– Оборот хотя бы… – повторил ректор. Он потер лицо ладонями, снова посмотрел на меня, и я с изумлением увидел лукавую усмешку. Теперь, когда суровая гримаса исчезла с его лица, я сообразил, что не такой уж он и старый. Возможно, ему едва перевалило за сорок.
– Что-то не очень вы похожи на человека, которого завтра должны высечь! – заметил он.
Я отмахнулся от этой мысли:
– А, сэр, до свадьбы заживет!
Ректор посмотрел на меня странно – я не сразу сообразил, что это был один из тех взглядов, к которым я привык у себя в труппе. Он открыл было рот, но я перехватил его мысль прежде, чем он успел ее высказать:
– Я не так юн, как кажется, сэр. Я-то это знаю. Хотелось бы, чтобы и другие это тоже понимали.
– Ну… полагаю, они скоро это поймут. – Ректор смерил меня долгим взглядом и, наконец, встал из-за стола. Он протянул мне руку:
– Добро пожаловать в арканум!
Я торжественно пожал ему руку, и мы разошлись. Выбравшись из здания, я с удивлением обнаружил, что на улице уже совсем стемнело. Я полной грудью вдохнул свежий весенний воздух и вновь неудержимо расплылся в улыбке.
И тут кто-то потрогал меня за плечо. Я подскочил на добрых два фута и с трудом удержался, чтобы не накинуться на Симмона воющим, царапающимся, кусающимся клубком: то был мой единственный способ защиты в Тарбеане.
Он отшатнулся, ошарашенный выражением моего лица.
Я постарался утихомирить колотящееся сердце.
– Ой, Симмон! Извини. Я просто… в следующий раз постарайся не подходить так бесшумно. А то я довольно нервный.
– Ага, я тоже… – дрожащим голосом ответил Симмон, вытирая вспотевший лоб. – Хотя я тебя понимаю. После рогов такое бывает и с лучшими из нас. Ну, как все прошло?
– Меня выпорют и примут в арканум.
Он с любопытством вгляделся в меня: шучу я, что ли?
– То есть? Тебя можно поздравить? – Он неуверенно улыбнулся. – Так чего тебе купить, бинтов или пива?
Я улыбнулся в ответ:
– И того и другого!
К тому времени как я вернулся к себе на пятый этаж «конюшен», слухи о том, что меня не выгнали и даже приняли в арканум, успели меня обогнать. Соседи по комнате встретили меня разрозненными аплодисментами. Хемме мало кто любил. Некоторые из соседей высказали мне почтительные поздравления, а Бэзил даже вышел вперед, чтобы пожать мне руку.
Не успел я усесться у себя на койке и приняться объяснять Бэзилу разницу между одинарным кнутом и шестихвостой плетью, как за мной явился староста четвертого этажа. Он велел мне собирать вещи, объяснив, что студенты, входящие в арканум, живут в западном крыле.
Все мои пожитки до сих пор без труда помещались в котомку, так что сборы вышли недолгие. Когда староста уводил меня прочь, мои товарищи-новички дружно пожелали мне удачи.
В западном крыле были точно такие же комнаты, как и там, откуда я ушел. Те же ряды узких коек, только что не двухэтажных. И при каждой кровати, кроме сундука, имелся еще небольшой платяной шкаф и рабочий стол. Не особая роскошь, но все-таки уже шаг вперед.
Однако главным отличием было отношение соседей. Некоторые хмурились и смотрели исподлобья, но в основном на меня просто не обращали внимания. Да, это был холодный прием, особенно по сравнению с тем, как только что встретили меня мои соседи, не принадлежащие к аркануму!
Догадаться, почему, было нетрудно. Большинству студентов приходится отучиться в университете несколько четвертей, прежде чем их примут в арканум. Всем присутствующим их нынешнее положение далось нелегким трудом – в отличие от меня.
Четверть коек была свободна. Я выбрал себе место в дальнем углу, в стороне от остальных. Развесил в шкафу свою единственную запасную рубашку и плащ, положил котомку в сундук в ногах кровати.
Я лег и уставился в потолок. Свет свечей и симпатических ламп других студентов не достигал моей койки. Я наконец-то стал членом арканума: во многих отношениях это было именно то, чего я всегда хотел.
Глава 41Кровь друга
На следующее утро я проснулся рано, умылся и позавтракал в столовке. А потом, поскольку до полуденной порки делать мне было нечего, принялся бесцельно слоняться по университету. Я заходил в аптеки и винные лавки, любовался ухоженными лужайками и садиками.
В конце концов, я присел на каменную скамью в просторном дворе. Я слишком нервничал, чтобы взяться за что-нибудь толковое, и поэтому просто сидел и радовался солнышку, глядя, как ветер гоняет по мостовой какие-то обрывки бумаги.
Вскоре появился Вилем. Он без приглашения уселся рядом со мной. Из-за черных волос и глаз, свойственных сильдийцам, он выглядел старше меня или Симмона, однако в нем по-прежнему чувствовалась неуклюжесть мальчишки, еще не привыкшего к тому, что он вырос в мужчину.
– Переживаешь? – спросил он с характерной сиарской картавостью.
– Вообще-то стараюсь об этом не думать, – ответил я.
Вилем хмыкнул. Мы оба помолчали с минуту, глазея на проходящих мимо студентов. Некоторые прерывали разговор, чтобы указать на меня.
Это внимание скоро мне надоело.
