К счастью, отговариваться мне не пришлось: ко мне подошла засвидетельствовать свое почтение Марея. Это была та очаровательная золотоволосая арфистка, которая сама претендовала на «дудочки», но не преуспела. Я было подумал, что она-то и была голосом моей Алойны, но, послушав ее немного, я понял, что этого быть не может.
Но все равно она была красавица. Даже красивее, чем выглядела на сцене – а такое бывает далеко не всегда. Из разговора я узнал, что она – дочка одного из членов городского совета Имре. На фоне водопада темно-золотых волос ее нежно-голубое платье выглядело отражением синевы ее глаз.
И все же, как ни очаровательна она была, я не мог предаться беседе с той полнотой, которой заслуживала красавица. Мне отчаянно хотелось пойти поискать ту, которая пела со мной Алойну. Мы поболтали, поулыбались и расстались с добрыми словами и обещаниями встретиться снова. Она скрылась в толпе – восхитительное собрание плавных изгибов.
– Ну и что это было за позорище? – осведомился Вилем, когда девушка ушла.
– А что такое? – спросил я.
– «Что такое»! – передразнил он. – Ты совсем тупой или притворяешься? Если бы такая прелестная девушка хоть одним глазком взглянула на меня так, как эта смотрела на тебя обоими… Я бы уже искал комнату, мягко говоря.
– Она просто держалась по-дружески! – возразил я. – И мы с ней разговаривали. Она спрашивала, не могу ли я показать ей кое-какие переборы для арфы, но мне уже очень давно не приходилось играть на арфе.
– И еще долго не придется, если будешь упускать случаи вроде этого! – напрямик заявил Вилем. – Она же только что расстегиваться не начала!
Сим подался вперед и положил руку мне на плечо – живое воплощение озабоченного друга.
– Квоут, я как раз собирался с тобой поговорить именно об этой проблеме. Если ты действительно не заметил, что она испытывает к тебе интерес, возможно, тебе стоит признать, что ты и в самом деле совсем тупой, когда речь идет о женщинах. Ты не думал о том, чтобы сделаться священником?
– Да вы просто пьяны оба! – сказал я, чтобы они не заметили, как я краснею. – Вы, часом, не обратили внимание – в нашем разговоре упоминалось о том, что она дочка советника?
– А ты, часом, не обратил внимание, – отпарировал Вил тем же тоном, – как она на тебя смотрела?
Я и сам знал, что плачевно неопытен, когда речь идет о женщинах, но признаваться в этом было не обязательно. Так что я только отмахнулся и слез с табурета.
– Сдается мне, что перепихнуться по-быстрому за барной стойкой – все-таки не совсем то, чего она хотела. – Я отхлебнул воды и одернул плащ. – А теперь мне надо отыскать мою Алойну и выразить ей свою глубочайшую признательность. Как я выгляжу?
– А какая разница? – спросил Вилем.
Симмон дернул Вилема за рукав:
– Ну, разве ты не видишь? Он охотится на куда более опасную дичь, чем какая-то пышногрудая дочка советника!
Я с отвращением махнул на них рукой и направился прочь через зал, заполненный народом.
На самом деле, я понятия не имел, как ее найти. Какая-то глупая романтическая часть моей души полагала, будто я узнаю ее сразу, как только увижу. Если она хоть наполовину столь ослепительна, как ее голос, она должна сиять, точно свеча в темной комнате.
Но стоило мне об этом подумать, как другая, более разумная, часть меня принялась нашептывать мне во второе ухо: «Даже и не надейся. Не смей надеяться, что хоть одна женщина может сиять так же ярко, как тот голос, что пел партию Алойны». И, хотя слова этого голоса звучали неутешительно, я понимал, что он говорит разумно. Я приучился слушаться его на улицах Тарбеана – там он спасал мне жизнь.
Я обошел весь нижний уровень «Эолиана», ища, и сам не зная, кого ищу. Время от времени кто-то улыбался мне или махал рукой. Минут через пять я перевидал все лица, которые можно было увидеть, и поднялся на второй ярус.
Это было нечто вроде амфитеатра, однако вместо рядов сидений там стояли восходящие ряды столов, с которых был хорошо виден нижний этаж. Я пробирался между столов, разыскивая свою Алойну, а моя благоразумная половина все нашептывала: «Даже и не надейся! Ничего не дождешься, кроме разочарования. Она окажется далеко не так прекрасна, как ты воображаешь, и ты впадешь в отчаяние».
Когда я закончил обходить второй ярус, во мне пробудился новый страх. А вдруг она ушла, пока я сидел у стойки, упиваясь метеглином и похвалами? Надо было сразу подойти к ней, упасть на одно колено и поблагодарить ее от всей души… А вдруг она ушла? А вдруг никто не знает, кто она была и куда делась? Когда я стал подниматься на верхний ярус «Эолиана», под ложечкой у меня заметно сосало.
«Вот видишь, до чего тебя довела твоя надежда! – твердил мне голос. – Она ушла, и тебе не осталось ничего, кроме яркого, дурацкого воображаемого образа. Вот и мучайся теперь!»
Последний ярус был меньше всех: он узким полумесяцем обнимал три стены, высоко над сценой. Здесь столы и лавки стояли свободнее, и народа было поменьше. Я обратил внимание, что на этом ярусе обитают все больше парочки, и, переходя от столика к столику, чувствовал себя так, будто подглядываю в замочную скважину.
