– Это он так собирается, – сказал Вилем, нарушив свое обычное задумчивое молчание. – Выпрямиться, голову поднять, плечи расправить. – Он иллюстрировал свои слова неопределенными жестами. – И когда он идет, он ступает на землю всей стопой сразу. Не на носок, как когда бежишь, и не на пятку, как если бы он колебался. Он шагает твердо, давая понять, что этот кусок земли – его собственность.
Я испытал некоторую неловкость, пытаясь представить себя со стороны – это все равно никогда не получается.
Симмон посмотрел на него искоса:
– Кто-то переобщался с Куклой, ага?
Вилем пожал плечами, выражая вялое согласие, и запустил камнем в придорожный лес.
– Что это за Кукла такой, которого вы то и дело поминаете? – спросил я, отчасти для того, чтобы отвлечь их внимание от себя. – А то вот возьму да помру от смертельного любопытства!
– Ну, если кто и может помереть от любопытства, так это ты, – согласился Вилем.
– Он большую часть времени проводит в архивах, – осторожно начал Сим, зная, что затрагивает больную тему. – Так что познакомить тебя с ним будет трудновато, учитывая… ну, ты понимаешь.
Мы вышли к Каменному мосту, древней арке из серого камня, переброшенной через реку Омети между университетом и Имре. Каменный мост был более двухсот футов от берега до берега, более шестидесяти футов в самой высокой точке, и историй и легенд о нем ходило больше, чем о любом другом месте в университете.
– Сплюнь на удачу! – велел Вилем, когда мы принялись подниматься на мост, и сам выполнил собственный совет. Симмон последовал его примеру, по-детски старательно сплюнув вниз.
Я чуть было не ответил, что удача тут ни при чем. Слова сурового магистра Арвила, которые я тысячу раз слышал от него в медике. Они повертелись у меня на языке, я помялся, а потом все-таки сплюнул.
«Эолиан» находился в самом сердце Имре, его главные двери выходили в мощеный дворик в центре города. Там были лавочки, несколько цветущих деревьев и мраморный фонтан, обдающий брызгами статую сатира, гонящегося за группой полуодетых нимф, чья попытка убежать выглядела чисто символической. Кругом толпились хорошо одетые люди, и как минимум треть из них – с каким-нибудь музыкальным инструментом. Я насчитал не менее семи лютен.
Когда мы подошли к дверям, привратник приподнял свою широкополую шляпу и кивнул нам. Росту в нем было никак не меньше шести с половиной футов, он был загорелый и мускулистый.
– С вас одна йота, молодой человек!
Вилем протянул ему монету, он улыбнулся.
Потом обернулся ко мне все с той же солнечной улыбкой. Посмотрел на футляр с лютней, висевший у меня за плечом, и вскинул бровь:
– Приятно видеть новое лицо! Правила вам известны?
Я кивнул и протянул ему йоту.
Он обернулся и указал внутрь:
– Стойку видите?
Пятидесятифутовую извилистую стойку красного дерева, которая тянулась вдоль дальней стены зала, не заметить было трудно.
– Видите, где дальний конец поворачивает к сцене?
Я кивнул.
– Видите вон того человека на табурете? Если собираетесь добиваться «дудочек», так вам к нему. Зовут его Станхион.
Мы оба отвернулись от зала одновременно. Я поддернул ремень лютни.
– Спасибо… – Я запнулся, не зная его имени.
– Деох, – он снова улыбнулся этой своей широкой улыбкой.
Тут меня что-то как толкнуло, и я протянул ему руку:
– «Деох», по-моему, значит «выпить»? Разрешите потом угостить вас выпивкой?
Он смерил меня пристальным взглядом, потом рассмеялся. Непринужденным, радостным смехом, идущим прямо от сердца. И радушно пожал мне руку.
– Может, и разрешу!
Деох отпустил мою руку и посмотрел мне за спину:
– Симмон, это вы нам его привели?
– Вообще-то это он меня привел.
Похоже, мой разговор с привратником выбил Симмона из колеи, только я никак не мог понять почему.
– Не думаю, что его кто-то способен куда-то привести.
Он протянул Деоху йоту.
– Да, на то похоже, – сказал Деох. – Чем-то он мне нравится. Что-то в нем фейское по краям проступает. Надеюсь, он сегодня будет играть.
– Я и сам на это надеюсь, – сказал я, и мы вошли внутрь.
Я огляделся, настолько непринужденно, насколько мог. У стены, напротив выгнутой дугой стойки красного дерева, находилась высокая круглая сцена. Несколько винтовых лестниц вели на второй ярус, похожий на балкон. Над ним виднелся третий ярус, поуже, идущий вокруг всего зала, как высокая галерея.
По всему залу стояли столы, окруженные стульями и табуретами. В стенных альковах стояли скамьи. Симпатические лампы чередовались со свечами, создавая в зале естественное освещение и при этом не портя воздух копотью.
– Ну ты молодец! – срывающимся голосом сказал Симмон. – Тейлу милосердный, ты бы предупреждал в следующий раз, когда задумаешь что-нибудь этакое выкинуть!
– Ты о чем? – переспросил я. – О разговоре с привратником? Слушай, Симмон, что ты дергаешься, как малолетняя шлюха? Он держался по-дружески, он мне понравился. Что такого в том, что я предложил ему выпить?
