– Что-что?! – переспросил он, не веря своим ушам, и обернулся ко мне.
– Герма, это уже становится нелепым! – вмешался Хемме.
Ректор посмотрел на меня с легким укором:
– Э-лир Квоут, боюсь, я вынужден согласиться с магистром Хемме. Я не считаю, что это достаточный повод для изгнания.
– Не согласен, – возразил я, призвав на помощь весь свой дар убеждения. – Подумайте о том, что вы только что слышали. Амброз, единственно из личной неприязни ко мне, счел возможным публично выставить меня на посмешище, а затем похитить и уничтожить единственную ценную вещь, которая у меня имеется.
Неужто это поведение, подобающее члену арканума? Неужто это те манеры, которые вы стремитесь поддерживать во всех прочих ре-ларах? Неужто мелочная вредность и мстительность и есть те самые качества, которые вы одобряете в студентах, желающих сделаться арканистами? Миновало две сотни лет с тех пор, как в последний раз арканист был сожжен на костре. Но если вы станете выдавать гильдеры таким вредным мальчишкам, как он, – я указал на Амброза, – то не пройдет и нескольких лет, как этому долговременному миру и покою настанет конец!
Это произвело впечатление. Я видел это по их лицам. Рядом со мной нервно шевельнулся Амброз, его глаза перебегали с одного лица на другое.
После минутной паузы ректор предложил голосовать.
– Кто за временное изгнание ре-лара Амброза?
Руку поднял Арвил, за ним Лоррен, Элодин, Элкса Дал… Это был напряженный момент. Я посмотрел на Килвина с ректором, надеясь, что хоть один из них поднимет руку.
Момент миновал.
– Обвинение отклонено.
Амброз шумно выдохнул. Я был разочарован, но не особенно. По правде говоря, я был изрядно удивлен, что мне удалось добиться хотя бы этого.
– А теперь, – сказал ректор, словно готовясь к серьезному усилию, – обвинение в малефиции против э-лира Квоута.
– От четырех до пятнадцати ударов кнутом и обязательное исключение из университета, – объявил Лоррен.
– Сколько ударов кнутом требует потерпевший?
Амброз обернулся, посмотрел на меня. Я видел, как крутятся шестеренки у него в голове – он прикидывал, насколько серьезного наказания он может потребовать так, чтобы магистры при этом проголосовали в его пользу.
– Шесть.
Я ощутил в животе свинцовый ком страха. На кнут мне было плевать. Я бы и две дюжины ударов выдержал, только бы меня не выгоняли. Если меня выставят из универа, жизнь моя кончена…
– Господин ректор! – сказал я.
Он посмотрел на меня усталым добрым взглядом. Его глаза говорили, что он все понимает, однако выбора у него нет: придется предоставить делу идти своим чередом. Мягкая жалость в этом взгляде напугала меня. Он знал, что сейчас произойдет.
– Да, э-лир Квоут?
– Могу я кое-что сказать?
– Вы уже выступили в свою защиту, – твердо возразил он.
– Но ведь я даже не понимаю, что я сделал! – выпалил я. Ужас взял верх над моим самообладанием.
– Шесть ударов кнутом и исключение, – продолжал ректор официальным тоном, не обращая внимания на мою вспышку. – Кто за?
Хемме поднял руку. За ним последовали Брандер и Арвил. Сердце у меня упало – я увидел, что руку подняли и ректор, и Лоррен, и Килвин, и Элкса Дал. И самым последним – Элодин, который лениво улыбнулся и пошевелил пальцами поднятой руки, будто помахал на прощание. Все девять рук были против меня. Меня исключали из университета. Моя жизнь кончилась.
Глава 86Само пламя
– Шесть ударов кнутом и исключение, – тяжко обронил ректор.
«Исключение, – тупо подумал я, как будто никогда прежде этого слова не слышал. – «Исключить» – «изъять, исторгнуть». Я буквально ощущал, как Амброз исходит самодовольством. На секунду я испугался, что меня сейчас стошнит, – прямо тут, при всех.
– Кто из магистров против данного решения? – задал ректор традиционный вопрос. Я смотрел в пол.
– Я! – этот звучный голос мог принадлежать только Элодину.
– Кто за то, чтобы отменить исключение?
Я снова поднял голову, как раз вовремя, чтобы увидеть руку Элодина. Элксы Дала. Килвин, Лоррен, ректор… Руки подняли все, кроме Хемме. Я едва не расхохотался в голос от изумления, не веря своим глазам. Элодин снова улыбнулся мне своей мальчишеской улыбкой.
– Исключение отменяется, – твердо заявил ректор, и я почувствовал, как самодовольство стоящего рядом Амброза фукнуло и угасло. – Есть ли еще вопросы, требующие рассмотрения?
Я уловил в голосе ректора странную нотку. Он чего-то ждал.
Раздался голос Элодина:
– Предлагаю возвести Квоута в ранг ре-лара.
– Кто «за»?
Руки подняли все как один – кроме Хемме.
– Квоут возводится в ранг ре-лара по поручительству Элодина пятого числа месяца облога. Собрание распущено!
Он встал из-за стола и направился к двери.
