тую лютню. Вертя ее в руках, я поранил палец острой щепкой и теперь тупо смотрел, как кровь набирается в царапине и капает на пол.
Элодин остановился напротив меня, не давая себе труда заговорить с кем-то еще.
– Квоут!
– Господин магистр, с ним что-то не так! – сказал Симмон. Голос у него сделался пронзительным от волнения. – Он весь как онемел. Не говорит ни слова.
Я слышал его слова, понимал, что они что-то значат, я даже знал значения этих слов. Но я не мог извлечь из них никакого смысла.
– По-моему, он головой ударился, – сказал Вилем. – Он смотрит, а глаза пустые. Как у собаки.
– Квоут! – повторил Элодин. Видя, что я не отвечаю и не отрываю глаз от лютни, он аккуратно взял меня за подбородок и заставил приподнять голову и посмотреть ему в глаза. – Квоут…
Я моргнул.
Он смотрел на меня. Его черные глаза отчасти вернули мне равновесие. Заставили бушующую внутри бурю немного улечься.
– Аэрлевседи, – сказал он. – Повтори!
– Что-что? – переспросил Симмон откуда-то издалека. – «Ветер»?
– Аэрлевседи, – терпеливо повторил Элодин, не отрывая черных глаз от моего лица.
– Аэрлевседи, – тупо повторил я.
Элодин ненадолго прикрыл глаза, спокойно, будто пытался уловить далекую мелодию, принесенную ласковым ветром. Потеряв из виду его взгляд, я начал уплывать прочь. Я снова посмотрел на разбитую лютню, которую держал в руках, но прежде, чем я успел отвести взгляд, Элодин опять поймал меня за подбородок и заставил поднять голову.
Его глаза встретились с моими. Онемение растаяло, но буря у меня в голове бушевала по-прежнему. И тут взгляд Элодина изменился. Он перестал смотреть на меня, он заглянул внутрь меня. Иначе я это никак описать не могу. Он заглянул в глубь меня, не в глаза, а через глаза. Его взгляд вошел в меня и надежно угнездился в груди, как будто Элодин сунул в меня обе руки, нащупывая форму моих легких, биение сердца, жар гнева, очертания бури, что грохотала во мне.
Он подался вперед, коснулся губами моего уха. Я почувствовал его дыхание. Он заговорил… и буря стихла. Я нашел, куда приземлиться.
Есть такая игра, все дети пробуют в нее играть рано или поздно. Раскидываешь руки и долго-долго крутишься на месте, глядя, как все вокруг расплывается. Сперва ты теряешь ориентацию, но, если крутиться достаточно долго, мир снова обретает очертания, и голова уже не кружится, пока крутишься, наблюдая, как расплывается все вокруг.
А потом ты останавливаешься, и мир вновь делается таким, как раньше. И вот тут-то головокружение поражает тебя, точно удар грома: все вокруг дергается, плывет, валится набок.
Вот что произошло, когда Элодин остановил бурю у меня в голове. У меня вдруг ужасно закружилась голова, я вскрикнул и вскинул руки, чтобы не завалиться вбок, вверх, внутрь себя. Я почувствовал, как чьи-то руки подхватили меня, ноги у меня запутались в табурете, и я едва не упал на пол.
Ощущение было пугающее, но это прошло. К тому времени как я оправился, Элодина уже не было.
Глава 85Руки против меня
Симмон с Вилемом отвели меня в мою комнатку у Анкера. Там я рухнул на кровать и провел восемнадцать часов за дверью сна. На следующий день, проснувшись, я чувствовал себя на удивление хорошо, с учетом того, что спал я одетым и мой мочевой пузырь раздулся, похоже, до размеров дыни.
Удача мне улыбнулась, дав достаточно времени, чтобы поесть и умыться, прежде чем меня отыскал один из посыльных Джеймисона. Меня требовали в Дом магистров. Через полчаса мне следовало быть «на рогах».
Мы с Амброзом стояли перед столом магистров. Амброз предъявил мне обвинение в малефиции или наведении порчи. Я же в ответ обвинил его в воровстве, уничтожении собственности и поведении, неподобающем члену арканума. После своего предыдущего пребывания «на рогах» я ознакомился с «Рерум кодексом», сводом официальных правил университета. Я перечитал его дважды, чтобы точно знать, что и как тут принято. Теперь я знал эти правила как свои пять пальцев.
Увы, это означало, что я прекрасно понимал, как я влип. Обвинение в малефиции – это очень серьезно. Если меня признают виновным в преднамеренном причинении вреда Амброзу, меня высекут и исключат из университета.
А вред я Амброзу причинил, тут сомневаться не приходилось. Он был в синяках и прихрамывал. На лбу у него красовалась ярко-красная ссадина. Рука у него была на перевязи, но тут я был практически уверен, что Амброз ее нацепил сам, для пущего эффекта.
Беда в том, что я представления не имел, что, собственно, произошло. Я не успел ни с кем поговорить. Не успел даже поблагодарить Элодина за то, что он помог мне накануне в мастерской Килвина.
Магистры предоставили нам обоим возможность высказаться. Амброз вел себя идеально – то есть говорил чрезвычайно вежливо, если говорил вообще. Через некоторое время я начал подозревать, что его медлительность вызвана лошадиной дозой обезболивающего. Судя по его остекленевшему взгляду, я предположил, что это был лауданум.
