Ответ от Николая пришел быстро: «Отличная мысль. Я дам тебе с собой в прошлое компьютер, в нем будет несколько важных программ, в том числе ты сможешь воспользоваться нейросетью и создавать тексты по тем образцам, которые тебе нравятся».
«Коля, я хочу поступить в Литинститут!» – написала я Николаю, уверенная, что ошарашила его.
Но Коля лишь деловито ответил: «Я все узнаю об этом и подготовлю нужные сведения».
Я с облегчением вздохнула, и мне сразу стало легче. Или это лекарства стали действовать?
Теперь мне надо было вспомнить своих родственников по материнской линии – чтобы как-то объяснить маме свой визит к ней. Вроде же как я родственница, прибыла в Москву из провинции…
Но я ничего не помнила. У нас не так и много было родни – это раз, да и как «встроиться» в те родственные связи? Сказать, что я племянница тети Вали из Самары? Но мама с тетей Валей созванивались раз в год, иногда они писали друг другу письма-поздравления с праздниками…
Меня в любой момент могли разоблачить. Не в том смысле, что могли узнать, что я прибыла из будущего, а заподозрили бы во мне обычную самозванку. Да и мама моя – пусть и очень добрая, готовая помогать, но очень здравая женщина, обмануть которую было непросто.
Снять квартиру и ждать поступления в вуз, где мне дадут комнату в общежитии? Но если съемная квартира окажется далеко от нашего старого дома? А ведь я должна быть там, в гуще событий, я должна быть вписана в ту жизнь как бы «своим» человеком. Иначе я не смогу никому помочь – ни себе прошлой, ни маме. Ну и Артуру заодно. Да и не сдавали тогда квартиры целиком, если только комнаты… Где человек был прописан, там и жил, тогда такого, как сейчас, разделения просто не существовало, когда одновременно были и «адрес прописки», и «адрес фактического проживания».
Я листала альбом со старыми фотографиями, и мне то и дело попадались фото Володи. Володя с Бабаней, Володя с юной мамой… Моя бабушка с Бабаней – подруги часто фотографировались. Бабушка умерла, когда я еще ходила в детский сад, и за мной иногда присматривала Бабаня, живущая в соседнем подъезде.
Я взяла в руки мамину записную книжку – старую, сохранившуюся еще с послевоенных годов, густо-густо исписанную. Мама любила новые вещи, но вот именно к этой записной книжке относилась особо трепетно, считала ее своего рода «дневником жизни». Ее жизни.
…Пожелтевшие страницы, на них адреса, телефоны. Часть из них начиналась с букв (это совсем давние времена), потом шли обычные московские семизначные номера, потом городские номера стали еще длиннее, впереди стояли уже коды. Затем пошли номера сотовой связи.
Вот опять про Бабаню – ее адрес, старый семизначный телефонный номер. Надо же, я его помню, оказывается. Рядом с ее именем – Анна Яковлевна – написано какое-то слово. Потом зачеркнуто. Интересно, что там было написано? И я вдруг догадалась, что именно. Тут стояло имя – Володя. Вот я странная, только сейчас догадалась! Володя ушел из жизни, и мама зачеркнула его имя, потому что слишком больно. И осталось только имя его матери, Бабани.
Бабаня. Абсолютно одинокая под конец жизни женщина, родившая без мужа и затем потерявшая единственного сына Володю. Затем потерявшая лучшую подругу (мою бабушку). У Бабани никого не было больше, только племянница, да и то не родная, она в Кострове осталась. Племянница (официально удочеренная бездетной сестрой Бабани), кстати, тоже умерла, я помню, я тогда как раз оканчивала школу.
У племянницы оставалась дочь, Бабаня много о ней говорила. Моя ровесница или чуть старше? Тоже Елена. То есть Лена, Алена, как и я. Хорошая девочка. Послушная, добрая… так о ней Бабаня отзывалась, со слов племянницы, изредка писавшей ей.
Господи, ну почему они все называли тогда друг друга одинаковыми именами? И у нас в классе, если вспомнить, было четыре Алены, три Татьяны и пять Наташ!
Еще одна Алена из прошлого, получается. Которая так никогда и не приехала из Кострова в Москву навестить Бабаню. Никогда ей не писала и не звонила. Это я помню, мы об этом с мамой говорили, когда Бабаня умерла в конце восьмидесятых. Ну, с другой стороны, та Алена, из Кострова которая, – Бабане даже по крови неродная.
Решено. Я стану Аленой из Кострова. Пусть и не родной, но формально – внучатой племянницей Бабани. Я приеду к старой подруге своей бабушки после смерти матери из своего провинциального городка поступать в Литературный институт в Москве. Я буду жить с Бабаней, и все нужные люди окажутся рядом со мной – мама, Лена-прошлая (моя другая версия), Артур. Бояться разоблачения мне нечего, потому что я уже знаю – внучатая племянница Бабани никогда не появится в Москве. Никогда.
Я немедленно написала об этом Николаю – о том, кем я стану в прошлом.
Он попросил у меня максимально полные сведения о внучатой племяннице Бабани, чтобы найти нужные сведения в архивах, подготовить документы.
А я ничего не помнила и не знала, кроме имени той девушки. Сколько ей было лет, какое у нее отчество, фамилия… Когда у нее день рождения?! Бабаня же наверняка была в курсе всего этого? Да, пусть та Алена ей и неродная, но официально внучатая племянница же!
