Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой — страница 54 из 147

Мамуль, это я так, поверяю тебе свои навязчивые мысли о мироздании, – на самом деле я счастлива всем, что мне дано природой и, в первую очередь, тобой. Наверное, к старости я смогу стать хорошим писателем, – рано начать, потом долго буксовать, а потом годам к шестидесяти пяти вычистить всю муть из себя и взяться за ум. ‹…›

7.10.93

Мамуля, уже утро, птички поют. Мы с тобой так хорошо побеседовали с утречка. Я была сонная, так что твой звонок был как бы сновиденческим. Я подумала, какие мы счастливые, говорим о фразах и словах романа, а не о тряпках и склоках. Вообще, ты представляешь, какой это уникальный случай – иметь маму за критика?! Ведь кроме тебя, в этом смысле, у меня никого, по-серьезному, нет.

‹…› Проблема памяти, отношения к жертвам – это актуально, увы, везде. Профанация всего живого, начетничество, – это везде. Посмотри, то же самое и в России, все эти мемориалы, болтовня, – за этим люди забывают живую боль живых людей, все облекается в каменные слова. Да в камне куда больше чувства! Так что это вовсе не еврейская тема, а общая. И руины у нас общие. ‹…›

16.10.93

Дорогая мамочка! Пишу тебе из «Восточной Германии», куда мы с Билли прибыли из Гамбурга на машине. Это городок Мойзельвиц, где Швенк работал на заводе HASAG после Освенцима. Вечером же с Билли порасспросили людей в гостинице про HASAG, где он был, – и бармен сказал, что его мама живет там, где раньше был завод, а его тетя работала на этом заводе и каждый раз плакала, рассказывая, что там происходит.

Мы на машине миновали Баухауз-Веймар, но Билли думает, что мы еще можем туда вернуться.

Мамулечка, я надеюсь отправить тебе более подробное письмо, а м.б., и видеокассету, – мы взяли с собой камеру, вчера пробовали снимать – это не для фильма, а только для нас – помнить лица, пейзажи и пр.

Вообще это все настолько странно – путешествовать по Германии с запада на восток. Нет границы. Но в Восточной Германии люди ложатся спать рано, все городки темные уже в 8 вечера, никаких сверкающих витрин и прочих прелестей западной жизни. Билли, которая провела в тюрьме в Восточной Германии год, где-то совсем недалеко отсюда, воспринимает все острей, чем я, она видит и слышит свое.

В Веймар не вернулись. Продолжили путь по горам и долинам Чехии, красота немыслимая маленьких местечек. Люди в Краслице (сюда немцы привезли Швенка и остальных из Мойзельвица, когда начали бомбить американцы).

Мы пришли на прием к бургомистру Краслице, сам он историю своего города не знал, позвал славного краеведа. Тот пришел с брошюрами советского образца – таких уже нигде не выпускают – и толстой тетрадкой «История края Граслиц-Краслице», исписанной убористым почерком. Он же, краевед, с непосредственным выражением лица, плотный, круглый даже скорее, привез нас на станцию (весь этот «хлам» с похода смерти не выгружают перед народом, только ночью на станции) типа Москва-товарная, и это поразительно, что и маленькие, и совсем крошечные городки имеют такие станции. Теперь мы с Билли это знаем. Потом мы поехали к краеведу домой, где обнаружилось, что он прекрасный художник, что он пишет самодельную историю с картинками и наглядными пособиями, что он специалист по геральдике, что выставка его коллекции была в Голландии… Короче, это был поразительный чудак, кажется, единственный, кто ни разу не произнес слова «деньги» и ни на что не жаловался. ‹…›

25.10.93

Дорогая мамочка! Я бы уж давно должна была бы спать, но не могу угомониться (внутренне). Позвонила Сереже, он говорит, что я получила письмо из Центра Симона Визенталя из Америки, где мне предлагают стать куратором выставки Фридл с тем, чтобы она потом путешествовала по Америке. Фантастика! ‹…›

Интересно, ничего из изученного, прочитанного, услышанного не проходит даром. Все находит спрос – даже чешский язык, выученный по книжкам, мне теперь так помогает, могу говорить с людьми на улицах, вести беседы, – это стало спасением для нашего проекта с Билли. Мы с ней за 10 дней проехали на машине 2000 км + встречи с людьми, + запись на магнитофон и видео, + архивы. Вчера мы выехали из Праги в 11 утра, приехали в Гамбург в 9 вечера.

