Я выдохнула. Он не поверил. Я осторожно выдернула свои руки из его, отстранилась назад.
– Ну, скажи, что ты мне соврала сейчас?! – неистовствовал Артур. – Скажи!
Я встала со скамейки и пошла прочь. Честно говоря, я ожидала чего-то подобного. Реакция Артура была вполне предсказуемой. И я все сделала правильно, не стала подавать ему на блюдечке с голубой каемочкой сразу всю информацию.
Я покинула стадион и направилась к дому. На асфальте вокруг стали проступать круглые темные пятна. Шлепались тяжелые капли на дорогу. Так это дождь пошел! А я и не заметила, как небо заволокли тучи. А потом раздался гром. И капель стало больше, асфальт уже весь был темный, мокрый, и по нему побежали пузыри. Это был не дождь, а уже ливень.
Мимо проезжали троллейбусы из троллейбусного парка один за другим, двадцать второй маршрут.
Где Артур? Остался на стадионе? Покинул его какой-то другой дорогой? Вокруг меня, словно киты, в потоках воды медленно плыли пустые троллейбусы. Я достала из кармана тренировочных штанов медальон и бросила его в щель сливной решетки под ногами.
Больше не было смысла хранить этот артефакт из будущего. Артур его увидел, подержал в руках. Ну и хватит.
Но вдруг Артур начнет спрашивать своих друзей – не они ли решили подшутить надо мной? Вдруг он каким-то образом свяжется с Валерией и начнет расспрашивать ее – не в сговоре ли она со мной и с друзьями-шутниками? (Однокурсники наверняка знают о его интересах! Над какой научной задачей он бьется!) И все тогда, моя миссия будет провалена. Артур начнет про меня все разузнавать и выяснит, что никакой Алены Морозовой не существует. Вернее, существует, но это не я.
Хотя вряд ли. Честолюбие не позволит Артуру броситься в расследование. Он хочет чувствовать себя гением. А вовсе не дурачком, которого разыграли окружающие.
…В конце мая жара достигла своего пика. Температура воздуха поднялась почти под тридцать градусов.
А я как раз купила в ГУМе очень симпатичный купальник, босоножки и подбила Лену-прошлую съездить на пляж с утра. Готовиться к экзаменам (и мне в институт, и ей к выпускным в школе) можно и на пляже, кстати. Два в одном – и дело сделано, и летней погодой можно насладиться.
Мы с Леной-прошлой договорились, что я рано утром зайду за ней и мы отправимся в Измайлово на пляж. Вода в тамошних водоемах еще холодная, наверное, купаться не получится, но кто нам мешает позагорать? Я всеми силами «уводила» Лену-прошлую от Нины.
Но Лены-прошлой дома не оказалось: мама сообщила, что ранним утром сегодня пришла Нина вся в слезах и сама увела Лену-прошлую. Оказывается, у Нины пропал пес Мирон, и надо было срочно его отыскать. Лена-прошлая хотела мне позвонить, предупредить меня, что планы на сегодня отменяются. И не позвонила все-таки – поскольку час был ранний, и звонок телефона мог бы разбудить моих соседей Севастьяновых и Бабаню еще. Это все рассказала мне мама. Я поблагодарила «теть Лиду» и ушла.
Ну да, столь ранние звонки без особой надобности не приветствовались в коммунальном быту этой эпохи.
Но я все-таки опять разозлилась. Из упрямства решила съездить в Измайлово, пусть и одна. Когда уже почти подходила к метро, мне посигналили рядом из проезжающей мимо машины. Это был наш участковый Станислав Федорович. Он сидел в «Запорожце» белого цвета.
– Алена… Здравствуй. Куда направляешься? – наклонился он к открытому окну. Сегодня Никитин тоже был в гражданском – я увидела рубашку поло белого цвета на нем.
– В Измайлово, на пляж, – не стала скрывать я.
– Одна? На пляж? Одна?! – Он повторил с нажимом на последнее слово вопрос.
– Одна. Хотела с Леной из четвертого подъезда, но она не смогла.
– Садись, – открыл тот дверь. – Отвезу тебя.
– Спасибо. – Я села рядом с водителем, сразу же пристегнулась.
– О, какая ты сознательная! – одобрительно произнес участковый, трогая машину с места.
– Это вы о чем, Станислав Федорович?
– Молодец, говорю, что пристегиваешься. Я вот иногда забываю. – Он помолчал. – А у меня сегодня выходной. Решительно не знал, чем себя занять.
– Много преступников поймали?
Никитин вздохнул, ничего не ответил. Потом вдруг заговорил:
– Он пьет, бьет ее. Я ей говорю, пиши заявление, посадим его. Нет, отказывается. ЛТП по нему давно плачет.
– ЛТП? – переспросила я.
– Лечебно-трудовой профилакторий, – пояснил участковый.
– Говорят, это как тюрьма, – заметила я.
– А ты бы хотела, чтобы как санаторий? – засмеялся он. – Ох, Алена, Алена, совсем не знаешь ты жизни! Как же ты книжки свои писать будешь…
– Станислав Федорович, а вы не сказали, кто пьет и бьет, вы про кого сейчас?
– Да какая разница… Жители на моем участке, – сказал участковый. – Это я отвечаю на твой вопрос про преступников. Ну вот такие у меня на участке преступники, ничего интересного.
– Станислав Федорович, можно я вас еще спрошу? Вы о чем мечтаете?
