– Когда Амброз разбил твою лютню, это пробудило твой спящий разум. Словно огромный медведь, спавший в берлоге и уколотый горящей палкой, он вздыбился и взревел, призывая имя ветра.
Элодин размахивал руками. Проходящие мимо студенты поглядывали на него странно.
– Ну а потом твой бодрствующий разум не знал, что делать. Он остался наедине с разъяренным медведем!
– А вы что сделали? Я не помню, что вы шепнули мне на ухо.
– Это было имя. Имя, которое утихомирило разъяренного медведя, заставило его снова погрузиться в спячку. Но теперь он уснул уже не так крепко. Надо будет потихоньку его пробудить и дать тебе возможность им управлять.
– Так вы поэтому предложили отменить исключение?
Он только рукой махнул.
– Ой, да никто бы тебя не исключил, на самом деле. Ты же не первый студент, который во гневе призвал имя ветра, хотя за последние несколько лет ты единственный. Спящий разум впервые обычно пробуждается от каких-нибудь сильных эмоций.
Он улыбнулся.
– Ко мне имя ветра пришло, когда я спорил с Элксой Далом. Я выкрикнул его, и его жаровни взорвались тучей горящего пепла и золы!
Он хохотнул.
– А что он такого сделал, что вас так разозлило?
– Отказался обучать меня более сложным связываниям. Мне было всего четырнадцать, и я был еще только э-лиром. Он сказал, что мне придется подождать, пока я не стану ре-ларом.
– А что, бывают еще и более сложные связывания?
Элодин ухмыльнулся.
– Тайны, ре-лар Квоут! В аркануме повсюду сплошные тайны. Теперь, когда вы ре-лар, вам дозволено владеть некоторыми знаниями, которые прежде были вам недоступны. Более сложные симпатические связывания, природа имен… Кое-какие сомнительные руны, если Килвин сочтет, что вы к этому готовы.
В груди у меня вспыхнула надежда.
– Значит ли это, что мне разрешен доступ в архивы?
– А! – сказал Элодин. – Нет. Ни в коем случае. Видите ли, архивы – это вотчина Лоррена, его владения. Эти тайны не мои, и раскрыть их я не могу.
Когда он упомянул о тайнах, мне тут же вспомнилась тайна, что терзала меня уже несколько месяцев. Тайна, хранящаяся в сердце архивов.
– А как насчет той каменной двери в архивах? – спросил я. – Двери с четырьмя пластинами? Теперь, когда я ре-лар, можете вы мне сказать, что за ней находится?
Элодин расхохотался.
– О нет! Нет-нет. А вы не размениваетесь на тайны помельче, верно? – Он хлопнул меня по спине, как будто я на редкость удачно пошутил. – Валаритас. Боже мой! До сих пор помню, каково это было: стоять, смотреть на дверь и гадать… – Он снова расхохотался. – Тейлу милосердный, я там чуть не помер!
Он покачал головой.
– Нет. За дверь с четырьмя пластинами вас не пустят. Но, – он бросил на меня заговорщицкий взгляд, – раз уж вы ре-лар… – Он огляделся по сторонам, словно боялся, что нас кто-нибудь подслушает. Я подался ближе.
– Раз уж вы ре-лар, так и быть, сознаюсь: она существует! – Он с серьезным видом подмигнул мне.
Как я ни был разочарован, я все же невольно улыбнулся. Мы молча миновали главное здание, трактир Анкера…
– Магистр Элодин!
– А? – Он проводил взглядом белку, которая проскакала через дорогу и взлетела на дерево.
– А насчет имен я все-таки так и не понял.
– Я вас научу понимать, – сказал он как ни в чем не бывало. – Природу имен словами описать нельзя, можно только испытать на собственном опыте и понять.
– Почему же нельзя описать-то? – спросил я. – Если вы что-то понимаете, то и словами описать можно.
– А вы, значит, можете описать словами все, что понимаете? – искоса поглядел на меня Элодин.
– Ну конечно!
Элодин указал пальцем:
– Какого цвета рубашка на том парне?
– Синяя.
– А что значит «синее»? Опишите!
Я немного помучился и сдался.
– Так что, «синее» – это имя?
– Это слово. Слова – это бледные тени забытых имен. В именах есть могущество, и в словах тоже есть могущество. Словом можно возжечь пламя в умах людей. Словом можно исторгнуть слезы из самых ожесточенных сердец. Есть семь слов, которыми можно заставить человека полюбить тебя. Есть десять слов, которыми можно сломить волю сильного мужчины. Но слово – всего лишь изображение пламени. А имя – само пламя.
К этому моменту голова у меня уже шла кругом.
– Все равно не понимаю.
Он положил руку мне на плечо:
– Говорить о словах при помощи слов – все равно что рисовать карандашом сам карандаш на нем же самом. Это невозможно. Это сбивает с толку. Это бесполезно.
Он вскинул руки высоко над головой, словно тянулся к небу.
– Но есть и другие пути к пониманию! – вскричал он, смеясь, как дитя. Он простер обе руки к безоблачному небесному куполу над нами, не переставая смеяться.
– Смотри! – вскричал он, запрокинув голову. – Синее! Синее! Синее!
Глава 87Зима
– Он абсолютно, абсолютно сумасшедший! – говорил я Симмону с Вилемом в тот же вечер в «Эолиане».
– Он магистр, – тактично возразил Симмон. – И он за тебя поручился. И, судя по тому, что ты рассказывал, именно из-за него тебя не исключили.