На некоторое время я впала в отчаяние, но скоро Николай написал ответ – ничего страшного. Раз Бабаня не особо плотно общалась с племянницей и ее дочерью, только в переписке, возможны допущения. Отчество сделаем любым, фамилию девушке (то есть мне в прошлом) дадим Бабанину – Морозова. Если Бабаня удивится несовпадению имен, отчеств, дат и прочего – можно свалить все на конфликт девушки с близкими, повлекший за собой перемены в ее паспортных данных. Риск, конечно, но что поделать.
Не мою же девичью фамилию брать – Кирюшина!
Остальные дни мы с Николаем лихорадочно переписывались. Обсуждали детали моего путешествия в прошлое и все то, что может мне пригодиться – из вещей и сведений, касающихся того времени и всех участников событий.
Мою легенду приходилось постоянно корректировать просто потому, что некоторые детали прошлого уже забылись, хотя мы с Николаем и жили в те времена. Пока выясняли и уточняли все нюансы – всплывали новые тонкости, которые тоже надо было подогнать под легенду.
Например, мы выяснили, что в те времена в Литературный институт принимали только после двух лет работы (да и то желательно по профилю, например, лучше всего поработать заранее в каком-нибудь издательстве, да хоть кем там, хоть рабочим). Считалось, что писатель должен иметь какой-никакой опыт в жизни, что справедливо, кстати. Потом, правда позже, это правило отменили.
Но в 1979 году оно ломало нам весь план. Николай предложил мне «сменить» вуз, выбрать что-то другое, но я не согласилась. Предложила изменить свою легенду – пусть мне будет не семнадцать, а девятнадцать лет. И как будто я после школы уже успела поработать два года в какой-нибудь «многотиражке» города Кострова. Тем более что у Николая в запасе имелись пустые трудовые книжки той эпохи (помимо других документов – настоящих и незаполненных).
Николай сначала противился моей просьбе, затем согласился. И согласно новой легенде получалось вот что: я работала после школы в газете секретаршей в местной газете, ухаживала за больной матерью (она же неродная племянница Бабани). Когда моя «мать» умерла, то я рванула из Кострова в Москву в надежде успеть поступить в Литературный институт в этом, текущем 1979 году. Отправилась к своей бабушке-тетушке, двоюродной, пусть и неродной – Бабане. Там было еще несколько нюансов с особенностями поступления, касающихся творческого конкурса и его сроков, но мы с Николаем и с этим разобрались.
Новая, усовершенствованная легенда, как нам казалось, блистала непогрешимостью и логикой. Вызывала печаль и восхищение – талантливой девушкой-самородком из провинции, сиротой по сути.
Некоторое время у меня ушло на то, чтобы научиться программам, которые закачал в планшет Николай – чтобы я могла сама ими пользоваться. Это оказалось довольно сложной задачей, ведь я являлась не самым технически подкованным человеком. В том числе в силу своего возраста и склада характера… Я, честно сказать, не из тех продвинутых немолодых дам, которые на «ты» с новыми технологиями.
Самой неприятной частью нашего плана стало то, что Николай заставил меня снять коронки и вырвать два зуба (хорошо хоть не передних). Поскольку в них присутствовали штифты.
Оказывается, никакого металла в моем организме быть не должно, это каким-то образом могло сильно повредить ему при переброске во времени. Также металла не должно быть в одежде и в других моих вещах – тех немногих, что предполагалось взять с собой в прошлое. Нужную технику Николай собирался запаковать особым образом, отдельно и супертщательно, чтобы переход во времени не испортил ее (поскольку там имелись детали из металла).
Николай сделал все необходимые мне в прошлом документы – свидетельство о рождении, паспорт, аттестат об окончании школы, трудовую книжку, наштамповал довольно много справок на все случаи жизни… А, и еще изготовил комсомольский билет. Красная книжечка с печатями за каждый месяц – «уплачено». Две копейки были взносы в те годы, это я помню. А как же! В те времена, в том возрасте, в той стране – да и не быть комсомолкой? Это невозможно! Все документы были настоящими, заполненными так виртуозно, с неотличимыми печатями – что, пожалуй, ни одна экспертиза того времени не придралась бы к ним.
Отдельно Николай сделал мне медицинскую справку определенной формы и номера – ее требовали при поступлении в вуз. Справка якобы выдана мне в середине апреля 1979 года в Кострове. Если придерутся и скажут, что нужна свежая справка – мне уже придется получить ее где-нибудь в московской поликлинике прошлого. Фото на студенческий – тоже сделаю в прошлом, ну это само собой, неизвестно же, как я буду выглядеть в новом облике.
В 1979 году у меня не будет возможности подключиться к интернету. Да вообще он еще очень нескоро охватит весь мир своей паутиной!
Поэтому Николай закачал в планшет, которым мне предстояло пользоваться, все возможные сведения о том времени и тех людях. И сведения о том, что происходило потом. По сути, вся история человечества за последние почти пятьдесят лет станет мне доступной в прошлом – чтобы знать, чего и когда ждать, ведь мне же придется жить словно заново, да еще в непростую эпоху, так что надо учитывать все даты, все события и имена тех, кто к