– Я готов, милорд магистр.
– Начнём! – громыхнул рыцарь, и магическая фигура под ногами трёхглазого чародея вновь вспыхнула. Желтоватые струйки пыли потянулись вверх из трещин, словно змейки, норовя оплести ноги волшебника. Тот стоял, не шевелясь, прикрыв глаза, – лишь третий, посреди лба, дёргался и вращался, как безумный. Смотреть на это было страшно.
Видение гибнущего мира вновь стало разгораться в воздухе, но теперь это были картины охваченных небывалым бедствием земель.
– Вот она, милорд, – с каким-то странным, почти издевательским спокойствием проговорил Метхли.
– Где? Да, верно, правильно, хвалю. – Магистр вновь налёг на меч, камень словно закричал от боли. – Если точны наши расчёты… тварь должна клюнуть!
– Э-э-э, на кого клюнуть, милорд? – забеспокоился было трёхглазый чародей, однако в беспокойстве его чувствовался некий наигрыш.
– На тебя, дурака, – хохотнул магистр. – Не дёргайся, никуда уже не денешься. Да, всё правильно – идёт сюда… сейчас, сейчас…
Рыцари и служки попятились было.
– Куда?! – зарычал магистр таким голосом, что все дрогнувшие тотчас бросились назад. – Стоять! Эта Тень – наше спасение! Наша власть! Наша победа! Победа Великой Гидры!
– Неплохо придумано, милорд магистр, – вдруг спокойно сказал Метхли, чуть покачивая головой. – Приманить Тень на меня, как они приманились, если я правильно вас понял, на Тёрна…
Магистр ответил лишь глухим рычанием.
– Последняя судорога умирающего мира? Его последний подарок? Найти «тварь Гнили» и покончить с ней, а также и со всеми, ею отмеченными? – продолжал издеваться трёхглазый чародей.
– Что-то ты слишком много рассуждаешь, – только и нашёлся что сказать рыцарь.
– Куда уж мне, – хмыкнул Метхли. – Однако, милорд магистр, кое-что ещё позвольте уж вам сказать? Гниль совсем близко, милорд. Я не обманываю.
– Где?
– Чуть дальше, север, триста шагов. Там кучка деревьев, большой разрыв. Трёх рыцарей, боюсь, не хватит.
– А шестеро?
– Это уже лучше. Но хорошо б десяток, чтобы наверняка. – Спокойствие Метхли поражало. Казалось, собственная участь его не волнует ни в малейшей степени.
Магистр кивнул. Вид у него был такой, словно он совершенно растерялся. Над головой по-прежнему пламенел сотканный магией шар, в нём смутно угадывались нечёткие, размытые очертания призрачной фигуры – она словно приближалась, наползала, тянулась сквозь бездну.
– А теперь, – Метхли проводил взглядом десятерых рыцарей, поспешно выбежавших наружу, – пришла моя очередь.
Он сказал это на удивление буднично, безо всякого надрыва, спокойно, скучно, словно сообщая нечто само собой разумеющееся. Не воздевал руки, не брызгал слюной, на губах ничего не пузырилось, и взгляд казался совершенно обычным, какой бывает у изрядно уставшего человека.
И только глаз третий яростно, неостановимо крутился в орбите, словно живя совершенно сам по себе, отдельно от прочего тела.
– Что за шутки, Метхли? – поднял брови магистр. – Стой спокойно, дождись появления Тени и, ручаюсь, не претерпишь никакого ущерба…
Трёхглазый чародей улыбнулся – почти человеческой, мягкой и приятной улыбкой, не показывая жутких зубов.
– Разумеется, милорд магистр. Вы приманиваете на меня жуткого монстра и говорите: «Стой спокойно!» Ну а что там до шуток… Так это не шутки, милорд. Я вам, – трёхглазый чародей нагнулся, что-то поправил в вычерченных на полу линиях, – очень и очень признателен. За силу. За… созданные условия. За знания.
Пальцы трёхглазого мага задвигались ещё быстрее, плащ за плечами поднимался всё выше и выше, словно раздуваемый ветром. Забивая ароматы курильниц, всё сильнее становился резкий запах Гнили.
– Стой! – выкрикнул магистр, но Метхли лишь скривил губы в презрительной усмешке. По его лбу, щекам, подбородку стекали большие жирные капли Гнили, срывались с кончиков пальцев, ударялись о каменные плиты и оборачивались какими-то мелкими букашками, выпускавшими многочисленные лапки и проворно забивавшимися в щели, рассёкшие магическую фигуру.
Удерживавшие чародея путы из каменной пыли, не выдержав, лопались одна за другой.
Гниль пришла на помощь своему детищу.
Магистр проворно отскочил назад, его уже успели заслонить трое сквайров. Сверкнули мечи, но пробили они лишь падающий, словно раненая птица, плащ.
Метхли извернулся, уклоняясь от разящих клинков; с рук его уже просто лилась Гниль.
