Они были абсолютно уверены, что дракк был демоном. Громадным черным демоном, изрыгавшим пламя и яд. Если кто в этом хоть чуть-чуть сомневался, после того как зверюгу пришибло собственным Тейловым железом, сомнений уже не осталось.
Все сходились также на том, что этот-то демон и был повинен в разорении хутора Маутенов. Логичный вывод, невзирая на то что он был абсолютно неверен. Пытаться убедить их в чем-либо другом было бы для меня пустой тратой времени.
Меня обнаружили без сознания на том железном колесе, что убило демона. Местный костоправ заштопал меня, как умел, и, не ведая о редкостной прочности моего черепа, выразил серьезные сомнения в том, что я вообще когда-нибудь очнусь.
Поначалу все сходились на том, что я попросту неудачливый зевака или что я каким-то образом отодрал колесо от церкви. Однако мое чудесное исцеление вкупе с тем фактом, что я прожег дыру в стойке, наконец-то заставили людей обратить внимание на то, о чем целый день твердили один парнишка и какая-то престарелая вдова: что когда старый дуб полыхнул, точно факел, они увидели человека, стоящего на крыше церкви. Пламя озаряло его снизу. И руки у него были воздеты, словно в молитве…
Когда мэру с констеблем в конце концов стало нечего говорить, чтобы заполнить тишину, они остались сидеть, тревожно поглядывая то на меня, то друг на друга.
Мне пришло в голову, что они видят перед собой отнюдь не оборванного юнца без пенни в кармане. Они-то видели раненого таинственного незнакомца, который убил демона. Я не видел причин их разубеждать. Более того, сейчас было самое время хоть отчасти воспользоваться плодами этой истории. Если они считают меня кем-то вроде героя либо святого, это удобный рычаг для давления.
– А куда вы дели труп демона? – спросил я и увидел, как они сразу успокоились. До сих пор я произнес никак не больше дюжины слов и на большую часть их осторожных вопросов отвечал только угрюмым молчанием.
– Насчет этого не тревожьтесь, сэр, – сказал констебль. – Мы уж знаем, что полагается делать.
У меня засосало под ложечкой, и я все понял прежде, чем они об этом сказали: сожгли и зарыли. Чудо природы, уникальный экземпляр, а они его сожгли и зарыли, словно мусор! Я знал, что наши натуралисты из архивов отдали бы правую руку за возможность изучить такую редкость. Я даже надеялся в глубине души, что, дав им подобную возможность, снова получу право посещать архивы…
А еще чешуя и кости. Сотни фунтов денатурированного железа – алхимисты бы за него передрались…
Мэр закивал и прочитал нараспев:
– «В десять футов яму рыть, вяз, и ясень, и рябину в эту яму положить…» – Он прокашлялся. – Хотя яму, конечно, пришлось вырыть побольше. Все работали по очереди, чтобы управиться как можно быстрее!
Он показал мне руку, гордо демонстрируя свежие волдыри.
Я зажмурился, борясь с желанием приняться швыряться чем попало и бранить их на восьми языках. Это объясняло, отчего город до сих пор в таком жалком состоянии! Все были заняты тем, чтобы сжечь и зарыть создание, стоящее, как королевская вира.
Ну ладно, тут уж ничего не поделаешь. Вряд ли моей свежеобретенной репутации хватит, чтобы меня защитить, если они поймают меня на том, что я пытаюсь его откопать…
– Та девушка, что выжила на свадьбе Маутенов, – сказал я. – Ее кто-нибудь сегодня видел?
Мэр вопросительно посмотрел на констебля.
– Насколько я слышал, нет. А вы думаете, что она имеет какое-то отношение к этому зверю?
– Чего-о?! – вопрос был настолько абсурдный, что я не сразу его понял. – Нет! Не говорите глупостей.
Я грозно зыркнул на них. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то решил, будто во всем этом замешана Денна.
– Она помогала мне в моих трудах, – сказал я, стараясь, чтобы это звучало как можно более туманно.
Мэр воззрился на констебля, потом снова посмотрел на меня.
– И что, эти ваши… труды уже окончены? – осторожно спросил он, словно опасаясь меня задеть. – Я, разумеется, не собираюсь лезть в ваши дела… но…
Он нервно облизнул губы:
– Отчего это случилось? Нам теперь ничто не угрожает?
– Нет, насколько от меня это зависит, – сказал я все так же туманно. Это звучало достаточно героически. Если уж я на этом ничего не заработаю, кроме репутации, стоит позаботиться о том, чтобы это была правильная репутация.
И тут меня осенило.
– Чтобы убедиться наверняка, что вам ничто не грозит, мне требуется еще одно. – Я подался вперед, сплетя пальцы. – Мне требуется знать, что именно Маутен откопал на Курганье.
Я увидел, как они переглянулись, явно думая: «Откуда он знает?»
Я откинулся на спинку стула, сдерживая желание ухмыльнуться, как кот, залезший на голубятню.
– Если я узнаю, что именно Маутен там нашел, я смогу принять меры, чтобы такое больше не повторилось. Я понимаю, что это тайна, но в городе наверняка должен быть кто-то, кому что-то известно. Объявите об этом во всеуслышание, и пусть любой, кто хоть что-то знает, придет ко мне.
