– Боги, как же я устала! Ничто так не выматывает, как уверенность в собственной близкой смерти.
Она повернулась на спину, потом на бок, потом снова развернулась ко мне лицом, пытаясь устроиться поудобнее.
– Господи, как же тут холодно-то! – Ее заметно передернуло. – Теперь понимаю, отчего он разлегся на нашем костре!
– Можно слезть и взять одеяло, – предложил я.
Денна фыркнула:
– Нетушки!
И принялась дрожать, обняв себя руками за плечи.
– На, – я встал и снял плащ. – Закутайся. Не так много, но все-таки лучше голого камня. – Я протянул ей плащ. – Ты спи, а я покараулю и послежу, чтобы ты не свалилась.
Денна долго смотрела на меня, и я думал, что она примется отговариваться. Но она, помолчав, взяла плащ и закуталась в него.
– Да, господин Квоут, вы уж точно знаете, чем занять барышню!
– Погоди до завтра, – сказал я. – Я еще только начал!
Я тихо сидел на камне, пытаясь не дрожать, и в конце концов дыхание Денны сделалось ровным и глубоким. Я смотрел, как она спит, со счастливым спокойствием мальчишки, который понятия не имеет, какой он глупец и какие неожиданные трагедии принесет ему завтрашний день.
Глава 77Утесы
Я проснулся, не помня, как заснул. Меня осторожно потрясла Денна.
– Ты только не делай резких движений, – сказала она. – Тут падать высоковато.
Я медленно распрямился. Почти каждая мышца моего тела жаловалась на вчерашнее обращение. Бедра и икры превратились в плотные ноющие комки.
Только тут я осознал, что мой плащ снова на мне.
– Я тебя разбудил, да? – спросил я у Денны. – Ничего не помню…
– Ну, отчасти, – сказала Денна. – Ты задрых и свалился прямо на меня. Я давай браниться, а ты даже веком не дернул…
Денна осеклась, глядя, как я медленно поднимаюсь на ноги.
– Господи помилуй, ты прямо как артритный дедушка!
– Ну, ты же знаешь, как это бывает, – сказал я. – С утра все колом стоит…
Она ухмыльнулась:
– У нас, женского пола, таких проблем, как правило, не бывает! – И тут же посерьезнела, глядя на меня. – Ты не шутишь, что ли?
– Да я вчера верхом проехал миль шестьдесят, прежде чем с тобой повстречался, – объяснил я. – А я к такому не привычен на самом деле. И еще о камень долбанулся довольно сильно, когда прыгал вчера.
– Ты разбился?!
– Ага, – сказал я. – Буквально весь разбит.
– Ох! – воскликнула она, закрыв рот руками. – Твои прекрасные руки!
Я посмотрел на свои руки и понял, что она имеет в виду. Очевидно, я довольно сильно их ободрал вчера, в своих отчаянных попытках вскарабкаться на серовик. Кончики пальцев почти не пострадали, благодаря мозолям от струн, а вот костяшки были ссажены начисто, и покрыты запекшейся кровью. Но у меня так болело везде, что на это я и внимания не обратил.
При виде рук у меня засосало под ложечкой, однако, пошевелив пальцами, я понял, что руки просто сильно ободраны, но всерьез не пострадали. Будучи музыкантом, я всегда боялся, что у меня с руками что-нибудь случится, а работа артефактора эти опасения удвоила.
– Да нет, это только выглядит страшно, – сказал я. – А давно дракк-то ушел?
– Не меньше пары часов назад. Он убрел прочь вскоре после того, как солнце встало.
Я посмотрел вниз с высоты серовиковой арки. Вчера вечером вершина холма представляла собой сплошной ковер зеленой травы. Наутро она выглядела, как поле брани. Трава местами вытоптана, местами сожжена до стерни. Там, где ящер катался или ерзал по дерну своей массивной тушей, остались глубокие борозды.
Спуститься с серовика оказалось куда сложнее, чем забраться наверх. Вершина арки была футах в двенадцати от земли, прыгать высоковато. В другое время я бы, может, и не стал об этом беспокоиться, но сейчас, разбитый и окоченевший, я опасался неудачно приземлиться и подвернуть ногу.
В конце концов мы спустились, воспользовавшись лямкой моей котомки как импровизированной веревкой. Денна, упираясь изо всех сил, держала один конец, а я спускался по другому. Сумка, конечно, порвалась, и все мое имущество рассыпалось, но зато я очутился на земле, всего лишь испачкавшись травой.
Потом Денна повисла на краю плиты, я ухватил ее за ноги и мало-помалу спустил на землю. И, несмотря на то что спереди я был весь в синяках, этот процесс заметно улучшил мое настроение.
Я собрал свои пожитки, достал нитку с иголкой и сел зашивать котомку. Денна сходила в лес и вернулась обратно, по дороге подняв одеяло, которое мы бросили внизу. На одеяле красовалось несколько громадных дыр от когтей – по нему прошелся дракк.
– Ты когда-нибудь видела нечто подобное? – спросил я, протянув к ней руку.
Денна вскинула бровь:
– И в который уже раз я это слышу?
Я, усмехнувшись, протянул ей слиток черного железа, купленный у лудильщика. Она с любопытством оглядела его.
– Лоденник, да?
– Даже удивительно, что ты знаешь, что это такое.
