но на индивидуум, пришел рассыпающийся памятник, ибо к множеству уничтожающему множество возмездие не приходит. Рассыпающийся памятник – символ этого века. ‹…›
144. Е. Макарова – И. Лиснянской6, 15, 17, 22 сентября, 14–17, 19–20 октября 1994
Мамик, получила прекрасные письма от вас.
Семен Израилевич, Вашу хвалу повесила перед компьютером. Вы себе не представляете, как я рада, что Вы оценили вещь. Это и правда выстраданное, я так боялась, что уж никогда не смогу написать о своем Швенке то, что чувствовала, о нем и через него. Эта победа меня окрылила, и я уже вчерне (еще 2 недели минимум надо сидеть) сделала все для Ирины Николаевны[216] – 100 стр. комментариев, а также почти закончила сокращение. Мне нравится вещь так, как она сейчас собирается, больше, чем раньше. Хорошо работается, прерываюсь только на сон, ночью. Ничто не мешает. Пока не приходится разбрасываться на разные вещи, дрожу над каждой минутой. Настроение очень хорошее, откуда-то столько сил, а главное, ясная голова.
‹…› Я очень по вас скучаю. Мама, ты меня конфузишь, где уж я там тебе помогала, ты меня вылизывала, я жила у тебя просто царицей Савской, от этого у меня столько сил и ясности сейчас. Ты просто и вообразить не можешь, как я устала за прошлый год. Этот роман просто был единственной зацепкой. Бегством в другое измерение.
Мамуля, мы так с тобой хорошо поговорили! Сегодня, по твоему совету, я сделала небольшой перерыв. Поиграла с детьми в «Эрудит», потом мы дружно вымыли полы, и первый раз за это время я сделала винегрет, то есть что-то своими руками, а не купленное в магазине Сережей.
‹…› Я очень довольна, даже счастлива, той работой, что мне выпала с Ульманом[217], просто упала с неба. Подумай, как все проявляется. Я так люблю его музыку, всегда просто для себя искала о нем всякую информацию, я знаю о нем не так уж и много, сравнительно с другими, но даже мои крохотные знания сказались существенными. И понимание эпохи, и связи Шенберга[218] с Баухаузом, романтический экспрессионизм, возникший после Первой мировой войны в Европе. Продюсер оказался человеком исключительно тонким, он хозяин ежемесячного литературного журнала в Швеции, автор первой полосы[219]. Знает Семена Израилевича, читал Гроссмана, и я закинула удочку насчет фильма о Семене Израилевиче. Он воодушевился. Я еще не видела режиссера этого фильма, он в Лос-Анджелесе, швед, прилетит в Прагу. Если я с ним сработаюсь, то это и очень важный контакт с американским документальным кино. Так что совершенно случайная история, из которой, я чувствую, что-то еще проистечет для Швенка и Фридл, и Семена Израилевича. Понимаешь, случайное знакомство, я же тебе сказала, что пришла просто, чтобы посмотреть на людей, которые делают такую важную для меня работу, и вот через неделю я уже буду в Праге, в моих любимых архивах, с любимыми моими старичками. Я расспрашивала их про Швенка, теперь – Ульман.
Уже получила 1000 долларов, только за консультацию и материал, который у меня был дома. Билет и все расходы по поездке они оплачивают. И, может, это еще и не все.
Мамочка, с 4 августа по 15 сентября написана пьеса, 100 стр. для Ирины Ник[олаевны] и переписан весь роман, плюс съемки с Билли, плюс музей, я работала один день, плюс все, что сейчас делаю по Ульману, плюс дом, плюс переговоры с Швецией о выставке, звонки, посылание бумаг… Я сама просто не понимаю, как все выходит, когда каждая вещь требует экстремального сосредоточения, – но я чувствую себя хорошо, сплю, правда, мало, но голова совершенно свежая.
Вчера Федя читал Марио (директору театра) и Гони (женщине из Иерусалимского фонда, которая нашла деньги на исследование истории Швенка) пьесу на иврите. Я очень нервничала, до икоты. Кажется, им понравилось. Но вот новость, актер, для которого это написано, стал религиозным. Теперь он не может это играть. ‹…› Мамуля, сегодня передам письма и дискету с романом. Там ничего больше трогать нельзя. Я очень следила за ритмом, за всеми линиями, за это отвечаю. Это не самоуверенность. Я научилась понимать то, что я делаю, в эти несколько лет. Когда я говорила о вещи, еще не написанной до конца, я знала, что она существует. Но она требует работы, уточнений, пересмотров «границ», так что «Знамя» и ты просто ускорили этот процесс. Если бы это была очередная вещь в стол, я бы не собралась.
Маня, слава Богу, возвращается к нормальной жизни. Мне удалось отдать ее учиться к самому лучшему здешнему художнику и педагогу Яну Раухвергеру (помните картины у Билла, дома, большие, в большой комнате?). Он строгий, спросил ее, сможет ли она каждый день работать полтора часа и каждую неделю приносить ему новую работу, это условия обучения. Маня сказала, да. Увидим.
