Доброе утро, моя красавица! Сегодня за решеткою окна туманно-дымчатый мороз, и снег и деревья приглушенно белого цвета из-за серого неба. Даже не верится, что десять градусов, думаю, гораздо меньше, поскольку небо выглядит как перед снегопадом. ‹…› Гуляем минут 50 в день и крайне медленно. Воздух упоительный. Мне начинает казаться: как только я что-нибудь здесь напишу, дом станет обжитым, моим. А пока тот сериал снов, где были тексты и поправки к ним, сменился прочно на серию сновидений, где я что-то еще должна доделать в доме, довезти, и у меня бесконечные перезвоны с электриками, шоферами и т. п. Всякое деланье озадачивает и напрягает, всякое, кроме писания. Но писания нет как нет. ‹…› Минут через пять начну одеваться на улицу. Весь этот режим я выполняю через силу и тоску, а на самом деле хочется лежать и не двигаться, или чтобы безрежимно, в присутствии третьего лица, все двигалось само по себе, т. е. без моих неимоверных усилий. ‹…›
Погуляли. Погода очень мягкая, мягкий снег, мягкое освещение. Прекрасно на улице! А как не хотелось одеваться, как не хотелось. В том, в чем можно себя преодолевать, нужно это делать. И я делаю. ‹…›
Добрый день, моя доченька! А день изумительный: нежное солнце так освещает деревья, дома, дорогу, что всякий предмет живой и не живой в алмазных блестках и переливах. И только стволы дубов черным-черны, словно бы их солнце вовсе и не касается, или же так растопило снег на коре, что кора черна, как весной, и даже чернее из-за окружающей пронзительной белизны. Это я уже возвратилась с часового топтания с Семеном около дома. Очень долго раскачиваюсь с утра. ‹…› Сегодня был неплохой напор воды, и я постояла под душем – полный кайф. Если еще прекратится строительно-ремонтный сериал снов, я совсем приду в себя, привыкну и, кто знает, м.б., обживу дом каким-нибудь стишком. А пока обживаю его твоим голосом по телефону и писанием тебе письма. ‹…› Как бы я хотела, чтобы ты по мановению волшебной палочки вдруг оказалась рядом. Но в чьих руках та волшебная палочка? Видимо, не в наших. ‹…›
255. И. Лиснянская – Е. Макаровой10, 13 января 2000
Леночка, дорогая моя! Сейчас ты, скорее всего, в воздухе, – летишь в Австрию. Счастливого тебе пути и успешной поездки! Ты все это время сверхвнимательна ко мне, и это при твоей занятости. Спасибо тебе. Напрасно ты огорчилась вчера по телефону из-за моего заявления, что больше ничего писать не буду, а смиряюсь с участью. Мои слова не продиктованы истерическим состоянием, и ничего трагического я, как ты, в них не нахожу. В конце концов, наверное, что я могла, написала. В 64-м году я попала в тупик, т. е. в состояние, откуда невозможно передвигаться в пространстве. Я это нелегко, но преодолела, и научилась довольствоваться окном во внешний мир. И ничего, – дожила до 71 года. Теперь – новый тупик: я в условиях, где не могу и вряд ли смогу писать. М.б., черкну когда-нибудь два-три стишка. До этого я самозабвенно писала о своей жизни. А кому это нужно? Если бы я была действительно значительным поэтом, кому-нибудь были бы интересны мои писания, где я смеюсь над собой и пытаюсь рассмешить других, несмотря на некоторые тяжелые моменты жизни, о которых я тоже говорила в своей биопрозе. Писание для меня – блаженство, удовольствие. Но кто сказал, что я рождена для блаженства? Есть более важные вещи в жизни, например, скрасить, как только могу, старость Семена, а она все усугубляется, и не только физически, но и психически. Я вывезла его на дачу. Поначалу ум мой ликовал, а сердце бунтовало. Но сейчас я и душой если не ликую, то успокоилась. Буду делать все, чтобы ему легче жилось, а свою тягу к писанью направлю в эпистолярий. ‹…›
Доченька! Позавчера вечером мне позвонила Яна и сказала, что ты благополучно прибыла в Вену. ‹…› Тут же было эксцентричное появление Германа с женой Светланой[416], людей очень милых. ‹…› Между прочим, сказали, что у тебя не дом, а проходной двор, радостно добавив: «Совсем как у нас, в Новосибирске! И это не мешает Лене Макаровой сидеть за компьютером!» Как раз такое сидение, при условии, что меня не дергают, мне понятно. Но лишь при таком условии. Ты, видимо, в этом направлении продвинулась гораздо дальше. ‹…›
Что касается моей решетки, то я к ней уже обезразличилась. Мне уже и березы в окне никакие не нужны. ‹…› Это я из свободного домотворческого окна обожала наблюдать за неподвижной жизнью деревьев, набираясь у них сил и умения жить неподвижно. Теперь пусть они на меня смотрят через решетку и набираются смирения.
