В русской поэзии необыкновенно развит жанр обращений и посвящений в стихах — от торжественной оды до острой эпиграммы, от глубокой интимной лирики до шутливых альбомных стихов. Представляемая подборка — лишь малая часть стихов, посвященных тому или иному имени. Чаще, конечно, женскому, ибо и лириков в поэзии несравненно больше, чем поэтесс, и воспевание прекрасного пола восходит еще к средневековой традиции поэтов-трубадуров.
Следует заметить, что в русской традиции, особенно дворянско-поэтической традиции, многие посвящения прежде скрывались за инициалами, иносказаниями и прочими условностями, даже если имя героини стихов было известно. Не случайно есть труд и иллюстрированное издание: «Адресаты лирики Пушкина». Одно из первых зрелых стихотворений четырнадцатилетнего Пушкина-лицеиста, с которого начинается собрание сочинений национального гения, называется «К Наталье», и посвящено оно крепостной актрисе театра графа В. В. Толстого в Царском Селе. Оно игриво-фривольное и, понятно, не могло бы стать обращением к девушке дворянского или тем более аристократического круга:
Так, Наталья! признаюся,
Я тобою полонен.
В первый раз еще, стыжуся,
В женски прелести влюблен.
Тогда это были довольно-таки «бесстыдные» строки, но ведь они при жизни Пушкина и не печатались! Но все-таки, видимо, обращение к женщине в стихах «напрямую» считалось фривольностью. Характерно, что и строки Державина, посвященные Параше, тоже указывают на принадлежность адресата к артистическому миру — ведь она «ударяет в струны».
В более поздней лирике обращение по имени становится уже открытым, хотя следует помнить, что лирическая героиня не обязательно реальная женщина, даже если имена — совпадают.
Гавриил ДЕРЖАВИНПараше
Белокурая Параша,
Сребророзова лицом,
Коей мало в свете краше
Взором, сердцем и умом.
Ты, которой повторяет
Звучну арфу нежный глас,
Как Параша ударяет
В струны, утешая нас.
Встань, пойдем на луг широкой,
Мягкий, скатистый, к прудам;
Там под сенью древ далекой
Сядем, взглянем по струям:
Как, скользя по ним, сверкает
Луч от царских теремов,
Звезды, солнцы рассыпает
По теням между кустов.
Как за сребряной плотицей
Линь златой по дну бежит;
За прекрасною девицей,
За тобой, Амур летит.
1798
Александр ПУШКИНК Наташе
Вянет, вянет лето красно;
Улетают ясны дни;
Стелется туман ненастный Ночи в дремлющей тени; Опустели злачны нивы, Хладен ручеек игривый; Лес кудрявый поседел; Свод небесный побледнел.
Свет-Наташа! где ты ныне? Что никто тебя не зрит? Иль не хочешь час единый С другом сердца разделить? Ни над озером волнистым, Ни под кровом лип душистым Ранней — позднею порой Не встречаюсь я с тобой.
Скоро, скоро холод зимный Рощу, поле посетит;' Огонек в лачужке дымной Скоро ярко заблестит, Не увижу я прелестной И, как чижик в клетке тесной, Дома буду горевать И Наташу вспоминать.
1815
Евгений БАРАТЫНСКИЙ
Девушке, которая на вопрос: Как ее зовут?Отвечала: Не знаю
Незнаю? милая Незнаю!
Краса пленительна твоя.
Незнаю я предпочитаю
Всем тем, которых знаю я.
1820
Авроре Ш…
Выдь, дохни нам упоеньем,
Соименница зари;
Всех румяным появленьем
Оживи и озари!
Пылкий юноша не сводит
Взоров с милой и порой
Мыслит с тихою тоской:
«Для кого она выводит
Солнце счастья за собой?»
1825
Иван БУНИНДень памяти Петра
«Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия…»
О, если б узы гробовые
Хоть на единый миг земной
Поэт и Царь расторгли ныне!
Где град Петра? И чьей рукой
Его краса, его твердыни
И алтари разорены?
Хлябь, хаос — царство Сатаны,
Губящего слепой стихией.
И вот дохнул он над Россией,
Восстал на Божий строй и лад —
И скрыл пучиной окаянной
Великий и священный Град,
Петром и Пушкиным созданный.
И все ж придет, придет пора
И воскресенья, и деянья,
Прозрения и покаянья.
Россия! Помни же Петра.
Петр значит Камень. Сын господний
На Камени созиждёт храм
И скажет: «Лишь Петру я дам
Владычество над преисподней».
1925
Павел ВАСИЛЬЕВИз «Стихов в честь Натальи»
В наши окна, щурясь, смотрит лето,
Только жалко — занавесок нету,
Ветреных, веселых, кружевных.