Я плавно поднялся на ноги. Мне стоило некоторого труда не скривиться от многочисленных болей.
– Чем быстрее, тем лучше. Я уезжаю завтра вечером. У меня срочные дела на юге.
И вышел за дверь. Мой плащ довольно театрально развевался у меня за спиной. Я все-таки актер до мозга костей и знаю, как следует удалиться, когда сцена окончена.
Весь следующий день я отъедался и отлеживался в мягкой постели. Я принял ванну, обработал свои многочисленные раны и в целом наслаждался заслуженным отдыхом. Время от времени заходили люди, которые рассказывали мне то, что я и так уже знал. Маутен откопал могильные камни и нашел что-то, что было зарыто в могиле. Но что именно? Что-то. Кроме этого, никто ничего не знал.
Я сидел возле кровати, раздумывая, не взяться ли мне за песню о дракке, когда в дверь робко постучались – так робко, что я чудом расслышал.
– Войдите!
Дверь чуть-чуть приоткрылась, потом отворилась пошире. Девочка лет тринадцати, нервно озираясь, прошмыгнула в комнату и аккуратно затворила за собой дверь. У нее были вьющиеся темно-русые волосы и бледное личико с двумя яркими пятнами на скулах. Глаза у нее были темные и запавшие, как будто она ревела или не выспалась или и то, и другое вместе.
– Вы же хотели знать, что откопал Маутен, да? – она взглянула на меня и тут же отвернулась.
– Тебя как звать? – мягко спросил я.
– Верайния Грейфлок, – послушно ответила она. И торопливо присела, глядя в пол.
– Славное имя, – сказал я. – «Верайн» – это такой маленький красный цветочек. – Я улыбнулся, стараясь ее подбодрить. – Ты его когда-нибудь видела?
Она покачала головой, по-прежнему глядя в пол.
– Но, думаю, тебя Верайнией никто не зовет. Ты Нина, да?
Тут она подняла глаза. На ошеломленном лице проглянула слабая улыбка.
– Меня так бабушка зовет…
– Ну, садись, Нина.
Я кивнул на кровать – больше в комнате сесть было некуда.
Она села, нервно ломая сложенные на коленях руки.
– Я ее видела. Ту вещь, что достали из кургана. – Она взглянула на меня и снова потупилась. – Джимми, младший сынишка Маутенов, он мне ее показал.
Сердце у меня зачастило.
– И что же это было?
– Это был большой красивый горшок, – тихо сказала она. – Вот такой примерно высоты, – она подняла руку фута на три от пола. Рука дрожала. – На нем были всякие надписи и картинки. Действительно красивый. Я и красок-то таких никогда не видела. И часть красок была блестящая, как золото и серебро.
– А что было на картинках? – спросил я, стараясь говорить спокойным тоном.
– Люди, – сказала она. – Больше всего люди. Там была женщина со сломанным мечом в руках, и мужчина рядом с засохшим деревом, и еще один мужчина, которого за ногу кусала собака…
Она умолкла.
– А человека с белыми волосами и черными глазами там не было?
Она вскинула на меня расширенные глаза и кивнула:
– Жуткий такой! – Она содрогнулась.
Чандрианы. Это была ваза с изображением чандриан и их знаков.
– А что-нибудь еще из тех картинок ты помнишь? – спросил я. – Ты не спеши, подумай хорошенько.
Она задумалась.
– Там был человек без лица, просто капюшон, а внутри ничего нет. У его ног стояло зеркало, и над ним было несколько лун. Ну, знаете, полная луна, половинка луны, ущербный месяц… – Она опустила глаза, подумала еще. – И там была женщина… – она покраснела, – не совсем одетая.
– А еще что-нибудь помнишь? – спросил я. Она покачала головой. – Ну а надписи?
Нина мотнула головой.
– Там все было по-иностранному. Ничего не понятно.
– А как ты думаешь, могла бы ты нарисовать что-нибудь из надписей, которые ты видела?
Она снова мотнула головой.
– Я его и видела-то всего секундочку, – сказала она. – Мы с Джимми знали, что нас отлупцуют, если его папанька нас застукает. – Глаза у нее вдруг налились слезами. – А что, теперь демоны и за мной явятся, раз я его видела, да?
Я успокаивающе покачал головой, но она все равно расплакалась.
– С тех пор, как у Маутенов все это случилось, мне так страшно! – всхлипнула она. – Мне все время сны снятся. Они за мной придут, я знаю!
Я сел на кровать рядом с ней и обнял за плечи, бормоча что-то утешительное. Всхлипыванья мало-помалу стихли.
– Никто за тобой не придет.
Девочка подняла взгляд на меня. Она больше не плакала, но я по глазам видел, что к чему. В глубине души ей все равно было страшно. И никакими добрыми словами тут не поможешь.
Я встал и подошел к своему плащу.
– Давай-ка я тебе дам одну вещь, – сказал я, сунув руку в карман. И достал деталь симпатической лампы, над которой работал в фактной. Это был блестящий металлический диск, с одной стороны исписанный замысловатыми рунами.
Я протянул диск Нине:
– Этот амулет я добыл в Велоране. Далеко-далеко, за горами Штормвал. Это превосходный амулет от демонов.
Я взял девочку за руку и положил диск ей на ладонь.
Нина посмотрела на диск, потом на меня: