– Разумеется.
– А на следующий день молодой господин рассказал констеблю всю правду. Он это сочинил, потому что я отвергла его романтические заигрывания. – Она ухмыльнулась. – Констебль не счел это забавным, и молодого господина оштрафовали за клевету в адрес уважаемой горожанки.
Я улыбнулся помимо своей воли:
– Ну, не могу сказать, что мне так уж…
Я осекся, впервые кое-что заметив. Я указал на полку.
– Это что у тебя, никак «Основа всего сущего» Малкафа?
– О да! – гордо сообщила она. – Он у меня недавно. В счет части долга. – Она указала на полку. – Пожалуйста!
Я подошел и снял книгу с полки:
– Эх, была бы у меня эта книжка, я бы знал ответ на один из вопросов сегодняшнего экзамена…
– А я-то думала, в твоем распоряжении все архивы… – сказала она глухим от зависти голосом.
Я покачал головой.
– Меня выставили, – сказал я. – В архивах я провел ровным счетом два часа, и половину этого времени меня вышвыривали оттуда за ухо.
Деви медленно кивнула:
– Ну да, я слышала, но никогда ж не знаешь, какие слухи правда, какие нет. Стало быть, мы с тобой вроде как в одной лодке…
– Ну, я бы сказал, что ты в несколько лучшем положении, – возразил я, окидывая взглядом ее книжный шкаф. – Вон, у тебя тут и Теккам, и «Гербарика»…
Я просматривал названия, ища что-нибудь, где могли бы содержаться сведения про амир или чандриан, но ничего особо многообещающего не нашел.
– О, и «Брачные повадки дракка обыкновенного» у тебя тоже есть… Я как раз ее читал, когда меня выпнули.
– Новейшее издание! – горделиво сообщила она. – С новыми гравюрами и разделом, посвященным фаэн-мойтэ.
Я погладил корешок книги и отошел:
– Прекрасное собрание!
– Ну, – поддразнила она меня, – если обещаешь хорошенько мыть руки, можешь иногда заходить ко мне почитать. А если будешь приходить с лютней и играть мне, я, возможно, даже разрешу тебе одолжить книгу-другую при условии, что ты обещаешь вернуть их вовремя. – И она победоносно улыбнулась мне. – Нам, изгоям, следует держаться заодно!
Весь долгий путь до универа я размышлял о том, заигрывает со мной Деви или просто держится дружелюбно. Пройдя три мили, я так и не пришел ни к чему похожему на решение. Я об этом упоминаю затем, чтобы прояснить один вопрос. Я был умник, будущий герой с аларом прочней рамстонской стали. Однако прежде всего я был просто пятнадцатилетний мальчишка. И, когда речь шла о женщинах, я был беспомощен, как заблудившийся ягненок.
Килвина я нашел в его кабинете. Он гравировал руны на стеклянном полушарии для еще одной висячей лампы. Я тихонько постучался в открытую дверь.
Он взглянул на меня:
– А, э-лир Квоут. Вы выглядите лучше.
Я не сразу вспомнил, что речь идет о том, как он три оборота назад отстранил меня от работы в фактной по наущению Вилема.
– Спасибо, сэр. Я и чувствую себя лучше.
Он слегка склонил голову набок.
Я протянул руку за своим кошельком:
– Я хотел бы вернуть вам долг.
Килвин крякнул.
– Вы мне ничего не должны. – И отвернулся к столу, к своей работе.
– Ну, не вам, так мастерской, – настаивал я. – Я же уже довольно долго пользовался вашей снисходительностью. Сколько я должен за материалы, которые использовал во время занятий с Манетом?
Килвин, не отрываясь от работы, ответил:
– Один талант, семь йот, три драба.
Этот точный ответ поразил меня: он ведь даже не потрудился заглянуть в журнал на складе. Страшно было подумать, сколько сведений хранит в голове этот человек, смахивающий на медведя. Я достал нужную сумму из кошелька и выложил деньги на относительно свободный край стола.
Килвин покосился на деньги:
– Э-лир Квоут, я надеюсь, вы их добыли честным путем?
Он говорил так серьезно, что я поневоле улыбнулся:
– Я заработал их вчера в Имре, игрой на лютне.
– Что, на том берегу так хорошо платят за музыку?
Я, не переставая улыбаться, небрежно пожал плечами:
– Ну, не знаю, удастся ли мне так хорошо зарабатывать каждый вечер… В конце концов, я же впервые выступал.
Килвин издал нечто среднее между фырканьем и пыхтеньем и снова перевел взгляд на свою работу.
– Это вы от Элксы Дала гордынькой заразились.
Он тщательно провел черту по стеклу.
– Я правильно понимаю, что больше вы по вечерам у меня работать не будете?
Я был так ошарашен, что у меня перехватило дыхание:
– Да я… Да что вы… Да я же затем и пришел, чтобы с вами поговорить…
«Поговорить о том, чтобы вернуться к работе в мастерской». Бросить работать на Килвина – да мне такое и в голову не приходило!
– Ну, ваша музыка явно приносит больше дохода, чем здешняя работа, – Килвин бросил многозначительный взгляд на деньги на столе.
– Но мне же хочется тут работать! – жалобно воскликнул я.
Лицо Килвина расплылось в широкой белозубой улыбке:
– Хорошо! Мне бы не хотелось уступать вас тому берегу. Музыка – вещь хорошая, однако металл долговечней. – Он стукнул по столу двумя массивными пальцами, подчеркивая свою мысль. Потом рукой, в которой держал недоделанную лампу, шуганул меня к двери: – Ступайте. Да не опаздывайте на работу, а то я вас еще целую четверть продержу на полировке бутылок и растирании руды!
Уходя, я размышлял над тем, что сказал Килвин. Это были первые его слова, с которыми я не мог согласиться. «Металл ржавеет, – думал я, – а вот музыка! Музыка вечна».
Кто из нас был прав – время покажет.
Уйдя из фактной, я направился прямиком в «Лошадь и четверку» – пожалуй, лучший трактир на этом берегу. Трактирщиком там был лысый, дородный дядька по имени Кэверин. Я показал ему свои «талантовые дудочки» и минут пятнадцать приятно поторговался.
Сошлись на том, что я играю три вечера в оборот и получаю за это номер и стол бесплатно. Кормили в «Четверке» превосходно, а номер оказался целой квартиркой: спальня, прихожая и гостиная. Огромный шаг вперед, после койки-то в «конюшнях»!
Но главное, мне обещали еще и два серебряных таланта каждый месяц. Для человека, который прожил в нищете столько, сколько я, – безумные деньги! И это не считая подарков и чаевых, которые будут мне оставлять богатые посетители…
Играя здесь, работая в фактной, да еще с богатым покровителем в перспективе, мне уж больше не придется существовать впроголодь! Я смогу купить себе все, в чем так отчаянно нуждаюсь: вторую смену одежды, приличные перья, бумагу, новые башмаки…
Если вы никогда не жили в беспросветной нищете, вам, наверное, просто не понять, какое облегчение я испытывал. Я же месяцами ждал, когда прилетит второй сапог, зная, что любая мелкая катастрофа способна погубить меня окончательно. А теперь мне больше не придется день за днем тревожиться из-за платы за следующую четверть или о том, как выплатить проценты Деви! Мне больше не грозит быть изгнанным из университета!
Я отлично поужинал стейком из дичи с листовым салатом и тарелкой томатного супа с изысканными приправами. Еще подавали свежие персики, сливы и белый хлеб с нежным сливочным маслом. А потом, хотя я и не просил, мне налили несколько бокалов великолепного темного винтийского вина.
После этого я удалился к себе в комнаты и уснул как убитый, затерявшись на просторах своей новой пуховой перины.
Глава 61«Баран, баран»
Теперь, когда экзамены остались позади, до начала осенней четверти делать мне было особо нечего. Свободные дни я проводил отсыпаясь, работая в мастерской Килвина и вовсю наслаждаясь новообретенной роскошью «Лошади и четверки».
Кроме того, я проводил немало времени на дороге в Имре и обратно. Обычно я ходил туда под предлогом навестить Трепе или пообщаться со своими товарищами-музыкантами в «Эолиане». Однако же на самом деле я все надеялся встретить Денну.
Но все мои труды закончились ничем. Она как будто исчезла из города. Я порасспрашивал тех немногих, на чье молчание мог рассчитывать, но все они знали не больше Деоха. Я подумывал было спросить о ней у Совоя, но решил, что это плохая идея.
После шестого бесплодного похода в Имре я решил оставить поиски. После девятого я убедил себя, что впустую теряю драгоценное время. После четырнадцатого окончательно осознал, что мне ее не найти. Она и в самом деле уехала. Снова.
Во время очередного тщетного похода за Денной в «Эолиан» я получил от графа Трепе тревожные известия. По всей видимости, Амброз, первородный сын богатого и влиятельного барона Джакиса, трудился как пчелка в высшем свете Имре. Он сеял слухи, угрозы и в целом сумел настроить против меня местную знать. Помешать мне добиться уважения своих товарищей-музыкантов он не мог, зато, по всей видимости, помешать мне найти богатого покровителя было вполне в его силах. Я впервые начал понимать, сколько бед может принести Амброз такому человеку, как я.
Трепе извинялся и грустил, я же кипел негодованием. Вместе мы неблагоразумно налились вином и ненавистью к Амброзу Джакису. Через некоторое время Трепе вызвали на сцену, где он спел весьма ядовитые куплеты собственного сочинения про одного советника из Тарбеана. Куплеты встретили громким смехом и бурными аплодисментами.
Ну а отсюда был всего один шаг до того, чтобы сложить песенку про Амброза. Трепе был матерый сплетник, специалист по грязным намекам, ну а я всегда умел сочинять прилипчивые мотивчики. У нас ушло меньше часа на то, чтобы сложить наш шедевр, который мы любовно окрестили «Баран, баран».
На первый взгляд, это была похабная песенка о баране, который задумал сделаться арканистом. Наш безумно тонкий каламбур на титул Амброзова папеньки был ближайшим намеком на Амброза, который мы себе позволили. Однако же любой, у кого есть капля мозгов, сразу бы понял, в чей огород камушек.
На сцену мы с Трепе поднялись уже довольно поздно, и наклюкаться до изумления успели не мы одни. Большая часть публики приняла песню с громовым хохотом и бурными аплодисментами и требовала повторить на бис. Мы повторили, припев подхватили все.