Завтра, в день ее рождения, мы вчетвером едем в Тель-Авив, купаться, гулять, а вечером она собирает народ в лесу на пикник. Федя много работает. Много помогает. Он правда уникум.
Мамочка! Опять лечу. На сей раз в бизнес-классе. ‹…› Наелась, слушаю Моцарта, привела в относительный порядок кипу документов и фотографий для съемок. Все мои вещи со мной в кабине, чтобы ничего не потерялось во Франкфурте во время пересадки.
‹…› Свобода, мамик, свобода! Каждый день молюсь за то, что я свободна. И могу решать все независимо ни от кого, как ни трудно бывает принимать рискованные ходы, все же – свобода! И опять новая область, все время все новое, просто невероятно, сколько всего приходится изучать! Например, сейчас я уже кое-что знаю о музыке Шёнберга, об атональности, о новациях XX века в области композиции, слушаю все время музыку, и такое мне открывается! И все из-за фильма про Ульмана.
‹…› Через полчаса Франкфурт. Там полтора часа ждать самолета на Прагу. Но ждать в салоне бизнес-класса очень удобно. Это отдельное помещение в аэропорту, там можно звонить по Германии, пить кофе и все, что угодно.
Мамулик, встала утром – и ничего не надо делать. Как это может быть? Вчера написала обещанное эссе для Клавдии, 8 стр., и теперь надо что-то откуда-то черпать. В первую очередь – энергию. Стала читать «Моби Дика». Но, пожалуй, это не та книга на сегодня. Получила еще один факс из Швеции, из большого музея в Гетеборге. Теперь и они заинтересованы в выставке из Бейт-Терезина. ‹…› В сентябре это выглядело почти нереально. И вдруг откликнулись датчане, затем норвежцы, а теперь еще два музея в Швеции. Это дало ей возможность обратиться к Скандинавскому фонду. И тут появился Йоран, у него огромные связи в Швеции. И объявился будущий фильм про Ульмана, который может быть показан в рамках всех выставок. Кроме того, одна норвежская актриса собирается ставить кабаре там, в Осло, и это тоже может быть присовокуплено к выставке. Так что из этого первоначального скромного замысла вырастает нечто здоровенное.
И еще вгоняет в депрессию эта история с нашим солдатом. Пока ты получишь это письмо, ситуация решится, это будет сегодня в 9 вечера, но я так боюсь, что его убьют, это так чудовищно (боевиками Хамас похищен и убит капрал Нахшон Ваксман)! ‹…›
Видишь, как все страшно кончилось. С солдатом. Вчера мы всю ночь сидели перед телевизором. Не знаю, можно ли было провести эту операцию «успешней», но безумно жаль солдат, страшно видеть было Рабина и Барака, которые провалили эту операцию не по своей вине. Не было никакой связи с террористами, как это бывает в иных странах, не было никакой возможности сообщить им, что мы готовы отпустить одного из хамасовцев в обмен на нашего солдата.
Пока существует еврейский вопрос, это единственная страна, пусть со всем ее идиотизмом, которая его решает однозначно. Нравится тебе твой дом или нет, это дом. ‹…›
Гуляла с Эдит Краус (пианисткой, которая в Терезине исполняла Ульмана), она живет неподалеку от меня, пока шла к ней, пыталась думать про Стену Смеха и Стену Плача, – с одной стороны те, кто скорбит, с другой те, кого распирает радость. Вспоминала всякие истории, которые могут быть одинаково восприняты как трагические и комические. Стена – это трагикомедия, но по обе стороны существуют трагедия и комедия в чистом жанре. Стена – сепаратор жанров. Подумаю еще. ‹…›
У нас начались дожди, дома много народу, когда нет ничего, за что хочется взяться, а все сидят по своим углам и заняты своими делами, такое странное ощущение. Словно бы незапланированные каникулы, в которые ты должен отдыхать, – но как отдыхать, что это за вид деятельности – отдых? ‹…›
Сначала о сегодня, об этом кошмаре в Тель-Авиве[220]. Подумать, нет передышки, вторая неделя террора. К счастью, все мы и наши друзья в порядке, но видеть все это очень тяжело.
Теперь о вчера, о том, как я обрадовалась такому подарку на свой день рождения – книга, прекрасно выглядит, начала читать, какие стихи, сколько музыки, просто завораживающее чтение. Напишу, когда прочту всю книгу. ‹…›
Прочла ночью от корки до корки. Светлейшее ощущение. Твой образ Смерть-Бог-Жизнь так органичен, начисто лишен какой-либо банальности. Смерть-Бог-Жизнь сияют, отражаются в окнах и преломляются в зеркалах, они – на фоне Стены или аллеи деревьев, нет ощущения, что Стена – это часть здания, а деревья – часть лесного массива, глаз и слух выбирают фрагменты для фона, и помещают туда Смерть-Бог-Жизнь.