Сегодня я весь день готовила материалы, чтобы завтра перевести все Билли с чешского на английский. Надо есть много фруктов и рыбы, чтобы мозг работал. Когда-то у меня будут время и деньги, чтобы просто заняться лицом и телом, но к тому времени, боюсь, это уже не будет столь актуально. Да и сейчас уже…

Пишу тебе на чешских бумагах, у меня есть копии, а за бумагой чистой идти лень, да я и не знаю, где она в этом доме находится. ‹…›

121. И. Лиснянская – Е. Макаровой28 октября, 2–3 ноября 1993

28.10.1993

Моя ласточка! Как я понимаю, ты уже сегодня или завтра, скорее, сегодня будешь дома. Без тебя Сережу и детей навещала какая-то бывшая сослуживица Иры. Папа мне дал такую информацию: квартира роскошная, все в порядке, многолюдье и веселье. Последнее с каким-то укором. Не знаю, что с папой, но я чрезвычайно осторожно выбираю темы для разговора. ‹…›

Семен купается в славе, но бывает и проходятся по нему. Так, позавчера Марченко[193] по «Свободе», в связи с выдвиженцами на Букеровскую, начала так свою речь: «Липкин замечательный поэт, но абсолютно никудышный прозаик». Можно было бы и помягче выразиться. Вообще, если просмотреть прессу на предмет какой бы то ни было критики, ужасаешься почти всеобщему хамству. А что касается политики, то эти вонючие демократы не запретили компартию, дескать, ее лидер не принимал участия в кровопролитии. Но нет хитрее коммунистов. Он (Зюганов?) все заранее знал (ведь его люди «Трудовой Москвы» громили) и вечером по телевидению заявил: «Надо избежать крови». И вот по вчерашнему телеопросу он оказался ненамного отстающим в очках от Гайдара. А рожа! Выступал и Жириновский – 3-й лидер. Да еще все либералы вопят в прессе, чего это закрыли «Правду», «Советскую Россию»? Скоро откроют, ибо правительство заявило, что не газеты закрывали, а редакторов снимали за воззвания к свержению правительства. Зла у меня на них не хватает. Идиоты, самоубийцы. И воры – уж точно. Исключение – Ельцин и, м.б., Гайдар. ‹…›

2 ноября 1993

Мое солнышко! ‹…› Сегодня – грустное утро, я перечитывала то твое письмо, где ты описываешь свою встречу с Феллини. Как жаль, что он уже не на Земле. Я знаю, как много будут о нем вспоминать. Но мне думается, что у тебя возникнет потребность описать свою встречу с Феллини на фоне той картины, которую ты мне нарисовала, – Италия. Я почти наизусть помню, как он шел по улице и все машины останавливались его приветствовать, а он только грустно кивал головой.

Его Кабирия навсегда осталась жить не в моей только душе. Я ее, проститутку, ощущаю как себя. Тут ни при чем древнейшая профессия. Всю свою жизнь именно так я и прожила. Я шла навстречу людям, раскинув руки, беззащитно надеясь на их ответную любовь, обманываясь, но при появлении нового человека, людей снова раскрывала объятья, и сквозь моей размазанной по лицу слезы снова появлялся свет надежды, благодарная улыбка на каждый доброжелательный взгляд. М.б., я высказываюсь сентиментально, но ни одна женская душа в театре или кино никогда так не совпадала с моей. Я-то себя знаю. Ведь что о ней знали люди – только то, что она не ответит злом, она, проститутка, никого не обманет, а останется облапошенной сама. И все этим пользовались, кроме ее самой близкой подруги, которая страшилась за Кабирию, как бы «романтичность» ее не убила физически. Да, только великий художник мог создать такую фигуру. Я – человек обычный и поэтому думаю, что много обычных людей находили в себе этот чудный облик. Вот я и сижу и в письме тебе поминаю Феллини. Миллионы его, всяк на свой манер, сейчас поминают. И ты помяни. ‹…›

3.11.1993

Доченька, продолжаю свой дневник-календарь. Оказалось, что и здесь найдется время что-нибудь чирикнуть. Я-то себя уже подготовила к тому, что до весеннего Переделкина буду молчать. Но вот написалось коротенькое стихотворение утром, а сейчас уже половина двенадцатого дня.

В несчастных я себя не числю.

Мне по сердцу мое житье

В дремучей пропасти меж мыслью

И воплощением ее.

Не это ль русская повадка –

Себя блаженно истязать,

Смеяться горько, плакать сладко

И на соломинке плясать[194].

Оно мне покамест нравится, а как тебе? Кстати, ты в прошлый раз мне сделала замечание насчет «погожих» (дней). Ты почуяла что-то неладное в самой строке «Сияющих сильнее дней погожих». Но не совсем туда попала. «Погожий день» – это от «погоды», т. е. от ясной, хорошей погоды. Но вот слово «сияющих» по отношению к «прохожим» – не точно, раз человек сияет, значит, все в порядке – счастлив. Но выше я говорила: «Влюбленно вглядываясь в разные эпохи / Мерцающих, как циферблаты, лиц». Разве все эпохи счастливые, погожие – нет! Далеко не все. Но светятся, ибо «циферблаты» – все. Значит, я исправила: «Светящихся сильнее дней погожих». Ты учуяла нелогичность строки, но не до конца разобралась, однако, по следу меня направила. ‹…›

Опасаюсь выборов, сверхлиберализма. Все смахивает на 1917 год, когда кончилось временное правительство с демократизмом и большевики шутя взяли эту «крепость». ‹…›

122. Е. Макарова – И. ЛиснянскойНоябрь 1993

Начало ноября, 1993

Мамулечка, привет! Мне позвонили из Тель-Авива и сказали, что есть журнал и письмо от тебя. В воскресенье постараюсь забрать, жутко интересно. Очень по тебе скучаю. Просто так и вижу, то я приезжаю, то ты, то мы где-то гуляем, по Праге, что ли, – скоро увидимся, сердце чувствует.