Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой — страница 87 из 147

якого и просто переводов.

История с твоим сердцем меня очень пугает – неужели ты не можешь курить меньше!!!!!!!!!!!!!!!!! У тебя забиты сосуды, и от этого все так тяжело. Я сама не могу бросить курить, но все-таки стараюсь курить меньше, прошу тебя, раз ты не хочешь лечиться и делать что-то кардинальное, хотя бы сократи сигареты!

‹…› У нас произошла одна неприятность с дядей – он не может ходить – кровоизлияние в мозжечок. Это случилось две недели тому назад, я прилетела 8-го вечером, так что с завтрашнего дня начну искать пути, как его уложить в реабилитационный центр, может хоть с палочкой сможет ходить?! Вот жизнь! ‹…›

176. И. Лиснянская – Е. Макаровой24 мая 1996

24.5.1996

Дорогая моя деточка! Получила от тебя два лучезарных письма – обрадовалась и усомнилась. Так ли всё? М.б., ты решила ничего огорчающего мне не писать, ибо обжегшись на молоке, дуешь на воду. Я в жизни не получала от тебя такого эпистолярного сиянья. ‹…›

Наступила весна! В окне все так красиво, хотя на улице похолодало. Окно да телеокно – единственное, что я, в сущности, вижу. Пещера Иоанна Крестителя нашла свое отражение в одном из стишков[288], но я настолько сомневаюсь, что до оказии вряд ли дерзну что-либо тебе переписать в письмо. Доченька моя, как хорошо, что в твоей жизни есть дело, в котором ты совершенно чувствуешь себя единственной и неповторимой. Ведь как тяжело думать, что всё, что не написала еще – не единственное и не неповторимое. Ведь как очень надеюсь, что та большая книга Фридл, обещанная тебе лос-анджелесским ангелом-продюсером, даст тебе успех и раскачку.

Вот даже самоуверенный Бродский часто впадал в состояние паники. Об этом я узнала из публикации в «Русской мысли» от близкого ему человека и помощника Александра Сумеркина. ‹…› Ах, на этом месте ты мне позвонила. Какое счастье, что сияние твоих писем – не искусственно! ‹…›

177. Е. Макарова – И. ЛиснянскойНачало июня, 23, 29 июня 1996

Начало июня 1996

Дорогая мамочка! Вчера мне позвонили и сообщили приятную новость – я получила премию по литературе – 15 000 шекелей, за последнюю книгу. Подарок с небес. Остальное все связано с дядей Милей, сидением в больнице, не хочу вдаваться в эти подробности, очень грустно. ‹…›

Мамик, я тебе позвоню на држ, 24-го. Сейчас некуда уже бежать за подарком, так что получи 100 марок – не обижайся.

23.6.96

(из самолета Копенгаген – Тель-Авив)

Дорогая мамочка! Опять лечу, уже из Дании домой. Выставка в Дании очень хорошая, я довольна. Датчане перевели все тексты, к тому же сделали буклет всех текстов с панелей на немецком, для немецких туристов. Так что мой Терезин уже на многих языках. Может быть, выставка поедет в октябре в Канаду.

В Дании я познакомилась с таким датским Абрамом Давидовичем[289], который знает все про Андерсена, и, когда ему приходится путешествовать, он открывает записные книжки Андерсена и сверяется с погодой, – например, в Лапландии в феврале холодно, Андерсен брал с собой теплую одежду и теплую обувь (в двойном количестве), точно так же поступает мой датский старичок Абрам Давидович. Я спросила его, не проще ли посмотреть сводку погоды в телевизионных новостях, он ответил, что посмотреть-то проще, но прочесть у Андерсена – верней! Андерсен, оказывается, обожал путешествовать на поезде. Тогда это только входило в новинку. Я не знала, что у Андерсена столько путевых журналов.

Жила я 4 дня в замке, в настоящем замке! Там моя выставка, между часовней и церковью. Высокая башня – офис, а три огромных этажа по периметру – выставочные залы. Люди там тихие, спокойные, но когда ближе с ними сойдешься, то увидишь, что темперамента им не занимать. Они просто очень сдержанные. Качество работы – выше всяких похвал. 21-го в 1.30 было открытие, а в 6.15 я поехала в поезде, на пароме, в Швецию, к Ингегард, в место на берег моря под названием Фортуна. Мне хотелось поговорить с Ингегард (она одна из самых известных психотерапевтов в Швеции) о некоторых своих проблемах, но в основном побыть около нее. Этого достаточно, и говорить особо не надо. Мы провели с ней чудесный день, гуляли по морю, ели креветки, спали днем, обсуждали многие вещи.

Регина в Америке двигает проект, она умница, на страже наших с Фридл интересов. (Сейчас подумала о дяде Миле, о возвращении ко всем проблемам, от которых уехала на 6 дней.)

‹…› Маня получила мой чек на 15 000 шекелей, мне еще полагается 15 000 шекелей на перевод. Вот только что выбрать? Роман, рассказы последних лет, повесть, пьесу?! У меня действительно очень хороший период в жизни, больше не надо бороться за существование, только за качество. Но за него не надо бороться, им надо обладать.

