«Не вари на ораву приходящих!» – прочел мне сейчас Сережа из тебя, – как раз сегодня у нас обедало 5 человек, и я с удовольствием варила. Мне это, честно, приятно. ‹…› Федя ездил со мной в Хайфу (оказывается, я не только письма твои читала, выбирала и переписывала, а еще была в Хайфе, вела беседу на иврите с писателем, родом из Ирака, а Федя переводил на русский, для олимовских старичков, вот так да!) и по дороге мы с ним очень хорошо поговорили (5 часов в целом), он переписал из тетрадей в компьютер свои сны, а снятся ему целые романы, и мы с ним обсуждали, как можно совместить сны, реалистическую прозу, его фотографии и рисунки в одном сборнике. Еще говорили о любви (его отношениях с одной девушкой), о писателях-кентаврах, пишущих не на своем языке, живущих в разных странах, о том, что будет дальше с литературой такого рода и ее авторами. Он мне рассказывал о новых друзьях, одного из них привел следующим вечером, для предоставления. ‹…› Вообще его и Манькина теперь открытость, доверительность по отношению к нам – большое счастье. У нас установился какой-то внутренний, кодовый язык, – например, дети в настоящее время не интересуются тем, что я делаю, и я этому рада, – подальше от мировых скорбей. Но их интересует, что я думаю о жизни, о конкретных вещах и абстрактных, и мы об этом говорим. И я многому у них учусь. Зная, как трудно расти в «элитарной среде», как трудно развиваться при известных и почитаемых окружающими родителях, – я стараюсь не нагружать их собой, своими концепциями, мировоззрением. Когда я рассказывала о Москве, кого видела, что видела, Федя вдруг спросил: «Мам, а как ты сама-то вообще?!» Меня это тронуло. Федя все-таки собирается в Москву. И когда я ему подкинула идею про июнь, он загорелся. Раньше он бы ни за что не согласился быть за границей вместе со мной. Например, у нас могло быть совпадение по времени в Праге, в позапрошлом году, и его это удручало. Маленький еще был. Хотел независимости. И я перенесла поездку.
Все, мамик. Пора разгребать архивную конюшню. С. И. большой привет с поцелуем. Я жалею, что не видела его новых стихов, не поговорила с ним о его книгах и замыслах, мне это на самом деле очень хотелось сделать.
P. S. После прочтения «За границей окна»: 1. Звездочки около имен, требующих сноски. 2. Посылаю дискету, в этом Маша понимает. Когда ты прочтешь и решишь, Маша на своем компьютере может исправить то, что ты хочешь, и те страницы распечатать снова. Если это окажется проблемой, то пришли назад с поправками, мы это сделаем сами. ‹…›
225. Е. Макарова – И. ЛиснянскойЯнварь 1998
Дорогая моя мамочка! Еду, еду, все куда-то еду. Иногда кажется, что пора остановиться и передохнуть. Хотя бы на один день освободиться от мыслей и решений. Но ничего, наверное, так я устроена.
Вот расписание моего пребывания в Германии (сейчас еду из Дрездена в Прагу): Берлин – 13-го, встреча с директором архива при синагоге, он специалист по истории берлинских евреев (1938–1948), сразу после поезда, в самолете готовлю списки, вопросы. Встреча. Затем отдать Фединому другу посылку. Затем с Вики в «Тахлесе» договариваться о спектакле. 14-го утром встреча в другом конце города с директором книжного аукциона, затем – библиотека при синагоге, затем встреча с Билли и Вики, затем с куратором музея – обсуждение общего проекта по берлинским евреям, профессорам убитым, затем с кинопродюсером, 15-го – библиотека, архив, показ нашего фильма в кинотеатре «Урания». Люди, люди, люди… 16-го – Берлин – Гамбург. В Гамбурге – показ фильма. 17-го – встреча с начальником Гамбургского архива, работа с нашими списками, затем Гамбург – Берлин. В Берлине поход к одному старику, у которого дома картины из Терезина, а также автографы тех людей, которыми я сейчас занимаюсь. 18-го встреча по поводу издания писем Фридл и отъезд днем в Эрфурт. Это все с вещами тяжелыми, книги, бумаги. В Эрфурте снова показ фильма и обсуждение его до ночи. Утром – Веймар, где училась Фридл. Баухауз-музей, архив… Вечер – обратно в Эрфурт. Моя лекция – два часа пролетели быстро, получила 500 марок.
Сейчас 21.00 – еду в Прагу на 4–5 дней. А планов настроила на месяц. Из Праги в Берлин – 26-го. 27-го в 9.00 у меня лекция. 28-го в 6.00 – лечу домой. В мой любимый Иерусалим. Там, поскольку я многим пообещала прислать документы на проверку, я должна все скопировать и, только после этого, садиться за «Фридл» и «Лекции».
‹…› Сегодня утром у меня было полтора часа, купила себе наконец теплую обувь и одежду, еду во всем новом в Прагу. Детям тоже купила. И Сереже свитер.
Уже Дрезден, пора собираться, мне нужно перейти на другую платформу. На это есть десять минут. Представь, чудом нашла свой поезд, и, только забросила сумку на ступеньки, поезд тронулся, но я успела. Потом долго очухивалась, лежала в пустом купе, думала уснуть, не уснула. До Праги осталось 45 минут. Прага и Иерусалим – вот два города, которым я всегда рада.