Как бы они весело летали
В окнах приоткрытых у Натальи,
В окнах незатворенных твоих!
И еще прошеньем прибалую —
Сшей ты, ради бога, продувную
Кофту с рукавом по локоток,
Чтобы твое яростное тело
С ядрами грудей позолотело,
Чтобы наглядеться я не мог.
Я люблю телесный твой избыток,
От бровей широких и сердитых
До ступни, до ноготков люблю,
За ночь обескрылившие плечи,
Взор и рассудительные речи,
И походку важную твою…
Восславляю светлую Наталью,
Славлю жизнь с улыбкой и печалью,
Убегаю от сомнений прочь,
Славлю все цветы на одеяле.
Долгий стон, короткий сон Натальи,
Восславляю свадебную ночь.
1934
Илья СЕЛЬВИНСКИЙИз цикла «Алиса»
Имя твое шепчу неустанно,
Шепчу неустанно имя твое.
Магнитной волной через воды и страны
Летит иностранное имя твое.
Быть может, Алиса, за чашкою кофе
Сидишь ты в кругу веселых людей,
А я всей болью дымящейся крови
Тяну твою душу, как чародей.
И вдруг изумленно бледнеют лица:
Все тот же камин. Электрический свет.
Синяя чашка еще дымится,
А человека за нею нет…
Ты снова со мной. За строфою-решеткой,
Как будто бы я с колдунами знаком,
Не облик, не образ, а явственно, четко —
Дыханье, пахнущее молоком.
Теперь ты навеки со мной, недотрога!
Постигнет ли твой Болеслав или Стах,
Что ты не придешь? Ты осталась в стихах.
Для жизни мало, для смерти много.
1951
Анатолий ЖИГУЛИН«Марта! Марта!..»
Марта, Марта! Весеннее имя.
Золотые сережки берез.
Сопки стали совсем голубыми.
Сушит землю последний мороз.
И гудит вдалеке лесосека.
Стонет пихта, и стонет сосна…
Середина двадцатого века.
Середина Сибири. Весна.
По сухим по березовым шпалам
Мы идем у стальной колеи.
Синим дымом, подснежником талым
Светят тихие очи твои.
Истекает тревожное время
Наших кратких свиданий в лесу.
Эти очи и эти мгновенья
Я в холодный барак унесу.
Улетели, ушли, отзвучали
Дни надежды и годы потерь.
Было много тоски и печали,
Было мало счастливых путей.
Только я не жалею об этом.
Все по правилам было тогда —
Как положено русским поэтам —
И любовь, и мечта, и беда.
Валентин УСТИНОВВасилиса
Выпей водки да возвеселися!
Грусть-тоска — она всегда не впрок.
…Где-то ходит царь-девица Василиса
и подкову прячет под порог.
Где-то в старине курные баньки,
речка — по которой гуси вброд…
А Кощей,
прикинув шансы,
в банке
ссуду долгосрочную берет.
Он — то перстень.
То вдруг— на премьеру.
То над речкой, где чижи да мак,
грохнет терем,
выбрав для примеру
типовые финские дома.
Он твердит красавице:
— Вселися!
Буду холить, пестовать тебя…—
Да чего-то медлит Василиса,
синь-глазами дали теребя.
Кромка леса черная, резная,
тропка — удивительно узка.
А Кощей:
— Скрываешь? Разузнаю,
чьи следы цепочкой вдоль песка…
А Яга:
— И газ тебе, и ванна…
Что дуришь?
Оклад — ну чем не клад?
Где тому бездельнику Ивану!
И веранда, глянь-ка, из стекла…
День твердят.
И ночь твердят без толку.
Сядет Василиса на диван.
Трудно Василисе:
в сказках только
был настырный парень — царь Иван.
Этот же — лишь пить да веселиться…
…Плыли гуси-лебеди, трубя.
И ходила царь-девица Василиса,
косу золотую теребя…
Владимир СОКОЛОВСтихи Марианне
А мне надоело скрывать,
Что я вас люблю, Марианна,
Держась и неловко и странно,
Невинность, как грех, покрывать,
Мечтать о балконе твоем,
О дереве на перекрестке,
Где ждали, наверно, подростки
И ждут…
Ну а я-то при чем,
Раз мне надоело скрывать,
Молчать глубоко и пространно,
Что я вас люблю, Марианна,
Невинность, как грех, покрывать.
Счастливое славя житье,
Вдруг личное счастье представив,
Я выдумал имя твое,
Из двух его нежно составив.
Вот Машенькин дом под сосной,
Вот Аннушкин дом под березой…
В России, как в сказке лесной,
Недолго надышишься прозой.
Конечно же помню и я,
Что имя твое долгосрочно.
Но все же его для тебя
И я сочинил. Это точно.
По городу Машенька шла,
Узнав меня, вкось поглядела…
Такие уж, видно, дела.