– Я знала человека, который держал лоденник вместо пресс-папье. – Она пренебрежительно хмыкнула. – Он то и дело подчеркивал, что это, мол, такая дорогая и редкостная вещица, а он вот ее вместо пресс-папье использует. – Она фыркнула. – Зануда страшный! У тебя есть что-нибудь железное?
– Поройся тут, – я указал на кучку своего добра. – Наверняка что-нибудь отыщется.
Денна присела на один из поваленных серовиков и принялась играться с лоденником и обломком железной пряжки. Я не торопясь зашил свою котомку, приделал на место лямку и прошил ее несколько раз, чтобы не оторвалась.
Денна была полностью поглощена лоденником.
– А как он действует? – спросила она, отрывая пряжку и глядя, как она снова прилипает к слитку. – Откуда берется это притяжение?
– Это нечто вроде фульманической силы… – ответил я и, поколебавшись, добавил: – Но это просто сложный способ сказать, что я понятия не имею.
– Интересно, а он любит железо только потому, что он железный? – задумчиво произнесла Денна, прикладывая к нему свое серебряное колечко, безрезультатно. – А вот если бы кто-нибудь нашел латунный лоденник, может, ему бы нравилась латунь?
– Возможно, ему бы нравились медь и цинк, – ответил я. – Латунь – это сплав меди с цинком.
Я вывернул котомку налицо и принялся складывать туда свои вещи. Денна вернула мне лоденник и подошла к разоренному кострищу.
– Он сожрал все дрова перед тем, как уйти, – сказала она.
Я тоже подошел посмотреть. Вокруг кострища все было вытоптано и перерыто. Будто легион кавалерии проехал. Я потыкал носком башмака большой кусок перевернутого дерна, наклонился и кое-что подобрал.
– Смотри-ка!
Денна подошла поближе, и я показал ей находку. Это была одна из дракковых чешуек, гладкая и черная, каплевидная, размером примерно с мою ладонь. В центре она была толщиной в четверть дюйма, к краям тоньше.
Я протянул ее Денне:
– Это вам, сударыня! Сувенирчик!
Денна взвесила ее на руке.
– Тяжелая какая, – сказала она. – Сейчас еще поищу, для тебя…
Она принялась рыться в останках кострища.
– По-моему, он еще и часть камней сожрал вместе с дровами. Я их вчера точно больше насобирала!
– Ящерицы все время едят камни, – сказал я. – Это им помогает переваривать пищу. Камни перетирают пищу у них в брюхе.
Денна взглянула на меня недоверчиво.
– Правда-правда. Куры тоже так делают.
Она покачала головой и отвернулась, ковыряясь во взрыхленной земле.
– Знаешь, я поначалу надеялась, что ты превратишь эту встречу в песню. Но чем больше ты об этом говоришь, тем мне это сомнительней. Коровы, куры… Где же твой вкус к драматизму?
– А по-моему, оно и без преувеличения неплохо, – сказал я. – Эта чешуйка почти целиком железная, если я не ошибаюсь. Куда уж тут драматичнее!
Она пристально посмотрела на чешуйку:
– Шутишь!
Я улыбнулся в ответ.
– В этих камнях, что вокруг нас, полным-полно железа. Дракк ест камни, они мало-помалу перетираются у него в желудке. Металл мало-помалу просачивается в кости и чешую. – Я взял чешуйку и подошел к одному из серовиков. – Он год за годом сбрасывает шкуру и пожирает ее, накапливая железо в организме. И через две сотни лет…
Я постучал чешуйкой о камень. Она издала пронзительный звон, нечто среднее между звуком колокольчика и звоном глазированного керамического сосуда.
Я вернул чешуйку Денне.
– Раньше, до появления современных рудников, люди, по всей вероятности, охотились на них ради железа. Да и в наше время, подозреваю, алхимик даст неплохие деньги за его чешую или кости. Органическое железо – большая редкость. Из него, наверное, много чего понаделать можно.
Денна посмотрела на чешуйку у себя в руке:
– Ты выиграл. Ты напишешь эту песню. – Глаза у нее вспыхнули – ее осенила идея. – Слушай, дай сюда лоденник!
Я порылся в своей котомке и протянул ей лоденник. Она поднесла к нему чешуйку, и чешуйка мгновенно прилипла к нему, издав все тот же странный, керамический звон. Денна улыбнулась, вернулась к кострищу и принялась тыкать лоденником в перерытую землю, разыскивая другие чешуйки.
Я посмотрел в сторону северных утесов.
– Терпеть не могу сообщать дурные вести, – сказал я, указывая в сторону бледной полоски дыма, вздымающейся над деревьями, – но там что-то горит. Тех колышков-указателей, что я вбил вчера, и след простыл, но, думаю, это как раз то самое направление, где мы ночью видели синий огонь.
Денна водила лоденником над останками костра.
– Причиной того, что произошло на хуторе Маутенов, дракк быть не мог. – Она указала на взрыхленную землю и вывороченный дерн. – Там ничего подобного нет.
– Я не про хутор думал, – сказал я. – Я думал, что, возможно, кое-чей покровитель нынче ночью развел веселый костерок…
Лицо у Денны вытянулось:
– И его увидел дракк.
– Ну, я бы не стал особо тревожиться, – поспешно сказал я. – Если он такой хитроумный, как ты говоришь, он небось в полной безопасности, все равно что в доме.