– Нет, – спокойно, но твердо ответила Лена-прошлая.
– Тогда иди в педагогический – на преподавание немецкого, – предложила я. Педагогический у меня был связан с Валерией, но что поделать…
– Чтобы учителем потом? В школе?!
– Ну, отработаешь учителем сколько надо, а дальше подумаешь. Возможно, станешь переводчиком. Будешь книги переводить или с иностранцами работать.
– Да кто мне позволит… – опешила Лена-прошлая.
– Да, кто ей позволит… – растерялась и мама.
– А пусть дополнительно занимается! – ответила я им строго. – Самообразование на что? Учиться, учиться и учиться! Как завещал Ленин. Надо стать уникальным специалистом, сделать карьеру, обойти всех. Изыскать другие способы продвижения вперед. Придумать свою уникальную методику преподавания, сделать так, чтобы ученики сами за тобой ходили… Учебник попробуй написать, методическое пособие, в конце концов. Переведись потом из школы в какое-нибудь другое место, где иностранный язык нужен. В Интурист пробейся! Общайся активнее с людьми, поддерживай отношения с нужными, не трать время на всяких бездельников… – Я подумала о Нине в этот момент.
В комнате повисло молчание. Лена-прошлая и мама переваривали сказанное.
– В жизни всякое бывает… зато со знанием языка можно найти подработку, – бесстрастно продолжила я. – Всегда есть те, кто язык недоучил и хочет его подтянуть. За небольшую денежку.
– Так это незаконно, – пробормотала мама. – За денежку-то…
– Ну, хорошим врачам тоже благодарность несут. Никогда ничего не надо просить! Если учитель стоящий – люди сами деньги сунут ему в карман. А для этого надо нарабатывать клиентскую базу.
– Это как? – опешила мама.
– Показать людям, что ты уникальный специалист. Первое время помогать бесплатно, конечно… Отказывать тем, кто учиться не способен. Или не способен быть благодарным, это я уж не про деньги… Не тратить время на бесполезное. Я бы Лене предложила сразу в переводчики идти, но там большой конкурс. Поэтому попробуй обходной маневр. – Я посмотрела в глаза Лене-прошлой. То есть самой себе.
– Клиентская база, гм… Ты говоришь так, словно мы живем в какой-то капиталистической стране, – задумчиво произнесла Лена-прошлая. – Но что-то в этом есть. Жестокое, но разумное. То есть я смогу выбирать себе учеников? Неожиданно. Я о таком даже не задумывалась. А ведь правда, кто мне мешает попробовать…
Кажется, она и вправду заинтересовалась моей идеей?
– Господи, Алена, какая же ты умная… – вдруг с надрывом произнесла мама. И уставилась с каким-то безнадежным выражением на фото Володи в серванте. Она словно мысленно говорила теперь с ним, со своим покойным женихом. То ли просила прощение, то ли сожалела, что он покинул ее. Ну, это с ней бывало, я помнила. Она так «зависала» иногда.
– Если у тебя будет высшее образование, – обратилась я опять к Лене-прошлой, – то и жениха ты себе найдешь ровню. Ты вообще можешь войти в круг… в круг Дельмасов, например.
Лена-прошлая вспыхнула и опустила глаза. Все опять замолчали.
Мы сидели так довольно долго, каждый думал о своем.
Наконец мама очнулась и вдруг спросила:
– Аленушка, а кто твой отец был? Бабаня о нем вроде не рассказывала, а я и не спрашивала.
Мурашки побежали у меня по спине. Опасный момент!
– Я не знаю, – хладнокровно ответила я. – Ну так бывает. Я не в курсе, что моя мама там Бабане в письмах сообщала, а может, и не сообщала она ничего, но своего отца я не знаю. Его не было. И моя мама мне ничего о нем не говорила. Ну вот так.
Я рисковала, отвечая подобным образом, но, с другой стороны, я старалась отрезать всякие попытки разговоров о своей семье, про которую ничего не знала.
– Отец неизвестен… Такое часто бывает в наше время… – вздохнула мама. Потом спохватилась: – Да, Лена, мы с Аленой сейчас кое-куда сходим, мы с ней договаривались. Ненадолго. Да, Аленушка?
– Конечно, теть Лид, – улыбнулась я маме.
Мы отправились с мамой в сберкассу, положили деньги на книжку – тысячу рублей. Да, я все-таки решила оставить себе половину той суммы, что мы с Артуром взяли из тайника. Если бы я отдала маме все две тысячи, она бы и нервничала больше, и сомневалась – а надо ли брать, а не стоит ли сходить к Злате и поговорить с той…
С деньгами у некоторых людей сложные отношения. Они словно избегают их, не решаются брать их в руки, вообще – зарабатывать (но это не значит, что они не работают, наоборот, даже много работают, но словно вхолостую), получать в подарок… Плюс в том, что такие люди, как моя мама – и в долг стараются не брать ни у кого. Но и деньги к ним в руки тоже не идут. Это вечная бедность, скудость, ужимание себя, даже когда можно получить больше. И вместе с тем мама легко тратила деньги на пустяки, на те бытовые мелочи, без которых можно было и обойтись. Одежда, которую можно носить только по каким-то особым случаям, обувь, купленная «за красоту», а не удобство, странные предметы интерьера, которые не улучшали быт, а опять же служили для украшения. Уж лучше постараться купить новую стиральную машину-автомат, пусть и не дешевую (они как раз появились с середины семидесятых в СССР и не являлись дефицитом, их даже приходилось специально рекламировать среди населения), чем вешать на стену очередное вычурное панно из тростника. Ну вот так, деньги в маминых руках не держались, а если и появлялись, то тратились с беспечностью и легкомыслием.
