– Ладно, – сказал он. – Ступайте, принесите мне три сосновых шишки. Вот такой величины, – он показал большим и указательным пальцами, – и чтоб все чешуйки были целы.
Он уселся прямо посреди дороги и помахал рукой:
– Давайте, давайте! Живей!
Я бросился в лес. На то, чтобы найти три сосновых шишки требуемого свойства, у меня ушло минут пять. К тому времени как я вернулся на дорогу, я был весь растрепанный и исцарапанный. Элодина нигде не было.
Я тупо огляделся по сторонам, потом выругался, бросил шишки и кинулся бежать по дороге на север. Догнал я его довольно быстро: он просто брел по дороге, глазея на лес.
– Ну, и чему вы научились? – спросил Элодин.
– Вы хотите, чтобы вас оставили в покое?
– Умница!
Он театрально раскинул руки и провозгласил:
– Се, ученье завершено! Э-лир Квоут усвоил мои многомудрые наставления!
Я вздохнул. Если уйти сейчас, я еще успею на занятия в медике, но в глубине души я подозревал, что это своего рода испытание. Может быть, Элодин просто хочет удостовериться, что я неподдельно заинтересован в этом, прежде чем взять меня в ученики. В сказках так оно обычно и бывает: юноша должен доказать лесному отшельнику свою решимость, прежде чем тот примет его к себе под крылышко.
– Не ответите ли вы на несколько вопросов? – сказал я.
– Ладно, – сказал Элодин и поднял руку с загнутыми большим пальцем и мизинцем. – На три вопроса. Если обещаете после этого оставить меня в покое.
Я немного поразмыслил.
– Почему вы не хотите меня учить?
– Потому что из эдема руэ ученики выходят на редкость скверные, – резко ответил он. – Зубрить наизусть они горазды, но обучение именам требует такого уровня самоотдачи, на какую плут вроде вас обычно не способен.
Меня охватила такая ярость, что я в самом деле почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. И даже грудь и руки у меня вспыхнули. И волоски на руках встали дыбом.
Я перевел дух.
– Я весьма сожалею, что ваш опыт общения с руэ оставляет желать лучшего, – сдержанно ответил я. – Разрешите вас заверить, что…
– О боги! – с отвращением вздохнул Элодин. – Он еще и подлиза! Вам просто недостает внутреннего стержня и прочности тестикул, необходимых для того, чтобы у меня учиться.
В душе у меня вскипела горячая отповедь. Но я прикусил язык. Он нарочно пытается меня поддеть!
– Вы сказали неправду, – заметил я. – Почему вы не хотите меня учить?
– Да по той же причине, почему не хочу завести щенка! – заорал Элодин, размахивая руками, точно мужик, гоняющий ворон с поля. – Потому что вы ростом не вышли, чтобы учиться именам! Потому что глаза у вас слишком зеленые! Потому что у вас нет нужного числа пальцев! Сперва подрастите и обзаведитесь нормальными глазами, а тогда уж приходите!
Мы некоторое время смотрели друг на друга. Наконец он пожал плечами и пошел дальше.
– Ладно. Сейчас покажу почему.
Мы шли по дороге на север. Элодин шагал широко, подбирая камушки и закидывая их в лес. Он подпрыгивал, срывал листья с нависших над дорогой веток, и его магистерская мантия по-дурацки трепыхалась. В какой-то момент он остановился и застыл неподвижно почти на полчаса, пристально глядя на папоротник, медленно колышущийся на ветру.
Но я крепко держал язык за зубами. Я не спрашивал ни «куда мы идем», ни «на что вы смотрите». Я знал сто историй про юношей, которые растратили вопросы или желания впустую, оттого что ляпнули что-то не вовремя. У меня осталось два вопроса, и я был намерен задать их по делу.
В конце концов лес кончился, и проселок превратился в дорожку, ведущую через просторную лужайку к огромной усадьбе. Дом был больше артефактной, с изысканными очертаниями, красной черепичной крышей, высокими окнами, арочными дверными проемами и колоннами. Там были фонтаны, клумбы, зеленые изгороди…
Но что-то было не так. Чем ближе мы подходили к воротам, тем сильнее я сомневался, что это усадьба какого-то аристократа. Может быть, дело было в том, как выглядели сады, или в том, что кованая ограда была почти десять футов в высоту и, на мой наметанный воровской взгляд, перелезть через нее было невозможно.
Двое людей с серьезным взглядом отворили нам ворота, и мы пошли по дорожке к парадному входу. Элодин посмотрел на меня:
– Ты уже слышал про Гавань?
Я покачал головой.
– У нее есть и другие названия: Кладовка, Череповка…
Университетский сумасшедший дом.
– Какая же она огромная! Но как…
Я остановился, так и не задав вопроса.
Элодин ухмыльнулся, зная, что едва не застал меня врасплох.
– Джереми, – окликнул он высокого, плечистого человека, стоявшего у дверей, – сколько у нас сейчас постояльцев?
– В регистратуре должны знать, сэр, – неловко ответил тот.
– Ну а так, навскидку? – спросил Элодин. – Тут же все свои!
Человек пожал плечами:
– Триста двадцать? Триста пятьдесят?
Элодин постучал костяшкой по массивной деревянной двери, и Джереми кинулся ее отпирать.
– Ну а сколько еще поместится, если вдруг нужда возникнет?