‹…› Сегодня многие будут отмечать Новый год по старому календарю. Мы лет 10 подряд с Семеном справляли таким образом Новые годы, ибо по новому календарю он встречал в своей семье. И мне было необходимо великое терпение, чтобы судьба переломилась. И сейчас мне это терпение необходимо, но не для того, чтобы судьба переломилась, а потому, что судьба переломилась. ‹…›
256. И. Лиснянская – Е. Макаровой18, 20, 23–24, 27–29, 31 января 2000
Ленусенька! Только что приехала вместе с Машер из своего дому, где встречалась с Натальей Солженицыной. Дома – замечательно, дома и стены лечат. Но Наталья, то ли у меня был вид плачущий, то ли плачевный, начала меня уговаривать вернуться с дачи домой, дескать, кому нужно, чтобы я совсем заболела, когда я призвана писать стихи. Но и ей, умнице, непонятно, что ради Семена мне можно и ничего не писать – все я написала. А он тут и без меня гулял дважды. Мой ум это радует. Ну хотя бы мыши не бегали, а решетка на окне – черт с ней. Солженицына привезла мне две кассеты с записью премиального торжества. Как только мы с Машей приехали, она запустила видак, показала мне, как им пользоваться, и мы просмотрели с ней и с Семеном все, что до моей речи. Я сделала перерыв на их ужин, а сама дописываю свое двадцатистраничное письмо тебе. ‹…›
Леночка, дорогая моя! Послезавтра ты, кажется, вернешься домой, но как далеко от меня твой дом. Да и всякий дом от меня теперь далеко, мой московский в том числе. Боюсь, только до одного, сама знаешь какого, дома мне сейчас близко. Как же я боюсь этого дома! Я делаю все, что в моих мыслимых и немыслимых силах, чтобы привыкнуть к дачному жилью среди безлюдного высокого снега. Другой радовался бы, – никого, ничего, сиди, читай, пиши, соблюдая режим близкого тебе человека. Но ничего покамест из моих усилий не получается. Я бы поменялась судьбой с человеком любой профессии, даже с бомжом, даже с безногим или с безруким. Но только бы не испытывать такого страха и напряжения, которое ближе к сумеркам заставляет меня сжаться в комок и на цыпочках ходить по дому. Да и одноногий или однорукий инвалид куда понятней окружающим, чем такой инвалид, как я. ‹…›
Вчера рыжая кошка приманилась, поела, а после начала громко проситься на улицу. Очень умное существо. Я ей бросила еще кусочек ветчинного жира и погладила по голове, приговаривая: ты хорошая, хорошая, я тебя не обижу, и она успокоилась и стала ходить по помещению. Семен включил новости, рыжая Фиска вошла в каминную и давай валяться по ковру. Семен кошек терпеть не может, а она к его ногам стала жаться, и он предположил, что у нее блохи. Вполне возможно. Я пошла выпускать ее через двери, а не через окно, в которое она протискивается меж решетками. Только она вышла на крыльцо, как прибежал черный кучерявый пес, который здесь шастает и похож на ничейного. Я испугалась, – сейчас сцепятся. Но ничуть не бывало. Фиска ласково ходила вокруг него, задевая то хвостом, то боком. И они стояли рядом, Фиска гладко-рыжая и он, чернокудрявый, – красота! ‹…›
Приходил сын Галлая, объяснил, что надо вызывать ассенизатора, иначе поплывем вместе с дерьмом. Вызывать говновоз тоже не просто, тем более сейчас, когда навалило столько снегу. И с машиной этой проблема, и до нее надо найти кого-нибудь, кто очистит двор и подъезд к нему. Вот такие малоподъемные для меня заботы. Думала ли я когда-нибудь, что в такое въеду. Думала, конечно. И втайне была довольна, что не давали дачу. ‹…› Вчера я решила открыть на втором окне Семена ставень, открывается он с территории соседей. Напрасно, желая поменяться судьбой с безногим или с безруким, я забыла, что одноглаза. Подошла к калитке и не заметила, что там мосток, который мне показался сугробом, я ступила как раз меж землей и мостком, нога застряла по колено в морозном снегу. Пришлось лечь на спину и вытаскивать ногу. Весь день пролежала, болел позвоночник. А может быть, это было позавчера. У меня уже все перепуталось, потому что не сплю или сплю очень мало, часа три, а иногда четыре за ночь. Читаю детективы, боюсь мышей. ‹…› Вчера за обедом мышь нагло бегала по мойке, по всем предметам, тряпкам и щеткам, какими моем посуду. Ну какой сон после такого зрелища? Вечером звонила Кудимова, спрашивала, как справляемся с бытом. Завтра позвонит и придет на чашку кофе. Кстати, она сказала, что есть какой-то ультразвуковой прибор, от которого мыши убегают. Но где его взять?
Доченька! Оказывается, сегодня уже 21 число, а я все строчила под двадцатым, но больше лежала. Только сейчас ты позвонила, я с Семеном слушала «Новости». А так все читаю и молчу целыми днями. Он, видимо, замечает, что я не в своей, да и не его тарелке. Какая, наверное, тоска ему находиться со мной в одном доме. ‹…›
Деточка моя! Вчера вечером ты позвонила уже из дому – слава Богу, прилетела! Все-то я тебе пыталась объяснить то, что написала в ответ на твое письмо, но – глухо. Что означает взгляд изнутри и снаружи? ‹…›