По дороге в сберкассу и обратно я постаралась внушить маме, что деньги важно экономить, а если и тратить их, то разумно, потому что помощи ждать неоткуда, да и алиментов от отца уже не будет, пусть они и были весьма скромными. Да и когда придет время получать Лене «детские деньги» (ту самую тысячу, страховку) – то их лучше тоже приберечь и тратить постепенно, только на самое необходимое. «Ведь Лена, если поступит учиться, еще не скоро начнет зарабатывать, да, теть Лид?»
Я не переживала о том, что лет через десять все эти накопления могут сгореть на маминой сберкнижке неиспользованными, впустую. Нет, не сгорят. Просто она их не сразу потратит… ну а перед тем, как начнутся сложные времена, и деньги как раз и надо будет тратить, пока они не сгорели, я уж смогу провести с мамой очередную просветительскую беседу.
Мама всю дорогу туда и обратно послушно внимала моим речам. Она мне верила и считала, судя по всему, какой-то необыкновенной, редкой умницей… Быть может, она бессознательно улавливала во мне черты своей дочери? Чего-то своего, родного… чему можно доверять. А, собственно, кто я ей? Родная дочь, да, только из будущего. Внешне не сильно похожая на Лену-прошлую, но в моих чертах лица, движениях, голосе, построении фраз невольно и незаметно мамой «считывалось» вот это, ее родное. Она этого могла даже не осознавать, доверие ко мне возникло у нее на бессознательном уровне.
Но больше всего маму поразило то, как я расписала Лене-прошлой ее будущее, подобрала вуз.
Уже на следующий день мама потащила Лену-прошлую в педагогический институт. Подавать документы на кафедру немецкого языка.
Лена-прошлая особо не сопротивлялась, значит, и сама с таким выбором уже согласилась.
Ну ладно, вуз она выбрала, а вот с Ниной чего-то медлила окончательно рвать.
У нас с Леной-прошлой чуть позже случился важный разговор по этому поводу.
– Друзья – это иногда и не друзья вовсе, – заявила ей я. – А нечто вроде пиявок. Которые пьют твою энергию и время.
– Как можно так говорить о друзьях? – возмутилась она.
– Представь себе! И не только друзья, но и однокурсники могут оказаться вот такими пиявками. И коллеги на работе. И мужчины! Умей различать таких пиявок, не путай их с нормальными хорошими людьми.
– На Нину намекаешь? – улыбнулась Лена-прошлая. – Но что ты предлагаешь, совсем предать ее? Я и так ее на нашем выпускном, считай, бросила, веселилась там в свое удовольствие. А она под лестницей сидела, плакала.
– Не разбрасывайся страшными словами, – возразила я. – Предать – это что-то серьезное. Это как если бы вы с ней были на поле боя, ее ранили, а ты сбежала бы… Вот это и есть настоящее предательство. А ты с ней просто собираешься свернуть общение, это другое. Думай о себе и о маме. И о Коле. Вот он может стать самым лучшим другом. И мужем. И отцом твоих детей, который не бросит и не предаст.
– Коля хороший, да… – слегка покраснела Лена-прошлая. А потом произнесла серьезно, глядя мне прямо в глаза: – И ты очень хорошая, Алена. Только не смейся… У меня чувство, будто ты мне как старшая сестра. И вообще все стало каким-то другим, когда появилась ты. И о тебе много говорят вокруг.
Я была в курсе, что обо мне много говорят. Сначала люди спорили о том, хищница ли я, приехавшая в Москву из провинции и хитростью сумевшая прописаться у дальней родственницы, Бабани, потом спорили, а способна ли я в столь юном возрасте стать писательницей и не по блату ли меня в Литинститут берут, потом, в следующей волне обсуждений, – спорили уже о моей внешности, красавица я или нет.
В этом стремлении обсудить все и всех, разобрать по косточкам каждого, просветить рентгеном любую мелочь было что-то неприятное, уже непривычное. То ли дело в моем будущем, в конце первой четверти двадцать первого века – жильцы в доме друг друга не знали и знать не хотели. Даже домовых чатов боялись как огня. Старухи на лавочке возле дома вообще не сидели. Даже детей на детской площадке в нашем закрытом дворе и то не всегда получалось встретить.
Так вот, следующий сюрприз в моем советском настоящем преподнесли мне именно наши «старухи на лавочке».
…Это случилось через день после того, как я поговорила серьезно с Леной-прошлой об истинных друзьях и «пиявках» (если честно, я хотела тогда употребить слово «вампир», в двадцать первом веке оно было в ходу, особенно выражение «энергетический вампир», но я не рискнула. Поэтому использовала нейтральный и понятный термин «пиявка»).
Так вот, когда я шла по двору к дому с рынка, размышляя о том, сильно ли изменился за сорок шесть лет словарь разговорного языка, меня подозвали старухи, сидевшие на лавочке во дворе.