– Ну, этот конь слишком хорош, чтобы использовать его как вьючную скотину! – ответил я, хлопая Кет-Селхана по шее. – Это чистокровный гершаэн, и надо тебе сказать, что лучшего скакуна я в жизни не видел.
Лудильщик смерил его скептическим взглядом:
– Да в нем же еле душа держится, – сказал он. – Ему и мили не пройти.
Я спрыгнул на землю и слегка пошатнулся – онемевшие ноги чуть было не подломились подо мной.
– Отдай ему должное, лудильщик. Он за сегодняшний день примчался сюда из самого Имре.
Лудильщик хмыкнул.
– Враль ты хороший, парень, да все же не завирайся! Если наживка чересчур велика, рыбка не клюнет.
Мне даже не пришлось делать вид, что я пришел в ужас.
– Прошу прощения, я не представился как следует! – Я протянул ему руку.
– Мое имя Квоут, я бродячий актер из эдема руэ. И даже в самый черный день я не стал бы врать лудильщику.
Лудильщик пожал мне руку.
– Ну что ж, – ответил он несколько смущенно, – приношу свои искренние извинения тебе и твоей семье. Нечасто приходится видеть кого-то из ваших в дороге одного.
Он смерил коня критическим взглядом:
– Из самого Имре, говоришь?
Я кивнул.
– Это сколько ж будет, почти шестьдесят миль? Ничего себе поездочка… – Он взглянул на меня и понимающе ухмыльнулся. – Как твои ноги?
Я улыбнулся в ответ:
– Ну, скажем так: я буду только рад снова очутиться на своих двоих. Он, пожалуй, десять миль еще проскачет. А вот о себе я того же сказать не могу.
Лудильщик еще раз окинул коня взглядом и шумно вздохнул.
– Ну, как я уже говорил, положение у меня безвыходное. Сколько же ты за него просишь?
– Ну как, – сказал я. – Кет-Селхан – чистокровный гершаэн, и масть у него красивая, согласись. Сплошь вороной, от носа до хвоста. Ни единого белого волоска…
Лудильщик разразился хохотом.
– Беру свои слова обратно! – сказал он. – Врать ты не умеешь совершенно.
– Не вижу ничего смешного! – несколько сухо ответил я.
Лудильщик посмотрел на меня странно.
– Ни единого белого волоска, говоришь? – он кивнул на задние ноги Селхана. – Если это называется «сплошь вороной», то я Орен Велсайтер!
Я обернулся и увидел, что на левой задней ноге у Кет-Селхана – отчетливый белый носок, доходящий чуть ли не до самого скакательного сустава. Ошеломленный, я подошел поближе и наклонился посмотреть. Носок был не чисто-белый, а грязно-серый. От лошади слабо пахло водой того ручья, который мы несколько раз переходили на последнем отрезке путешествия. Растворители!
– Вот же чертов шим! – сказал я, не веря своим глазам. – Крашеную лошадь мне продал!
– А что, кличка его тебе ни о чем не говорит? – хмыкнул лудильщик. – «Кет-Селхан»? Господи, парень, кто-то над тобой изрядно подшутил!
– Его имя значит «сумрак», – возразил я.
Лудильщик покачал головой:
– Подзабыл ты сиарский-то. «Сумрак» будет «кет-селем», «первая ночь». А «селхан» значит «носок». Его имя означает «один носок».
Я вспомнил реакцию барышника на выбранное мной имя для лошади. Неудивительно, что дядька выглядел таким ошарашенным! И неудивительно, что он так быстро и охотно сбавил цену. Он решил, будто я разгадал его секретик!
Лудильщик, видя, какое у меня сделалось лицо, расхохотался и хлопнул меня по спине:
– Да не парься ты так! Такое время от времени случается даже с лучшими из нас.
Он отвернулся и принялся рыться в своих узлах.
– По-моему, у меня есть кое-что, что тебе понравится. Разреши предложить тебе сделку.
Он обернулся и протянул что-то черное и узловатое, как кусок плавника.
Я взял, осмотрел. Предмет был тяжелым и холодным на ощупь.
– Это что, кусок шлака? – поинтересовался я. – А что, волшебные бобы кончились?
Лудильщик показал мне булавку, которую держал в другой руке. Поднес булавку где-то на пядь к предмету и отпустил. Вместо того чтобы упасть на землю, булавка отлетела в сторону и прилипла к гладкой выпуклости металла.
Я одобрительно цокнул языком.
– Лоденник, да? Никогда такого не видел.
– Ну, строго говоря, это требонник, – будничным тоном ответил он. – Потому что в Лодене он никогда не бывал. Но в целом ты прав. Там, в Имре, полным-полно людей, которые заинтересуются этакой диковинкой…
Я рассеянно кивнул, вертя камень в руках. Мне всегда хотелось повидать тягокамень еще с тех пор, как я был мальчишкой. Я оторвал от него булавку, ощутив странную силу, что притягивала ее к гладкому черному металлу. Ну надо же! Я держу в руках кусок звездного железа…
– Как ты думаешь, дорого ли он стоит? – спросил я.
Лудильщик цыкнул зубом.
– Ну, я полагаю, здесь и сейчас он стоит примерно столько же, сколько один чистокровный вьючный мул гершаэнской породы…
Я еще повертел лоденник, оторвал булавку, посмотрел, как она прилипла снова.
– Беда в том, лудильщик, что, ради того чтобы купить этого коня, я занял денег у одной опасной женщины. И если я не продам его за хорошие деньги, мне придется очень туго.