– Ты сейчас что делаешь?
– Сижу, – коротко ответил Вилем. – Дышу.
– Умница. Понятно, за что тебя в арканум приняли. Ты не очень занят в течение ближайшего часа?
Он пожал плечами и вопросительно посмотрел на меня.
– Не покажешь, где тут магистр Арвил работает? Он мне велел зайти после… ну, после всего.
– Да, конечно, – сказал Вилем, указывая на один из выходов из двора. – Медика по ту сторону архивов.
Мы обошли безоконную махину архивов. Вилем указал пальцем:
– Вот она, медика.
Это было большое здание странной формы. Оно выглядело как более высокая и упорядоченная разновидность главного здания.
– Надо же, она больше, чем я думал, – задумчиво заметил я. – И все это только для преподавания медицины?
Вилем покачал головой.
– Они зарабатывают лечением больных. И здесь никому не отказывают в помощи, даже если он не может уплатить.
– Что, правда? – я снова посмотрел на медику, вспомнив магистра Арвила. – Удивительное дело…
– Заранее платить не нужно, – уточнил он. – А вот когда поправишься, – он сделал паузу, я понял, что подразумевается «если поправишься», – тогда надо расплатиться. Если у тебя нет денег, можно отработать, пока ты не…
Он запнулся.
– Как будет «шейем»? – спросил он, подняв руки ладонями кверху, и покачав ими вверх-вниз, точно это были чаши весов.
– «Взвесишь»? – предположил я.
Он покачал головой:
– Да нет. «Шейем»! – с нажимом повторил он, и остановил руки на одном уровне.
– А-а! – я повторил жест. – «Сравняешь»!
Он кивнул.
– Пока не сравняешь свои счеты с медикой. Мало кто уходит, не расплатившись.
Я мрачно хохотнул:
– Ну еще бы! Что толку сбегать от арканиста, у которого осталась пара капель твоей крови?
В конце концов мы пришли в другой двор. В центре двора возвышался столб, под столбом стояла каменная скамья. Мне не было нужды гадать, кого привяжут к этой скамье час спустя. По двору бродила добрая сотня студентов, создавая странное ощущение какого-то праздника.
– Обычно народу куда меньше, – виновато заметил Вилем. – Но сегодня некоторые магистры отменили занятия…
– Небось, Хемме с Брандером?
Вилем кивнул:
– Хемме человек злопамятный. – Он помолчал, давая понять, что это еще мягко сказано. – Он сюда явится со всей своей кликой.
Последнее слово он произнес несколько неуверенно.
– Это же так называется? «Клика», да?
Я кивнул, и вид у Вилема сделался несколько самодовольный. Но тут он нахмурился:
– Кстати, я заметил в вашем языке странную вещь. Меня то и дело спрашивают про дорогу до Тинуэ. То и дело говорят: «Какова дорога до Тинуэ?» Что это значит, а?
Я улыбнулся:
– Это такое идиоматическое выражение. Идиома – это…
– Да знаю я, что такое идиома! – перебил Вилем. – Но что значит данная конкретная идиома?
– А-а! – сказал я, несколько растерявшись. – Это… ну… Просто приветствие. Все равно что сказать «как дела?» или «ну что, все путём?».
– Вот, еще одна идиома! – проворчал Вилем. – У вас в языке все же масса бессмыслиц. Вообще не представляю, как вы друг друга понимаете. Что значит – «все путем?» Каким еще путем?
И он покачал головой.
– В Тинуэ, наверное! – ухмыльнулся я. – Туан вольген окет ама! – сказал я, употребив одну из своих любимых сиарских идиом. Это значит «не дай этому свести себя с ума», но буквально переводится «не тыкай себя из-за этого ложкой в глаз».
Мы ушли из того двора и некоторое время бесцельно бродили по универу. Вилем показал мне еще несколько интересных мест, в том числе ряд хороших кабаков, алхимический комплекс, сильдийскую прачечную, а также бордели, легальные и нелегальные. Мы миновали безликие каменные стены архивов, мастерскую медника, переплетчика, аптеку…
И тут меня осенило:
– Слушай, а ты в травах разбираешься?
Он покачал головой:
– В химии в основном, и еще иногда вожжаюсь с Куклой в архивах…
– Вожусь, – поправил я. – «Вожжаться» – это не совсем то. А кто такая Кукла?
– Кто такой, – поправил Вилем. Он помолчал. – Это трудно объяснить… – И отмахнулся от вопроса. – Я тебя потом познакомлю. А что тебе надо знать о травах?
– Да ничего на самом деле. Слушай, сделай доброе дело, а?
Он кивнул, и я указал на ближайшую аптеку:
– Сходи, купи мне два скрупула налрута! – Я протянул ему два железных драба. – Этого должно хватить.
– А почему я? – с опаской спросил Вилем.
– Да потому что я не хочу, чтобы этот дядька пялился на меня так, будто хочет сказать «Ты еще слишком молод!» – я нахмурился. – Не хочу сегодня еще и с этим разбираться.
К тому времени как Вилем вернулся, я буквально приплясывал от нетерпения.
– Он был занят, – пояснил Вилем, видя нетерпение у меня на лице. Он протянул мне бумажку со снадобьем и звенящую сдачу. – А что это?
– Да от живота, – сказал я. – Что-то мне завтрак на пользу не пошел, неохота сблевануть прямо посреди экзекуции.