– Даже я не говорю, что он глупый. К тому же я видел, как он делал такое, что я даже не возьмусь объяснить. Но факт остается фактом: он совершенно не в своем уме. Он толкует об именах, о словах, о могуществе, и так по кругу. Пока он об этом говорит, все это звучит замечательно. Но на самом деле это ничего не значит.
– Да брось ты ныть, – сказал Симмон. – Ты стал ре-ларом раньше нас обоих, хоть твой поручитель и чокнутый. И вдобавок получил два оборота серебра за то, что сломал руку Амброзу. И упорхнул вольной пташкой. Мне бы твоей удачи, хотя бы половину!
– Ну, не то чтобы вольной пташкой, – сказал я. – Меня ведь еще высечь должны.
– То есть как? – удивился Сим. – Ты же вроде говорил, что все отменили?
– Исключение отменили, – сказал я. – А порку нет.
Симмон разинул рот:
– Господи, ну как же так?
– Малефиций, – вполголоса сказал Вилем. – Они не могут допустить, чтобы студент упорхнул вольной пташкой после того, как они сами признали его виновным в наведении порчи.
– Вот и Элодин так говорит.
Я выпил. Выпил еще.
– А мне плевать! – с жаром сказал Симмон. – Это же варварство!
На последнем слове он стукнул кулаком по столу, опрокинул бокал, и по столу растеклась черная лужа скаттена.
– Черт!
Он вскочил и принялся отгребать скаттен руками, чтобы тот не полился на пол.
Я хохотал, не в силах остановиться, пока из глаз не хлынули слезы и живот не заболел. Отдышавшись, я почувствовал, что с души у меня свалился огромный камень.
– Сим, ты чудо! – от души сказал я. – Иногда мне кажется, что ты единственный честный человек, какого я знаю.
Он смерил меня взглядом:
– Да ты пьян!
– Нет, честно. Ты хороший человек. Мне таким никогда не быть.
Судя по виду Сима, он никак не мог понять, издеваются над ним или нет. Подошла служанка с мокрой тряпкой, протерла стол, отпустила несколько ядовитых замечаний. У Сима хватило порядочности смутиться за всех троих разом.
К тому времени как я вернулся в универ, уже совсем стемнело. Я ненадолго заглянул к Анкеру, кое-что прихватил и отправился на крышу главного здания.
Я с удивлением обнаружил, что Аури ждет меня на крыше, несмотря на то что небо было ясное. Она сидела на низенькой кирпичной трубе, рассеянно болтая босыми ногами. Волосы окутывали ее хрупкую фигурку полупрозрачным облаком.
Когда я подошел ближе, она спрыгнула с трубы и сделала небольшой шаг в сторону, который выглядел почти как реверанс.
– Добрый вечер, Квоут!
– Добрый вечер, Аури, – сказал я. – Ну как ты?
– Я чудесная, – твердо ответила она, – и вечер чудесный!
Обе руки она держала за спиной и переминалась с ноги на ногу.
– Что же ты мне сегодня принесла? – спросил я.
Она расплылась в своей солнечной улыбке:
– А ты мне что принес?
Я достал из-под плаща узкую бутылку:
– Вина медового.
Она ухватила бутылку обеими руками:
– О, да это королевский дар! – Она с восхищением уставилась на бутылку. – Подумать только, сколько пьяных пчелок! – Она откупорила пробку, понюхала ее.
– А что там, внутри?
– Солнечный свет, – сказал я. – И еще улыбка, и вопрос.
Она поднесла горлышко бутылки к уху и улыбнулась мне.
– Вопрос на самом дне, – сказал я.
– Тяжелый вопрос, – сказала Аури и протянула мне руку.
– А я тебе колечко принесла.
Колечко было из теплого гладкого дерева.
– А что оно умеет? – спросил я.
– Оно хранит тайны, – ответила Аури.
Я поднес колечко к уху.
Аури серьезно покачала головой, ее волосы заколыхались.
– Нет, оно их не рассказывает, только хранит!
Она подступила ко мне вплотную, взяла колечко и надела его мне на палец.
– Владеть тайной вполне достаточно, – мягко упрекнула она. – Требовать большего – это уже жадность!
– Оно мне впору! – слегка удивился я.
– Ну, это же твои тайны, – сказала Аури, словно объясняя это ребенку. – Кому же еще оно будет впору?
Аури откинула волосы за спину и снова сделала этот странный шаг в сторону. То ли реверанс, то ли танцевальное па.
– Квоут, я хотела предложить тебе присоединиться сегодня ко мне за ужином, – сказала она с серьезным видом. – У меня есть яблоки и яйца. Могу также угостить чудесным медовым вином.
– Я буду очень рад поужинать с тобой, Аури, – торжественно ответил я. – У меня есть хлеб и сыр.
Аури проворно спустилась во дворик и через несколько минут вернулась, принеся мне изящную фарфоровую чашечку. Она налила вина нам обоим и принялась пить, прихлебывая по чуть-чуть из серебряной кружечки размером немногим больше наперстка.
Я сел на крышу, и мы принялись за трапезу. У меня был большой каравай черного ячменного хлеба и кусок твердого белого далонирского сыра. У Аури были спелые яблоки и полдюжины яиц в бурую крапинку, которые она каким-то образом ухитрилась сварить вкрутую. Яйца мы ели с солью, которую я достал из кармана плаща.