– Как?! – взвыл Амброз, озираясь по сторонам, словно не мог решить, к кому обращаться. Наконец он затрусил следом за Хемме, который торопливо вышел сразу после ректора и большинства других магистров. Я обратил внимание, что хромает Амброз куда меньше, чем до суда.
Я, очумевший, тупо стоял на месте, пока ко мне не подошел Элодин. Он пожал мою безвольно висящую руку.
– Что, растерялся? – спросил он. – Пошли, пройдемся, я все объясню.
Яркое послеполуденное солнце ударило в глаза после тенистой прохлады «Пустот». Элодин неуклюже стянул через голову свою магистерскую мантию. Под мантией на нем была простая белая рубашка и довольно непристойного вида портки, подпоясанные растрепанной веревкой. Я только теперь обнаружил, что он босиком. Его ступни были такими же загорелыми, как его руки и лицо.
– Ты знаешь, что значит «ре-лар»? – непринужденно спросил он.
– Это переводится «говорящий», – ответил я.
– Ну а значит-то оно что, знаешь? – снова спросил он.
– На самом деле нет, – сознался я.
Элодин перевел дыхание.
– Когда-то, давным-давно, жил да был один университет. Построили его на мертвых руинах более древнего университета. Университет был невелик, всего-то человек пятьдесят или около того. Но это был лучший университет на много миль вокруг, и потому люди приходили туда, учились и уходили. Там была небольшая группа людей. Людей, чьи познания выходили за пределы математики, грамматики и риторики.
Эти люди создали в университете группу поменьше. Эта группа называлась «арканум», она была очень тесной и очень секретной. У них между собой имелась система рангов, и продвижение от ранга к рангу зависело только от твоего мастерства, ни от чего другого. Принимали в эту группу тех, кто доказал, что умеет видеть вещи такими, как они есть. Эти люди назывались «э-лир», что означает «видящий». Ну а как ты думаешь, кто становился ре-ларом?
Элодин выжидательно посмотрел на меня.
– Те, кто говорил.
Он рассмеялся.
– Правильно!
Он остановился, обернулся ко мне.
– Но что именно они говорили? – Взгляд у него был блестящий и пронзительный.
– Слова?
– Имена! – возбужденно ответил он. – Имена суть образ мира, и человек, который способен их говорить, стоит на пути к могуществу. Тогда, в самом начале, арканум был горсткой людей, которые понимали суть. Людей, которые знали могущественные имена. В обучение они брали немногих и обучали их медленно, осторожно направляя их к могуществу и мудрости. И магии. Подлинной магии!
Он окинул взглядом здания и мельтешащих вокруг студентов:
– В те дни арканум был крепким бренди. А теперь это сильно разбавленное вино.
Я выждал, пока не убедился, что он договорил.
– Магистр Элодин, а что же произошло вчера?
Я затаил дыхание, вопреки всему надеясь, что ответ будет доступен пониманию.
Он взглянул на меня с недоумением.
– Ты призвал имя ветра, – сказал он так, будто ответ был очевиден.
– Но что это значит? И что вы имеете в виду, когда говорите об именах? Просто имена вроде Квоут или Элоди? Или это ближе к тому, что «Таборлин знал имена всего на свете»?
– И то и другое, – ответил он и помахал хорошенькой девушке, что высунулась из окна второго этажа.
– Но как может имя совершать нечто подобное? Ведь Квоут и Элодин – это всего лишь звуки, которые мы издаем, сами по себе они никаким могуществом не обладают.
Элодин вскинул брови:
– Да ну? Гляди!
Он посмотрел на другой конец улочки.
– Натан! – крикнул он. Мальчишка оглянулся в нашу сторону. Я узнал одного из посыльных Джеймисона. – Натан, поди сюда!
Мальчишка подбежал и уставился на Элодина.
– Да, сэр?
Элодин вручил мальчишке свою магистерскую мантию.
– Натан, будь так добр, отнеси это ко мне в комнаты, ладно?
– Пожалуйста, сэр! – мальчишка схватил мантию и убежал.
Элодин посмотрел на меня.
– Видал? Имена, которыми мы называем друг друга – это, конечно, не совсем те имена. Но кое-какое могущество есть и в них.
– Но это же не магия! – возразил я. – Он же обязан вас слушаться. Вы магистр.
– А ты ре-лар, – отрезал он. – Ты призвал ветер, и ветер послушался.
Я пытался освоиться с этой идеей.
– Вы хотите сказать, что ветер живой?
Он сделал неопределенный жест.
– Ну, отчасти. Почти все на свете живое, так или иначе.
Я решил зайти с другой стороны.
– Но как же я призвал ветер, если я этого не умею?
Элодин звонко хлопнул в ладоши.
– Вот! Вот превосходный вопрос! А ответ состоит в том, что у каждого из нас – два разума: бодрствующий и спящий. Наш бодрствующий разум – это то, что мыслит, говорит, рассуждает. Но спящий разум куда могущественней его. Он видит самую суть вещей. Это та наша часть, которая видит сны. Он помнит все. Он наделяет нас интуицией. Твой бодрствующий разум природы имен не понимает. А спящий – понимает. Ему уже известно многое, чего не знает твой бодрствующий разум.
Элодин взглянул на меня.
– Помнишь, как ты себя чувствовал после того, как призвал имя ветра?
Я кивнул. Воспоминание было не из приятных.