– Человек сто пятьдесят – запросто, – ответил Джереми, не без труда отворяя тяжелую дверь. – А если очень понадобится, то и больше, думаю.
– Видел, Квоут? – Элодин подмигнул мне. – Мы готовы!
Вестибюль был огромным: с витражами, со сводчатыми потолками. Пол был мраморный, отполированный до зеркального блеска.
Внутри царила жутковатая тишина. Я не понимал, в чем дело. Бурунник, сумасшедший дом в Тарбеане, был во много раз меньше этого здания, и то ор там стоял, как в борделе, полном рассвирепевших кошек. Его было за милю слышно, через весь городской шум.
Элодин подошел к большому столу, у которого стояла молодая женщина.
– Эмми, а почему никто не гуляет?
Она неуверенно улыбнулась ему:
– Очень уж они сегодня расходились, сэр. Гроза, наверное, будет. – Она достала с полки журнал. – Да еще и полнолуние на носу. Знаете же, как оно бывает.
– Еще бы!
Элодин присел на корточки и принялся расшнуровывать башмаки.
– Куда Уина на этот раз дели?
Она полистала журнал:
– Второй этаж, восточное крыло, двести сорок седьмая.
Элодин выпрямился и поставил башмаки на стол:
– Приглядите за ними, ладно?
Она все так же неуверенно улыбнулась и кивнула.
Я прикусил язык и не стал задавать очередной ворох вопросов.
– Похоже, это место стоит университету огромных расходов, – заметил я.
Элодин как будто и не услышал. Он направился к широкой мраморной лестнице, прямо в носках. Поднявшись по лестнице, мы очутились в длинном белом коридоре, в который выходили деревянные двери. И тут я впервые услышал звуки, которые ожидал услышать в подобном месте. Кто-то стенал, кто-то плакал, кто-то тараторил не умолкая, кто-то вопил – но все это было еле слышно.
Элодин разбежался и резко остановился, прокатившись в носках по полированному мраморному полу. Магистерская мантия развевалась у него за плечами. Он повторил это еще раз: разбежался и проехался по полу, раскинув руки для равновесия.
Я шагал рядом с ним.
– А ведь, казалось бы, магистры могли использовать университетские средства с большей пользой для науки…
Элодин даже не посмотрел в мою сторону. Топ, топ-топ-топ.
– Вы пытаетесь вынудить меня отвечать на вопросы, не задавая их.
Скольжение.
– Не выйдет!
– А вы пытаетесь заставить меня задавать вопросы, – заметил я. – По-моему, это только честно.
Топ, топ-топ-топ, скольжение.
– Тогда какого черта вы ко мне вообще прицепились? – спросил Элодин. – Вон, Килвину вы понравились. Почему бы не прицепить свою звезду к его фургону?
– Я считаю, что вы знаете такое, чему я больше ни у кого научиться не смогу.
– Это, например?
– То, чему я хотел научиться, с тех пор, как впервые увидел, как человек призывает ветер.
– Ах, имя ветра, да? – Элодин вскинул брови. Топ, топ, топ-топ-топ.
– Это не так-то просто.
Скольже-е-ение…
– С чего вы взяли, что я вообще что-то знаю о том, как призывать ветер?
– Методом исключения, – ответил я. – Никто из остальных магистров ничем подобным не занимается, значит, это ваша епархия.
– Ну, если так рассуждать, значит, я должен заниматься еще и солинадскими танцами, шитьем и конокрадством!
Мы дошли до конца коридора. Элодин снова разбежался, покатился и едва не врезался в громадного, широкоплечего человека с книгой в твердом переплете.
– Прошу прощения, сэр! – сказал тот, хотя явно был не виноват.
– Тимоти! – Элодин ткнул в него длинным пальцем. – Пошли с нами!
Элодин провел нас еще несколькими коридорами покороче и наконец остановился у массивной деревянной двери с глазком. Элодин открыл глазок и заглянул в него.
– Как он?
– Тихий, – ответил верзила. – По-моему, он почти не спал.
Элодин подергал щеколду и, потемнев лицом, обернулся к здоровяку:
– Вы его заперли?
Мужик был на целую голову выше Элодина и, вероятно, вдвое тяжелее, однако, когда стоящий без башмаков магистр уставился на него исподлобья, он побледнел:
– Магистр Элодин, это не я! Это все…
Элодин оборвал его резким жестом:
– Отпирайте!
Тимоти принялся возиться со связкой ключей.
Элодин не сводил с него уничтожающего взгляда:
– Альдера Уина в передвижениях ограничивать нельзя! Он может выходить и приходить, когда ему заблагорассудится. В еду ему ничего не подсыпать, если он сам об этом не попросит! И отвечать за это передо мной будете вы, Тимоти Дженрой! – Элодин ткнул его в грудь длинным пальцем. – И если я узнаю, что Уина опоили успокоительным или связали, я раздену вас догола и проедусь на вас верхом через весь Имре, как на розовом пони!
Он зыркнул на него исподлобья.
– Ступайте!
Мужик удалился настолько быстро, насколько мог, еще чуть-чуть – и бежать кинется.
Элодин обернулся ко мне:
– Можете войти, но только не шумите и не делайте резких движений. Ничего не говорить, разве что он сам с вами заговорит. Говорить вполголоса. Ясно?