– Деох – хозяин этого заведения! – резко сообщил Симмон. – И терпеть не может, когда музыканты к нему подлизываются. Пару оборотов назад он выкинул отсюда человека, который пытался дать ему на чай. – Он многозначительно посмотрел на меня. – В самом деле выкинул! Чуть-чуть до фонтана не добросил.
– Ой… – сказал я, должным образом устрашенный. Я украдкой взглянул на Деоха: тот болтал у дверей с очередным посетителем. Я увидел, как напряглись и расслабились мощные мускулы руки, когда он махнул куда-то наружу. – А как тебе кажется, он рассердился?
– Да нет. В том-то и дело!
Подошел Вилем:
– Ну, если вы двое прекратите судачить и сядете наконец за стол, я первым возьму выпивку на всех, лхин?
Мы пробрались к столику, выбранному Вилемом, неподалеку от сидевшего за стойкой Станхиона.
– Что пить будете? – спросил Вилем, когда мы с Симмоном уселись и я положил на четвертый стул свой футляр с лютней.
– Мед с корицей, – не задумываясь ответил Симмон.
– Девчонка! – слегка обвиняющим тоном бросил Вилем и обернулся ко мне.
– Сидр, – сказал я. – Легкий.
– Две девчонки! – сказал Вилем и отошел к стойке.
Я кивнул в сторону Станхиона.
– А он тогда кто? – спросил я у Симмона. – Я думал, хозяин он.
– Они оба хозяева. Станхион отвечает за все, что имеет отношение к музыке.
– Есть что-нибудь, что мне следует иметь в виду насчет его? – спросил я. То, что с Деохом я был на волосок от катастрофы, обострило мою тревожность.
Симмон покачал головой:
– Я слышал, что он тоже довольно веселый мужик, на свой лад, но сам я с ним ни разу не общался. Ты, главное, не делай никаких глупостей, и все будет в порядке.
– Ага, спасибо! – ядовито ответил я, отодвинулся от стола и встал.
Станхион был среднего сложения и красиво одет в темно-зеленое с черным. Круглое, бородатое лицо и небольшое брюшко, заметное только оттого, что он сидел. Он улыбнулся и махнул свободной рукой, подзывая меня. В другой руке у него была высоченная кружка.
– Приветик! – весело сказал он. – У вас вид человека с большими надеждами. Собираетесь выступить перед нами сегодня?
Он вопросительно вскинул бровь. Теперь, подойдя ближе, я разглядел, что волосы у него темного, густо-рыжего цвета, но это заметно только под определенным углом освещения.
– Надеюсь, сэр, – ответил я. – Хотя я рассчитывал немного обождать…
– Разумеется, разумеется! Мы никого не выпускаем демонстрировать свой талант, пока солнце не село.
Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть из кружки, и, когда он повернул голову, я заметил у него в ухе серьгу в виде золотых дудочек.
Он удовлетворенно вздохнул и утер губы рукавом:
– Вы на чем играете, на лютне?
Я кивнул.
– Не решили еще, чем вы нас сегодня поразите?
– Смотря по ситуации, сэр. «Песнь о сэре Савиене Тралиарде» кто-нибудь играл в последнее время?
Станхион вскинул бровь и кашлянул. Пригладив бороду свободной рукой, он сказал:
– Да нет. Вроде кто-то пытался было несколько месяцев назад, но замахнулся чересчур высоко. Пару раз слажал и сдулся. – Он покачал головой. – Короче говоря, нет. В последнее время никто ее не играл.
Он снова отхлебнул из кружки, задумчиво сглотнул и заговорил снова.
– Большинство людей полагают, что, для того чтобы выставить свой талант в наиболее выгодном свете, лучше выбрать что-нибудь попроще, – аккуратно заметил он.
Я воспринял не высказанный вслух совет и не обиделся. «Сэр Савиен» – самая сложная вещь, какую я когда-либо слышал. Мой отец был единственным во всей труппе, кому хватало мастерства для ее исполнения, и то я всего раза четыре или пять слышал, как он исполнял ее на публике. Длится она всего-навсего минут пятнадцать, однако эти пятнадцать минут требуют стремительной и точной работы пальцев, и, если делать все правильно, лютня поет на два голоса сразу, мелодию и аккомпанемент.
Да, это сложно, однако же ничего такого, что не способен сыграть любой искусный лютнист. Но «Сэр Савиен» – это еще и баллада, и в партии голоса – своя контрмелодия, ритм которой отличается от партии лютни. Это трудно. А если исполнять балладу как следует, на два голоса, мужской и женский, которые поют куплеты по очереди, становится еще сложнее, поскольку в припевах женский голос поет контраккомпанемент. Если все сделано правильно, эта песня бьет навылет. Увы, немногие музыканты способны спокойно выступать посреди такого урагана музыки.
Станхион еще разок от души отхлебнул из кружки и утер бороду рукавом.
– Один петь будете? – спросил он, похоже, несколько возбудившись, невзирая на свое недовысказанное предупреждение. – Или вы привели кого-то, кто будет петь вторым голосом? Может, кто-то из пришедших с вами юношей кастрат?
Я представил себе Вилема в роли сопрано, с трудом сдержал смех и покачал головой:
– Нет, у меня нет друзей, которые могли бы это спеть. Я собирался исполнить третий припев дважды, чтобы кто-нибудь при желании мог вступить за Алойну.