Такое уж, видимо, дело.
Прощайте, и дни, и часы
Доверчивости и опаски.
Нельзя!
Но я выпью росы
За ваши Анютины глазки.
Виктор КОРОТАЕВКатерина
Вот и осыпается малина,
А давно ли, кажется, цвела,
Что-то ты, соседка Катерина,
Никуда не ходишь из села.
Или больно оводы лютуют,
Иль не отпускает дальше мать,
Иль себя, такую налитую,
Ты сама боишься расплескать…
Полно, Катерина Вячеславна,
Там тебе по грудь любой кусток.
Да ведь при опасности-то явной
Я уж поддержу за локоток.
Молодою, что ли, небывала,
И понять твоя не хочет мать,
Что малину возле перевала
Надо тоже вовремя сбирать.
Так мелькают,
Так мелькают числа!..
Пахнет лето знойно и остро.
Ой, гляди, чтоб, девка, не прокисло
Налитое медвенью добро.
Тут подать рукою от овина…
Соберись скорее, соберись!
Может, нас
Хоть спелая малина
Натолкнет на правильную мысль…
Николай СТАРШИНОВВера, Надежда, Любовь
Что мне судьба ни готовь,
Вынесу беды любые:
Вера, Надежда, Любовь —
Птицы мои голубые…
Как подобрел чернозем!..
Выбросил первые всходы.
Золотобоким язем
Солнце упало на воды.
Никнут колосья во ржи —
Каждый росою обрызган.
И молодые стрижи
В небо врезаются с визгом.
Ветер взъерошил листву,
Дождик закапал — откуда?
Этим дышу и живу —
Это же сущее чудо!
Я и грущу и смеюсь
Меж перелесков и пашен.
Смерти и то не боюсь, —
Вот до чего я бесстрашен!
Пусть ежегодно терплю
Я за потерей потерю,
Если я что-то люблю, —
Значит, надеюсь и верю!
Александр БОБРОВМарине и Селигеру
Хоть был математик придворным,
Сполна им заслужена честь:
В Осташкове древнеозерном
Магницкого улица есть.
И озеро помнит про сына.
Но, я-то рассказывать стал,
Как белую яхту «Марина»
На улице той увидал.
Зачем же в слободке старинной
Кожевников и рыбарей
Я встретился с яхтой «Мариной»,
По-нашему — дочкой морей?
Вполне романтично! Но я-то
Уверен в просторах равнин,
Что названа гордая яхта
В честь всех сухопутных Марин.
В честь всех, обдававших волною,
Совсем не морскою — земной,
Ознобной, горячей — родною…
В честь многих. А все же — одной.
Как самую светлую веру
На этом и том берегу,
Марине и Селигеру
Я преданность сберегу!
Татьяна СМЕРТИНА
Ксения
Вспоминаю очень любимую народом, канонизированную в 1988 году Блаженную Ксенью Петербургскую. Ксенья… Потрясенная страшным событием — внезапной кончиной горячо любимого мужа, умершего без христианского приготовления, красивая двадцатишестилетняя вдова всецело посвятила свою жизнь служению Богу и людям в христианском подвиге юродства, исполненном истинной мудрости при кажущемся безумии, чтобы умолить этим Создателя о помиловании своего милого супруга Андрея Федоровича.
Мне всегда казалось, что она воскресила его…
Воскресение мужа
От утраты твоей
Содрогнулась Вселенная!
Где же муж твой любезный,
Женка? Ксенья Блаженная!
Ах, за гробом его —
Не идется, не можется…
Подломились колени,
Косы — оземь волочатся…
Что ж ты странно одета,
Что ж ты — в мужьей одежде?!
К небу вскинула очи
В голубейшей надежде…
Вдруг вскричала вдова,
Да такие слова,
Аж толпа замерла:
«Это я умерла!
Он — живее меня!
Горячее огня!»
Зашепталась толпа:
«Знать, рехнулась!
Слаба…»
Снова Ксения в стон,
Бисеринки по лбу:
«Это я, а не он
Во тесовом гробу!»
«Ой, опомнись, блажная!
Ты ж — за гробом идешь,
Причитаешь, ревешь,
Буйны волосы рвешь…»
Тут взмолилася Ксенья:
«Люди! Это не сон:
Я — в гробу, а хоронит
С причитанием — он!»
С той минуты она
Распрямилась, стройна…
Стала странно бледна.
Шепот-речи — туманны,
И дела её — странны…
Сине-страстные очи —
Глубоки и пророчны…
Кто же так-то любил
До смешения лиц
В наш сегодняшний век,
В век убийц и блудниц?!
Кто любил до мученья,
Зачеркнув бытиё?
До — почти воскрешенья!
О, Блаженная Ксенья…
Да — помянем ее.