Стараясь держаться как ни в чем не бывало, я вглядывался в лица тех, кто сидел, болтал и пил. Чем ближе я подходил к последнему столику, тем сильней нервничал. Сделать вид, что я просто проходил мимо, было невозможно: столик находился в самом углу. За ним, спиной ко мне, сидели двое людей: один со светлыми волосами, второй с темными.
Когда я подошел ближе, светловолосый расхохотался, и я мельком увидел горделивое лицо с тонкими чертами. Мужчина. Я перевел взгляд на женщину с длинными черными волосами. Моя последняя надежда. Я знал, что никто, кроме нее, моей Алойной быть не может.
Я обошел столик, и увидел ее лицо. Точнее, его лицо. Они оба оказались мужчинами. Моя Алойна ушла. Я ее потерял, и, осознав это, почувствовал себя так, будто мое сердце вывалилось со своего места в груди и ухнуло куда-то ближе к ногам.
Они подняли глаза, светловолосый мне улыбнулся.
– Погляди-ка, Трия, юный шестиструнник явился засвидетельствовать нам свое почтение! – Он смерил меня взглядом: – А вы недурны собой! Не желаете ли выпить с нами?
– Н-нет, – смущенно выдавил я. – Я просто искал одного человека…
– Ну, так вы его нашли, и даже сразу двоих! – непринужденно ответил он, коснувшись моей руки. – Меня зовут Фаллон, а он – Трия. Присаживайтесь, выпейте с нами! Обещаю, что не дам Трии утащить вас к себе домой. Он, знаете ли, без ума от музыкантов!
Он обаятельно улыбнулся.
Я что-то пробормотал в извинение и побрел прочь. Я был слишком расстроен, чтобы беспокоиться из-за того, не выставил ли я себя дураком.
Пока я безутешно пробирался к лестнице, моя благоразумная половина воспользовалась случаем, чтобы позудеть. «Вот что выходит, когда надеешься! – твердила она. – Ничего хорошего! И то сказать, оно и к лучшему, что ты ее не нашел. Не может быть, чтобы она была так же прекрасна, как ее голос. Этот голос, светлый и ужасный, как расплавленное серебро, как лунный свет на речных валунах, как пером по губам…»
Я направлялся к лестнице, упорно глядя в пол, чтобы кто-нибудь не попытался завязать со мной разговор.
И тут я услышал голос, голос, льющийся расплавленным серебром, касающийся ушей, точно поцелуй. Я вскинул глаза, сердце у меня встрепенулось, и я понял – вот она, моя Алойна! Я вскинул глаза, увидел ее и подумал лишь одно: «Она прекрасна!»
Прекрасна…
Глава 57Интерлюдия. Роли, которые нас создают
Баст медленно потянулся, медленно окинул взглядом комнату. И, наконец, короткий фитиль его терпения выгорел до конца.
– Реши!
– А? – Квоут посмотрел на него.
– Реши, ну а дальше-то что было? Ты с ней заговорил?
– Заговорил, конечно! Если бы я с ней не заговорил, никакой и истории бы не было. Это-то рассказать нетрудно. Но для начала же нужно ее описать. А я еще не знаю, как это сделать.
Баст заерзал на стуле.
Квоут расхохотался, раздражение на его лице сменилось теплой улыбкой:
– Что, для тебя описать прекрасную женщину так же просто, как ее увидеть, да?
Баст потупился и покраснел, Квоут мягко коснулся его руки и улыбнулся:
– Понимаешь, Баст, в чем проблема: она очень, очень важна. Важна для этой истории. И я не могу придумать, как же ее описать так, чтобы не промахнуться.
– Я… я, кажется, тебя понимаю, Реши, – сказал Баст примирительным тоном. – Я же тоже ее видел. Один раз.
Квоут удивленно откинулся на спинку стула.
– Ты ее видел? А я и забыл… – Он прижал ладони к губам. – Ну и как бы ты ее описал?
Баст просиял от предоставленной ему возможности. Распрямившись на стуле, он призадумался, а потом сказал:
– У нее были идеальные уши! – Он показал руками. – Совершенно идеальные ушки, как будто выточенные из… из чего-нибудь.
Хронист фыркнул, потом сделался немного пристыженным, как будто сам от себя не ожидал.
– Ушки? – переспросил он, как будто не расслышал.
– Ну, ты же знаешь, как трудно найти красивую девушку с правильными ушами! – буднично ответил Баст.
Хронист расхохотался снова – похоже, на второй раз это пошло легче.
– Нет, – сказал он. – Боюсь, что не знаю.
Баст взглянул на собирателя историй с неподдельной жалостью:
– Ну что ж, тогда просто поверь мне на слово. Ушки у нее были необычайно хороши.
– Я думаю, этот аккорд ты взял верно, Баст, – с усмешкой сказал Квоут. Он помолчал, а когда заговорил снова, речь его текла медленно, и взгляд был отстраненный. – Беда в том, что она не похожа ни на кого из тех, кого я знал. Было в ней нечто неуловимое. Нечто влекущее, словно жар от огня. Была в ней некая грация, некая искра…
– Нос у нее был кривоват, Реши, – сказал Баст, прервав грезы своего наставника.
Квоут посмотрел на него, меж бровей у него пролегла раздраженная складочка:
– Что-что?
Баст вскинул руки, как бы защищаясь: