Что́ они выносят из всего этого? Почему этим летом они предпочли подсмотренную гениальным, совсем молодым писателем историю – любым властелинам колец?
Они пересматривают экранизацию в четвёртый или пятый раз, и выходят после просмотра – странно притихшие и обращённые в себя.
Потом набранные ими впечатления, конечно, понемногу развеиваются.
Спустя десять минут младший сын и старшая дочь начинают в своей манере переругиваться.
У них особого типа, подготавливающий ко взрослой жизни, вялотекущий гендерный конфликт.
Я не слышу произносимых ими слов, но слышу ровное гудение голоса сына: он доносит до сестры что-то очень верное и явно, по её мнению, занудное.
В какой-то момент дочь – само, казалось бы, умиротворение – вдруг взрывается: «Отстань! Прекрати! Надоел!»
Раздаётся грохот каких-то вещей – что-то полетело в стену.
Дочка выбегает, грохочут деревянные ступени, – следом: бах! – с ужасным звуком вшибается в косяк дверь в дом.
Спустя минуту – неспешно, невозмутимо – спускается вниз сын.
Он тоже добивается какого-то необходимого ему эффекта. Но какого?
…зато он отлично, куда лучше старшей дочери, играет с младшенькой.
И что характерно – та над ним не экспериментирует. Она крайне благодарна ему за оказанное внимание.
С ней он забывает про спорт и рэп, и может час, два или даже три играть с ней в любую игру.
Не очень понимаю, как складываются эти конфигурации: почему, сделанные из одних и тех же родителей, дети носят такие странные черты, и так витиевато этими чертами пересекаются друг с другом.
Сын начал читать поздно, и я не сказал бы, что это занятие может в его случае конкурировать с футболом.
Он читает одну книгу в месяц.
Едва ли я очень переживаю по этому поводу.
Пусть растёт как растёт.
Позавчера я был совершенно неожиданно вознаграждён за это.
Он спросил у меня томик Есенина, и читал – он спит за стенкой, я слышу в ночи шелест страниц, – с двадцати двух часов до полуночи.
А вчера попросил стихи Бориса Рыжего.
И снова читал до полуночи, пока я не приказал ему спать.
Старший сын – совсем уже взрослый.
Он только что закончил школу и неплохо сдал экзамены.
У него последнее лето детства. По крайней мере, так принято говорить.
Мне в шестнадцать лет, когда я закончил школу, тоже казалось, что у меня последнее лето детства.
А детство с тех пор так и не закончилось, и лето – каждый год.
Не знаю, кто эти глупости придумал.
Сын приходит в три часа ночи с каких-то своих прогулок.
Он действительно может гулять один.
Однажды я ехал по лесу – и вдруг увидел, как он целеустремлённо идёт мне навстречу, километрах в десяти от дома.
Я ему кивнул, он кивнул мне.
Вокруг больше никого не было.
Сделать пешую прогулку часов на пять для него не представляет никакого труда.
Впрочем, сейчас он с какой-то девушкой гуляет. Ночью с девушкой, днём один.
Когда возвращается – я слышу, как это происходит, – он подогревает себе очень поздний ужин и ест, к примеру, оставшиеся макароны. Может умять целую сковородку и четыре купаты к ней.
Потом наливает себе в пивную кружку чай – и пьёт. Без сахара и без сладостей. К утру три таких кружки стоят возле его дивана.
Читает Священное Писание – подряд, как роман. Говорит, что это интересно.
О нём я ничего больше не буду говорить: он вырос, а мнение, сказанное о взрослом человеке, не может быть столь же легкомысленным, как мнение о ребёнке.
Ребёнок ещё изменится, и потом, когда случайно попадёт на эти отцовские строки, себя не узнает, и уж точно не окажется должным быть похожим на свой портрет.
А этому придётся себя сверять.
И ему это ни к чему.
Пусть следует, куда хочет, и растёт, как умеет.
За те годы, что я его знаю, он полностью изменялся трижды.
Если б я его не видел постоянно, можно было бы подумать, что его время от времени меняют на другого ребёнка.
И младшие тоже изменятся.
Я смотрю на всё это без печали и ностальгии: всё идёт как идёт.
И уж точно я никого не воспитываю.
Если только воспитываюсь сам.
Семья – самое увлекательное путешествие из возможных.
Никогда не знаешь, где тебя ожидает новый материк, а где – старая топь. Где, когда и какой зверь на тебя выйдет. Что́ тебя спасёт, когда ты будешь тонуть. И кого спасёшь ты, крича от ужаса в буреломе.
Если б у меня не было детей – я никогда не стал бы тем, кто я есть.
Если б у меня был только один ребёнок, я б не знал и половины известного мне, и был бы беден.
Большая семья – живая природа, которой нет равных.
Лучшая наука выживания, труда и терпения.
И счастья, конечно. Где-то в этом списке всегда есть неизбежное счастье. Только не думайте, что оно будет постоянным.
Счастье – всего лишь мгновенная реакция на то, что ты шёл по лесу и неожиданно встретил своих детей.
А они – тебя.