– Давайте рассмотрим обвинения в порядке их серьезности, – сказал ректор, когда мы оба изложили свою точку зрения.
Магистр Хемме вскинул руку, и ректор кивнул, предлагая ему высказаться.
– Перед тем как проголосовать, следует сократить лишние обвинения, – сказал Хемме. – Жалобы э-лира Квоута избыточны. Нельзя обвинить студента сразу и в похищении, и в уничтожении одного и того же имущества. Либо одно, либо другое.
– Почему вы так полагаете, господин магистр? – вежливо осведомился я.
– Воровство предполагает завладение чужой собственностью, – рассудительным тоном ответил Хемме. – Как можно владеть тем, что ты уничтожил? Одно из двух обвинений следует снять.
Ректор посмотрел на меня:
– Э-лир Квоут, желаете ли вы снять одно из ваших обвинений?
– Нет, сэр.
– Тогда предлагаю проголосовать за снятие обвинения в воровстве, – сказал Хемме.
Ректор бросил взгляд на Хемме, молчаливо упрекая его за то, что высказался без очереди, и снова обернулся ко мне:
– Упорство перед лицом разума непохвально, господин э-лир, а магистр Хемме выдвинул вполне убедительный аргумент.
– Аргумент магистра Хемме неверен, – ровным тоном ответил я. – Воровство предполагает не завладение, а овладение чужой собственностью. Смешно предполагать, будто вы не можете уничтожить того, что украли.
Я увидел, как некоторые магистры закивали, но Хемме продолжал настаивать на своем.
– Магистр Лоррен, каково наказание за воровство?
– Студент может быть наказан не более чем двумя ударами кнута по спине, – процитировал Лоррен. – И должен вернуть собственность или стоимость собственности плюс штраф в один серебряный талант.
– А каково наказание за уничтожение собственности?
– Студент должен уплатить за замену или восстановление собственности.
– Вот видите? – сказал Хемме. – Может получиться так, что ему придется дважды заплатить за одну и ту же лютню. А это несправедливо. Это означает двойное наказание за одно и то же.
– Отнюдь, магистр Хемме, – перебил я. – Это означает наказание за воровство и уничтожение собственности.
Ректор бросил на меня такой же взгляд, какой прежде заслужил Хемме за то, что высказался вне очереди, но я упорно продолжал:
– Если бы я дал ему свою лютню на подержание, а он ее разбил, это было бы одно дело. Если бы он украл ее и вернул неповрежденной – другое. Но тут не одно или другое. Тут и то и другое сразу.
Ректор постучал костяшками по столу, чтобы заставить нас умолкнуть.
– Я так понимаю, что вы не согласны отводить ни одного из обвинений?
– Не согласен.
Хемме поднял руку и получил дозволение говорить.
– Требую проголосовать за то, чтобы вычеркнуть обвинение в воровстве.
– Все «за»? – устало спросил ректор. Хемме поднял руку, за ним Брандер, Мандраг и Лоррен.
– Пять с половиной против четырех – обвинение остается в силе.
И ректор повел заседание дальше, прежде чем кто-нибудь снова успел застопорить дело.
– Кто считает, что ре-лар Амброз виновен в уничтожении собственности?
Руки подняли все, кроме Хемме и Брандера. Ректор посмотрел на меня.
– Сколько вы уплатили за свою лютню?
– Девять талантов шесть йот, – соврал я, зная, что это разумная цена.
Амброз возмутился:
– Да брось ты! Ты никогда в жизни не держал в руках десяти талантов!
Ректор раздраженно постучал костяшками по столу, сердясь на вмешательство. Но Брандер поднял руку, прося слова.
– Ре-лар Амброз действительно поднял интересный вопрос. Откуда у студента, который явился к нам гол как сокол, такие деньги?
Некоторые магистры вопросительно воззрились на меня. Я потупился, делая вид, будто смутился:
– Господа, я их в уголки выиграл…
По залу пролетел смешок. Элодин расхохотался в голос. Ректор снова постучал по столу.
– Ре-лар Амброз должен быть оштрафован на девять талантов шесть йот. Кто из магистров против данного решения?
Хемме поднял руку, но его задавили числом.
– По обвинению в воровстве. Сколько ударов кнутом требует потерпевший?
– Нисколько, – сказал я. Многие вскинули брови.
– Кто считает, что ре-лар Амброз виновен в воровстве? – спросил ректор. Рук не подняли Хемме, Брандер и Лоррен. – Ре-лар Амброз должен быть оштрафован на десять талантов шесть йот. Кто из магистров против данного решения?
На этот раз Хемме руки не поднял. Вид у него был угрюмый.
Ректор перевел дух и шумно выпустил воздух.
– Магистр архивов, каково наказание за поведение, неподобающее члену арканума?
– Студент может быть оштрафован, высечен, временно изгнан из арканума или исключен из университета, в зависимости от серьезности проступка, – спокойно ответил Лоррен.
– Какого наказания требует потерпевший?
– Временного изгнания из арканума, – сказал я с таким видом, точно ничего естественней и быть не могло.
Невозмутимость Амброза изменила ему.