– Я? О чем мечтаю… о том, чтобы все поумнели.
– А для себя?
Он не ответил, покачал головой, глядя только вперед, на дорогу. Я отвлеклась от разговора, смотрела по сторонам. Я и узнавала, и нет Москву. Она сейчас казалась провинциальным городком из моего будущего, тихим и уютным. Низенькие дома, в основном «хрущевки» и монументальные «сталинки», почти нет башен-новостроек в этом районе, типичных для семидесятых годов. Они все на окраинах.
Но что-то странное, отличающееся от пейзажа двадцать первого века, к которому я привыкла, все равно тревожит, опять не дает покоя, напоминает о другом времени.
Здесь, в прошлом, не встречалось никакой наружной рекламы. То есть и в Москве моего будущего с рекламой давно расправились, но в Москве моего прошлого ее вообще не было. «Храните деньги в сберегательной кассе» я не считала рекламой, это была информация. В мелькающих мимо домах окна с двойными рамами, на фасадах ни одного кондиционера. Подъездные двери без кодовых замков, без всякого намека на домофоны. О, а вот типичное для советского времени – портреты Маркса-Энгельса-Ленина рядком и баннер над ними сверху – «Да здравствует марксизм-ленинизм!». Ах нет, это называется не баннером, тогда (сейчас!) такого слова еще не употребляли…
Названия магазинов – «Гастроном», «Диета». Вон «Булочная-кондитерская».
Никитин припарковал машину у входа в парк, мы направились по аллее к пруду.
– Так вы со мной, Станислав Федорович? – осторожно спросила я.
– Да. Я тебя одну тут не оставлю.
– Почему? Нет, я не против, даже наоборот – вдвоем веселее, но почему вы не хотите оставлять меня одну? Тут опасно?
– Да нет… – пожал он плечами. – Но дураков много. В городе нормально, а вот если девушка на пляже одна и такая симпатичная, как ты, – скорее всего, начнут приставать. Если пьяные – то и наглеть начнут. Могут обидеть. Или это у меня уже профессиональное, везде непорядок вижу?
– Профессиональная деформация, – вырвалось у меня.
– Да, это так называется, – согласился Никитин и с удивленной улыбкой покосился на меня: – Ты умненькая. Книжки по психологии, оказывается, еще читаешь!
– Писатель должен быть знатоком человеческих душ, – парировала я.
– Ты пока только теоретик, – усмехнулся Никитин.
На берегу озера оказалось много отдыхающих. А, ну да, сегодня же выходной!
Я расстелила покрывало подальше от берега, не на солнцепеке, под березой. Я почему-то не испытала неловкости, когда раздевалась. Да и никто вокруг не стеснялся особо, ходили, загорали в купальниках, плавках – женщины и мужчины, дети просто в трусах. В стороне, на специально огороженной площадке, люди большой компанией азартно играли в волейбол, все были захвачены только игрой.
Как-то просто все было в это время. Время общественных бань и стихийных пляжей.
И на Никитине были плавки, кстати, словно он тоже сегодня собирался на пляж.
– Рискну, искупаюсь, – сказал он мне и направился к озеру. Купающихся – единицы, судя по всему, вода еще не нагрелась.
Но Никитин довольно долго плавал, вернулся, встал в сторонке. Довольно худой, с плоским животом. Весь в каплях воды, с мокрыми волосами.
– Хотите полотенце? – Я протянула ему свое.
– Нет, спасибо, так обсохну, – вежливо ответил он.
Почему он считал себя стариком? Сколько ему? А, тридцать восемь, точно. Ну это же молодой мужчина по меркам двадцать первого века! И с точки зрения шестидесятитрехлетней женщины, каковой я все еще чувствовала себя иногда…
Я загорала сначала на животе, потом на спине. Я чувствовала себя абсолютно счастливой в эти моменты. Солнце. Нет, мне не шестьдесят три, мне девятнадцать, я молодая. Я сильная. И у меня все получится. Это Солнце вернуло мне мою молодость. Я словно побывала внутри потока света, идущего от него.
Это были забытые ощущения, надо признать. Конечно, и в «элегантном» возрасте можно ощущать радость жизни, кто спорит – наслаждаться солнцем, теплой погодой, воздухом, но только в молодости, оказывается, есть еще и ощущение включенности, что ли, в эту жизнь. Я не знаю, как это объяснить, но с возрастом словно возникает уже противостояние из серии – кто кого. Мой это мир или он потихоньку отходит к другим людям, молодым.
Здесь же все было только моим. И все было в моей власти – и это солнце, и этот жаркий воздух, и запах леса. Это совершенно разные вещи, повторю: когда в старости сидишь и греешься на солнышке и воспринимаешь эти тепло и свет как благость, как милость природы, ее любовь и ласку даже к бренному человеческому телу. Всякому, без разбора. И совсем другое ощущение – когда в молодости чувствуешь свою власть над природой. Возможность распоряжаться миром, что ли?
– Девушка, свободна? Можно познакомиться? – раздался надо мной незнакомый голос.
Я открыла глаза – рядом стоял молодой мужчина, кажется, немного пьяный.
Никитин шагнул вперед, заслонил меня.
– Простите, – буркнул незнакомец и тут же ушел.
– Я же говорил, – сказал Никитин, сел рядом со мной, обхватил свои колени. – Будут приставать. И ведь пристали!