– Послушайте, – снова перебил я, – я очень спешу, так что давайте опустим все церемонии. Я не стану делать вид, что просто зашел посмотреть. Вы не станете тратить мое время, демонстрируя мне одров и кляч. Если я не куплю лошадь за десять минут, я пойду и куплю ее в другом месте.
Я посмотрел ему в глаза.
– Лхинсатва?
Сильдиец пришел в ужас:
– Ну сэр, кто ж так лошадь-то покупает, впопыхах! Жену ведь за десять минут себе не выберешь, а в пути лошадь-то поважней жены будет! – Он конфузливо улыбнулся. – Сам Господь Бог, и тот…
Я снова его перебил:
– Господь Бог у вас лошадь не покупает, а я покупаю.
Тощий сильдиец помедлил, собираясь с мыслями.
– Ладно, – негромко сказал он, скорее самому себе, чем мне. – Лхин, идемте, посмотрим, что у нас есть.
Он провел меня вдоль денников к небольшой леваде. И указал на край загона.
– Вон та кобылка, серая в яблоках, – славная, надежная лошадка, лучшего и желать нельзя. Она вам…
Я, не слушая его, окинул взглядом полдюжины кабысдохов, безучастно стоявших в загоне. У меня не было ни средств, ни причин держать лошадь, однако же в лошадях я разбирался, и ни одна из тех, что я видел, моим потребностям не отвечала.
Понимаете, актеры живут и умирают бок о бок с лошадьми, что тащат их фургоны, и мои родители не пренебрегали моим образованием в этой области. Годам к восьми я уже вполне мог оценить лошадь. А без этого же никак. Крестьяне регулярно пытались нам сбыть полудохлых или опоенных одров, зная, что к тому времени, как мы обнаружим свой промах, мы будем уже за много миль и дней пути отсюда. Человека, который впарил больную клячу соседу, ждет уйма неприятностей, но что дурного в том, чтобы облапошить этих чумазых, вороватых руэ?
Я, нахмурясь, обернулся к барышнику:
– Вы только что потратили впустую две минуты моего драгоценного времени. Подозреваю, что вы до сих пор не поняли, о чем я веду речь. Разрешите, я все объясню как можно доходчивей. Мне нужна резвая лошадь, которая прямо сегодня готова к долгой и трудной поездке. За это я готов заплатить, быстро, хорошей монетой, не жалуясь.
Я встряхнул на руке свой заново потяжелевший кошелек, зная, что барышник на слух отличит звон чистого сильдийского серебра.
– Если вы продадите мне лошадь, которая потеряет подкову, охромеет или будет шарахаться от любой тени, я упущу ценную возможность. Упущу безвозвратно. Если такое случится, я не приду к вам требовать деньги назад. Я не стану жаловаться констеблю. Я нынче же ночью приду в Имре и подожгу ваш дом. А когда вы выбежите из дома, в ночной рубашке и фланелевом колпаке, я вас убью, зажарю и съем. Прямо там, на лужайке перед домом, на глазах у ваших соседей.
Я посмотрел на него убийственно серьезным взглядом.
– Господин Каэрва, я предлагаю вам деловое соглашение. Если оно вас не устраивает, так и скажите, я пойду к кому-нибудь еще. В противном случае оставьте в покое этих деревенских кляч и покажите мне нормальную лошадь.
Низенький сильдиец уставился на меня, скорее ошарашенный, чем напуганный. Я видел, что он пытается сообразить, что же происходит. Скорее всего, он решил, что я либо буйный псих, либо сын какой-нибудь важной шишки. Возможно, и то и другое.
– Ну хорошо, – сказал он совсем другим тоном. – Вы говорите о долгой и трудной поездке – насколько долгой и трудной она будет?
– Очень долгой и трудной, – сказал я. – Мне нужно за сегодняшний день покрыть семьдесят миль. По проселочным дорогам.
– Седло и сбруя вам тоже понадобятся?
Я кивнул:
– Не роскошные и не новые.
Он перевел дух:
– Ну хорошо. И сколько денег вы намерены потратить?
Я покачал головой и сухо улыбнулся:
– Покажите мне лошадь и назовите вашу цену. Вольдер меня вполне устроит. Если он несколько норовист, я буду не против, если это означает, что у него сил в избытке. Хороший полувольдер тоже сойдет или гершаэнская четвертная.
Каэрва кивнул и повел меня назад, в широкие ворота конюшни.
– Гершаэн у меня как раз есть. И даже чистокровный. – Он махнул одному из конюхов: – Выведи-ка нашего вороного, живо!
Мальчишка метнулся прочь.
Барышник обернулся ко мне:
– Великолепное животное! Я его перед покупкой погонял как следует, для верности. Проскакал галопом целую милю, а он даже и не вспотел. Ход – мягче не бывает. Уж я вашей милости на этот счет врать не стану.
Я кивнул. Чистокровный гершаэн вполне соответствовал моим целям. Они отличались легендарной выносливостью. Но зато и цену тут сбить не получится. Хорошо выезженная четвертная стоит все двенадцать талантов.
– И сколько вы за него просите?
– Ровно две марки, – сказал он без тени извинения или заискивания.
Тейлу милосердный, двадцать талантов! Да за такие деньги он должен быть серебром подкован.
– Я не в настроении долго торговаться, Каэрва, – сухо сказал я.
– Вы мне это уже дали понять, милорд, – ответил он. – Я вам говорю свою честную цену. Вот. Сейчас сами увидите почему.