Он кивнул:
– Если ты возьмешь за кусок небесного железа такого размера меньше восемнадцати талантов, то считай, ты прорезал дыру в своем собственном кошельке. Его охотно купит ювелир или какой-нибудь богатей, жаждущий новизны.
Он многозначительно постучал себя по носу.
– Но лучше всего, если ты отправишься в университет. Лоденник очень ценится у артефакторов. И у алхимиков тоже. Если найдешь человека в нужном расположении духа, можешь выручить и больше.
Это была хорошая сделка. Манет мне говорил, что лоденник – штука очень ценная, и редкая к тому же. Ценится он не только за свои фульманические свойства, но еще и потому, что в подобных кусках небесного железа зачастую встречаются примеси редких металлов.
Я протянул руку:
– Я готов заключить сделку.
Мы торжественно пожали друг другу руки, но, когда лудильщик уже протянул руку к поводу, я спросил:
– А что ты мне дашь за седло и сбрую?
Я немного опасался, что лудильщик может обидеться на то, что я тяну из него деньги, но вместо этого он лукаво улыбнулся.
– Толковый малый! – хмыкнул он. – Люблю, когда человек не стесняется вытребовать чуток сверху. Ну и что же тебе предложить? Вот, у меня есть отличное шерстяное одеяло. А то еще веревка, хорошая, прочная!
Он вытащил моток веревки из вьюков на ослике.
– Веревку при себе иметь всегда полезно. Да, а как насчет этого? – Он обернулся ко мне с бутылкой в руках и подмигнул. – Отличное авеннийское фруктовое вино. Готов отдать все три вещи за твою конскую сбрую!
– Запасное одеяло мне не помешает, – признал я. И тут меня осенило:
– Слушай, а не найдется ли у тебя одежды примерно на мой рост? А то у меня последнее время с рубашками прямо беда.
Старик помедлил, держа в руках веревку и бутылку, потом пожал плечами и принялся рыться в своих мешках.
– А ты ничего не слыхал насчет свадьбы в здешних местах? – спросил я. Лудильщики – они всегда ухо к земле держат.
– Это у Маутенов-то? – он завязал один мешок и принялся рыться в другом. – Должен тебя огорчить, ты ее пропустил. Свадьба была вчера.
От его небрежного тона у меня засосало под ложечкой. Если бы там произошла резня, лудильщик об этом уж точно знал бы! Меня вдруг посетила кошмарная мысль: я влез в долги и забрался так далеко в горы зазря…
– А ты там был, да? А не случилось ли там чего-то необычного?
– Вот она! – лудильщик обернулся, держа в руках простецкую небеленую домотканую рубаху. – Не особо красивая, увы, но зато новая. Ну, как новенькая.
Он приложил ее к моей груди, чтобы прикинуть размер.
– Так что свадьба-то? – снова спросил я.
– А? Свадьба? Да ничего. Я там не был. Но, насколько я знаю, свадьба была шикарная! Маутены выдавали замуж единственную дочку и уж расщедрились на славу! За несколько месяцев готовились.
– То есть ты не слышал о том, чтобы там случилось что-то необычное? – уточнил я. Сердце у меня упало.
Он сокрушенно пожал плечами:
– Да говорю же, не был я там. Я последние пару дней по рудникам мотался, – он кивнул на запад. – Торговал со старателями и с теми, кто живет в горах.
Тут он постучал себя по голове, как будто только что что-то вспомнил:
– Да, кстати, я же там, в горах, винокурню нашел!
Он снова порылся во вьюках и выудил массивную плоскую бутылку:
– Вот, если не хочешь вина, можно чего-нибудь покрепче…
Я покачал было головой, но тут же сообразил, что домашний бренд мне пригодится вечером, чтобы промыть рану.
– Ну, может быть… – сказал я. – Смотря что мне предложат.
– Вот что значит честный молодой господин! – величественно сказал лудильщик. – Даю одеяло, обе бутылки и моток веревки.
– Ты щедр, лудильщик. Однако я бы предпочел вместо веревки и фруктового вина взять рубаху. Они будут мертвым грузом у меня в котомке, а мне еще идти и идти.
Лицо у него сделалось несколько кислым, но он пожал плечами.
– Ну что ж, выбор за тобой! Одеяло, рубаха, бренд и три йоты.
Мы ударили по рукам, и я задержался, чтобы помочь лудильщику навьючить тюки на Кет-Селхана, потому что у меня осталось смутное ощущение, что я его задел, отвергнув его предыдущее предложение. Десять минут спустя он уже направлялся на восток, а я пошел на север, через зеленые холмы, в Требон.
Я был только рад пройти последние полмили пешком: это помогло мне размять затекшие ноги и спину. Поднявшись на вершину холма, я увидел раскинувшийся внизу, в неглубокой чаще между холмами, Требон. Городок был невелик – около сотни домов, расползшихся вдоль десятка извилистых, немощеных улочек.
В детстве, путешествуя с труппой, я научился правильно оценивать города. Это все равно что разбираться в публике, когда играешь в кабаке. Только тут, конечно, ставки выше: если сыграешь в кабаке не ту песню – тебя максимум освищут, а если ты неверно оценишь, что за город перед тобой лежит, все может обернуться гораздо хуже.
И вот я стоял, оценивая Требон. Городишко лежит в стороне от больших дорог, нечто среднее между шахтерским городком и большой деревней. Вряд ли тут так уж подозрительно относятся к чужакам, однако же город достаточно мал, чтобы всякий с первого взгляда понял, что ты не местный.