В Москве люблю людей, а от самого же города – какая-то детская травма. Пригород люблю – дачу во Внукове, Турист не без удовольствия вспоминаю, но не Москву.
Говорила с Сережей, хорошие новости, прислали 5000 из ЛА, мы получили всю сумму за фильм про Мауд, так что я тоже получу 2–3 тыс[ячи] долларов, в Германии что-то заработала, дела выправляются.
Все же в последнее время очень устаю, никак не могу расслабиться, например, в Эрфурте у меня была прекрасная гостиница, и сегодня могла бы поспать подольше, но нет, просыпаюсь рано – и сразу в душ, потом завтрак, и можно бы снова лечь, но нет, не могу.
Посмотрела вчера на наших евреев в Германии, еле говорят по-немецки, какие-то некрасивые, как на подбор косые-кривые, лишь одна красивая девушка-устроительница украшала собой собрание неприкаянных соотечественников. Не гордый народ, какой-то уязвленный. Я для них укор. Живу в Израиле, езжу по миру, а у них в Израиле родственники не прижились, и вот потому-то они (слушатели лекции) побоялись ехать в Израиль. А глядя на меня, думают, может, зря боялись? Я спросила: «Почему вы выбрали Германию?» Тетка осклабилась – колбаса здесь дешевая! Такая шутка. Я понимаю, не от хорошей жизни уезжают, но что им Германия, разве их интересуют политические проблемы новой родины? А меня спрашивают, за кого я. Так что они там нигде – ни в России, ни в Израиле, ни в Германии. В своей общине. Зато материально легче. Ну и ладно. Мамик, подъезжаю к Праге, пошлю это письмо оттуда. ‹…›
226. И. Лиснянская – Е. Макаровой20 января 1998
Доброе утро, моя доченька! Сейчас ты, наверное, уже покинула Германию. Где ты? В Австрии? В Чехии? Несмотря на все трудности физические и душевные, жизнь твоя мне кажется фантастической. Уж за гранью моей фантазии она, твоя жизнь, располагается безусловно. Как я мечтала в молодости, понятно, до психушки, повидать мир. Теперь, кажется, ты и за меня наверстываешь. ‹…›
227. Е. Макарова – И. Лиснянской14 февраля 1998
Утро. Холодно и пасмурно. В последнее время кажется, что из-за постоянной сосредоточенной работы я перестала видеть окружающее, мои интересы в худшем случае сузились, в лучшем – углубились. Читать ничего не успеваю. ‹…› Вчера переводила текст с чешского и не могла вспомнить выражение по-русски, смысл «дух свело», но так не говорят, – и сейчас еще думаю, как сказать – «занялся дух», «захватило дух»… Приблизительность раздражает. Если бы все было по-русски! За каждым человеком стоит история. Вернее, история открывается с разных сторон. Например, читая архивные бумаги, я натыкалась на воспоминания о какой-то жене русского врача в Терезине, которая учила за кусок хлеба русскому, английскому и французскому. Как они туда попали? Ясно, в Первую мир[овую] войну, с белой армией. Евреи-белогвардейцы. Жили в Праге. И, наконец, нашла их имена – Хая Птиц, Эммануэль Птиц и их сын Эдвард Птиц. Все, увы, погибли. Разумеется, ничего такого. Имя. А для меня – событие. Что я еще могу узнать о них и зачем? Не знаю. Еще есть одна русская – Соня Окунь[388]. Дружила с Кэте Кольвиц[389], жила в Берлине. Художница? Писательница? Пока не знаю.
Будучи в Веймаре, в Баухаузе, по делам Фридл, обнаружила тоже интересную вещь, не касаемо Фридл. Оказывается, Биробиджан, план его застройки, был создан архитектором Баухауза Ханнесом Мейером[390]. Спроси, зачем мне нужно это знать. Не отвечу. Моя голова превращается в копилку знаний, которым я не вижу пока никакого применения. Может быть, тешу себя мечтой! Когда-нибудь мне откроется смысл моих странствий, и тогда я напишу о них книгу. Все же обидно, что у этих накоплений нет никакого видимого смысла. Одно цепляет другое. Вот и все. Любопытство ради любопытства.
Вчера говорила с Региной. Похоже, встреча Купера прошла в Вене успешно. Он вернется в ЛА 22 февраля, тогда, надеюсь, узнаю что-то более конкретно. Меж тем, я послала Регине все имеющиеся у меня слайды с картин Фридл, и они их отсканировали, теперь все в компьютере, 127 работ из 500, остальные надо еще снимать, но к этим уже можно поставить размеры и названия, где есть.
Представь, моим терезинским скитаниям уже 10 лет. Клод Ланцман собирал материал для своего фильма 11 лет, что утешает. И я за эти 10 лет много успела. Конечно, такая работа меня очень изменила. Тоже интересно, что я не преподаю в этом году, и мне кажется, что так всегда и было. Трудно представить себе возвращение к этой работе, но по детям скучаю и везде, где мне попадаются дети, я начинаю с ними рисовать или лепить.
Мамик, я попробую отправить это письмо, с уже устаревшим, самолетным, по почте. Может, дойдет. Поправляйтесь там. Целую и, думаю, уже до встречи в марте. Февраль-то короткий.