Мальчишка выбежал из конюшни, ведя в поводу лоснящееся вороное чудовище. По меньшей мере восемнадцать ладоней в холке, гордая голова, вороной от носа до кончика хвоста.
– Лю-юбит бегать, – неподдельно ласково протянул Каэрва. И провел ладонью по гладкой черной шее. – А на масть-то, на масть поглядите! Ни единой светлой волосинки. Потому он и стоит двадцать талантов, и ни единым шимом меньше.
– Масть меня не интересует, – рассеянно сказал я, осматривая жеребца на предмет следов травм или признаков дряхлости. Ничего такого. Конь был ухожен, молод и силен. – Мне требуется только быстро доехать до места.
– Понимаю, понимаю, – извиняющимся тоном сказал барышник. – Но я-то не могу не обращать внимания на масть. Если выждать еще пару оборотов, его непременно купит какой-нибудь молодой аристократ, просто за красоту.
Я понимал, что это правда.
– Кличка у него есть? – спросил я, медленно подходя к вороному, давая ему обнюхать свои руки и привыкнуть ко мне. Торговаться можно и второпях, но приучать лошадь к себе надо не спеша. Только глупец станет действовать впопыхах при первом знакомстве с норовистым молодым гершаэном.
– Да нет, как-то ни одна не прилипла.
– Как же тебя звать, а, парень? – негромко спросил я, чтобы приучить коня к звуку своего голоса. Он деликатно понюхал мою ладонь, пристально следя за мной большим, умным глазом. Пятиться он не стал, однако же явно чувствовал себя не в своей тарелке. Я продолжал говорить, подступая ближе, надеясь, что мой голос его успокоит. – Тебе хорошее имя нужно. Не хотелось бы, чтобы какой-нибудь дворянчик с претензией на остроумие окрестил тебя «Полуночником», или «Головешкой», или «Трубочистом», или еще каким-нибудь жутким прозвищем.
Я подошел вплотную, положил ладонь ему на шею. Конь дернул шкурой, но не отстранился. Мне нужно было убедиться, что он не только крепок и силен, но еще и уравновешен. Не хватало еще очутиться верхом на каком-нибудь сумасброде…
– Какой-нибудь полоумный обозвал бы тебя «Дегтем» или «Варом» – вот еще чего не хватало! А то еще «Грифель» – скучное имя. Ну или, не дай Бог, назовут тебя «Чернышом» – разве ж это имя для такого принца?
Отец всегда разговаривал с новыми лошадьми таким образом. Ровным, убаюкивающим тоном, немного нараспев. Я гладил его шею и говорил, говорил, не задумываясь о том, что несу. Слова-то для лошади ничего не значат, главное – интонация.
– Ты же ведь издалека пришел. Тебе нужно имя гордое, чтобы люди понимали, что ты конь не простой. Небось, твой прежний хозяин был сильдиец? – спросил я. – Ве ваналои. Ту териам кета. Палан те?
Я почувствовал, как конь успокаивается при звуках знакомой речи. Я обошел его с другой стороны, продолжая тщательно его осматривать, и заодно давая привыкнуть к моему присутствию.
– Ту «Кета»? – спросил я. «Ты Уголь?» – Ту Махне? – «Ты Тень?» Я хотел сказать «Сумрак», но не мог вспомнить, как это будет по-сиарски. И вместо того чтобы останавливаться, все говорил и говорил, что попало, лишь бы не молчать, одновременно с этим осматривая его копыта – не сбитые ли, не треснутые ли.
– Ту Кет-Селхан? – «Ты Первая Ночь?»
Огромный вороной жеребец опустил голову и ткнулся в меня носом.
– Что, тебе нравится это имя, да? – рассмеялся я. Я знал, что на самом деле конь всего лишь учуял сушеные яблоки в одном из карманов моего плаща. Ничего, главное, что теперь он меня признал. Если он себя чувствует достаточно уверенно, чтобы требовать лакомства, значит, мы сумеем сойтись достаточно, чтобы провести день в трудной поездке.
– Да, похоже, имя Кет-Селхан ему подходит, – сказал я, снова оборачиваясь к Каэрве. – Что-нибудь еще, что мне следует знать?
Каэрва выглядел смущенным.
– Ну, он немного шугается, когда видит что-то подозрительное справа.
– Немного?
– Самую малость. По идее, должен бы еще и шарахаться, но я никогда не видел, чтобы он это делал.
– А к какой езде он приучен? На подобранном поводе или по-эдемски?
– На подобранном.
– Отлично. У вас есть одна минута, чтобы заключить эту сделку. Это хороший конь, но двадцати талантов я за него не дам.
Я говорил уверенным тоном, но никакой надежды не питал. Конь великолепный, и да, при такой масти он стоит двадцать талантов минимум. Однако же попытка не пытка. Постараюсь сбить цену хотя бы до девятнадцати. Так у меня, по крайней мере, останутся деньги на еду и ночлег, когда я доберусь до Требона.
– Ну, так и быть, – сказал Каэрва. – Шестнадцать.
Только годы актерской выучки помешали мне разинуть рот. С чего это он вдруг так расщедрился?
– Пятнадцать! – сказал я, изображая негодование. – Включая седло, сбрую и торбу овса.
И принялся развязывать кошелек, как будто сделка уже заключена.
Невероятно, но Каэрва кивнул и послал одного из конюхов за седлом и сбруей.
Я отсчитал деньги в руку Каэрве, пока его подручный седлал вороного. Сильдиец отчего-то старался не смотреть мне в глаза.