Завтра твой день рождения. Если бы не работа, я бы прилетела. Но до 9 августа я запряглась за деньги (ведь, пока получу 50 000 долларов, надо жить и работать) в Израильском музее учить детей (на иврите!). Как справлюсь? Дети меня за иврит растерзают, к тому же тема – юмор! Вики обещает помочь. Обещает – поможет. Она резко продвигается в карьере (в хорошем смысле), дала 3 концерта на международном театральном фестивале – успех! Сейчас готовит новую программу с одним из мирово известных режиссеров, – это уже что-то. Я рада, что вытащила Вики, это так прекрасно, когда настоящее дарование получает свое законное место, я в Вики верю. Когда-нибудь будет рассказывать прессе, что начинала на кухне какой-то русской эмигрантки Лены петь и сочинять свои песни.

Билли начала делать фильм, звонила мне в Данию, час проговорили, кажется, ее депрессия постепенно сходит на нет, во всяком случае, звучала она хорошо. Дай-то Бог! В Праге было очень тяжело, кажется, это было выше моих сил (эмоционально), и я рада, что выдержала невероятное давление, – потом у меня была реакция, – но и это в прошлом.

Наш фильм про Ульмана получил приз в Праге, это сказал Йоран, будучи в Тель-Авиве. Хорошо. Хотя я бы сделала лучше. Похоже, я собираюсь снимать фильм сама как режиссер. Документальный фильм в Нью-Йорке, если выйдет (боюсь сглазить), так что обрету еще одну профессию. После всех опытов (4 фильма) я вдруг поняла, что должна все делать сама, тогда не будет конфликтов и разочарований. Я, кажется, поняла процесс (технический) и могу рискнуть. Иногда бывает жаль одного, почему не уехала в 70-х, сколько всего могла бы изучить, сделать, выдумать, изобрести, увидеть! Да и сейчас еще не поздно, хотя годы… Вспомни себя в 45 лет! 73-й год. Конечно, я и ты – это не одно и то же, но все-таки есть ощущение возраста, что ни говори. Это и с минусом, и с плюсом. С плюсом все душевно-духовное, с минусом – физическое. Здесь я могла бы потянуть и пятеро детей, здесь я не посмотрела бы ни на что. Двое детей – это тоже хорошо, но мне мало, честно говоря. ‹…›

Мы уже пролетели полпути, застряли на Бетховене (дирижер Караян), видимо, мы где-то над Польшей или Будапештом. Вечером увижу детей, услышу все новости, надеюсь, хорошие (я уже знаю из Сережиных факсов, что дядю нужно переводить в другую больницу, эта ему не годится).

Мамик! Я уже одурела от сигаретного дыма! В Скандинавии не курят, и все курильщики собраны в два ряда, и уж эти курят беспрерывно. Осталось полтора часа. Какой-то занудливый израильтянин полощет мне мозги. ‹…›

29.6.96

Дорогая моя мамочка! Получила твой факс. Надеюсь, поездка по поводу книги не была напрасной, и все урегулировалось. Правильно, нужно действовать.

Я вернулась из Дании не очень, скажем, здоровой. Хотела полежать день. Но! Узнала, что, пока меня не было, дядю перевели из больницы в пансион для отходящих в мир иной. Меня не было неделю. Я его едва узнала. Наутро я заказала скорую и перевезла его оттуда в Хадассу, опять целый день он лежал в приемном покое, вечером перевели в онкологию. Там сразу стали лечить, сняли температуру, боли. Сегодня он ел, я прямо-таки угадала, купив в Дании миксер, так что теперь я каждый день делаю ему протертые супы, плюс больничная еда. Когда в онкологии вылечат инфекцию (где она?), его выпишут. Куда? Ни к тете, ни к нам он не хочет. Значит, снова туда же, где очень тяжелая атмосфера?! Все это очень тяжело. Онкология сама по себе. Все, что вижу вокруг. Практически я должна бдеть и принимать решения. Сейчас жарко. Пока доеду туда-сюда, пока то да се, уже нет сил писать. Надеюсь, что это только одна неделя была такой сумасшедше трудной и я втянусь в преподавание и в ритм. Я не хочу отказываться от этой работы. Главная причина – Маня, она взялась быть моим ассистентом, я ей буду платить, и так, возможно, она втянется снова в мир искусства, в последнее время у нее есть эта тенденция и желание. Для меня дети – спасение. Душевное. Так что начну с 3-го.

‹…› Справляться с тем, что сейчас происходит с дядей, трудно любому. ‹…› Разумеется, и я далека от того, чтобы игнорировать факт случившегося со мной, мне не показаны большие нервные нагрузки, и совсем уж ничего приятного находиться в стрессовой ситуации, было бы куда приятней отдыхать в Грундлзее, куда меня пригласила Эдит, но это будет значить, что дядя умрет. Каково это понимать, а? Поэтому не надо об этом говорить, что есть, то есть, так складывается.

Меня очень ободряют перспективы – книг, выставок, придает силы и уверенность в том, что я делаю вещи нужные, веду себя правильно, умею отличать важное от ерунды, не трачусь по мелочам, люди доверяют мне, дети любят, чего еще желать?!

‹…› Мамик, держись. Огромное спасибо Семену Израилевичу за письмо, он меня всегда вдохновляет.

178. И. Лиснянская – Е. Макаровой18 июля 1996

18.7.1996