– Спасибо тебе, магистр! – выкрикнул он, широко распахивая рот, растянув губы до ушей и показывая почерневшие нечеловеческие зубы. – Спасибо, ты открыл мне дорогу. А теперь – всё! Всё, всё, всё!..
Он закружился, целые веера жёлтых брызг срывались с его пальцев. Сквайры отступили, пятясь – по их плащам и туникам расползались широкие пятна, ткань стремительно иссыхала, нити с хрустом ломались, оставляя большие прорехи.
Пламенный шар с призраком в нём лопнул с лёгким треском – этого, похоже, никто не заметил в поднявшейся суете.
Потоки силы устремились к трёхглазому магу, ожившие капли Гнили выбирались из щелей, словно набравшись смелости; рыцари пятились всё дальше и дальше к стенам. Никто не пытался атаковать Метхли; ни меч, ни магия в ход так и не пошли.
– Лист падает! – трагически провозгласил Метхли. – Пришло его время, Гниль сделала своё дело. Вы, несчастные, не отмеченные её печатью, останетесь здесь, сгинете навсегда, воя от ужаса и бессилия. А мы, мы, истинные Дети Гнили, изменённые её прикосновением, будем жить вечно! Мы уйдём с этого Листа, уйдём туда, куда пошлёт нас её воля! Смотрите и трепещите!
Ноги трёхглазого мага исчезли в собравшемся вокруг него живом ковре. Лужа Гнили расползалась всё шире и шире, рыцари отступали.
– Умрите, – прорычал Метхли, и из всех щелей полезли уже настоящие многоножки.
Раздались крики ужаса. Мгновение – и твари Гнили уже облепили всех рыцарей.
Трёхглазый маг хохотал; окровавленные огрызки, только что бывшие человеческими телами, звеня не спасшими их доспехами, один за другим рушились на пол.
За спиной Метхли мало-помалу стал разрастаться грязно-жёлтый овал света; там открывался портал, но куда он вёл?
Раздался глухой подземный гром, остатки стен затряслись, обломки камня покатились вниз; откуда-то сверху донёсся далекий рёв, словно там вырвалось на свободу неведомое чудовище.
– Гниль владеет всем! – взвизгнул Метхли. Он кружился в безумном танце, с пальцев срывались жёлтые струйки. – Вам конец, конец, конец! Мы…
Среди бушующего жёлтого паводка, среди вопящих и умирающих людей появилась чёрная фигура – магистр в полном доспехе, однако вместо меча руки его сжимали небольшое зеркальце, в глазу обвившего рукоять дракона посверкивал рубин.
Мутно-жёлтый свет отразился от серебряной глади зеркала, упал прямо на лицо мага, и тот закричал, зажимая глаза ладонями. Третий зрак поспешно захлопнулся, с Гнилью смешивалась красная кровь. Стонущий Метхли согнулся в три погибели, и тут пол под его ногами стал проваливаться. Трещины стремительно рассекли каменные плиты, магическая фигура угасала, и всё сильнее нарастал, прокатываясь океанским валом, глубинный подземный гром.
Метхли замер, словно оглушённый. Блик от зеркальца, казалось, его заворожил, опутал неведомыми чарами; нет, это был не могущественный артефакт, мечущий по воле его хозяина молнии или тому подобное. Метхли будто вглядывался во что-то, что-то пытался разглядеть; вокруг них с магистром умирали люди, мололи жернова Гнили, а эти двое стояли, замерев, двумя статуями.
Подземный гром ударил теперь уже совсем рядом, стены медленно заваливались, погребая под обломками мёртвых, раненых и умирающих. Давили они и Гниль, но той, как обычно, не было дела до смерти её же слуг.
Грянули копыта, давя корчащихся многоножек, в дрожащий круг жёлтого света влетел иссиня-чёрный гайто, вскинул гордую голову, гневно зафыркал. Ему ответили голоса – шесть, – но доносившиеся откуда-то из дальней дали, с самого предела, не доступного не только человеку, но и магу.
Но ни магистр, ни Метхли даже не взглянули на удивительного гайто. Стояли, один – впившись глазами в зеркало, другой – в своего визави.
Во тьме, окружавшей руины, слышалось утробное, низкое рычание, словно там ворочалось какое-то существо, тщась вырваться на свободу.
Гайто вновь заржал, яростно, призывающе; ему вновь ответили, всё те же шесть нечеловеческих голосов, не словом, а воем, клёкотом или глухим рёвом. Иссиня-чёрный скакун встал на дыбы, обрушился копытами на многоножек, давя подвернувшихся, повернулся, бросив последний взгляд – презрительный – на замерших магистра и мага, – и умчался.
Зеркало же в руках магистра задымилось. Металл заметно разогревался, раскалялся, рубиновый глаз дракона выпал из размякшей, потерявшей форму оправы.
По пальцам трёхглазого мага по-прежнему стекала грязно-жёлтая жижа, но теперь она, похоже, забирала с собой и человеческую плоть. Поддались щёки, нос, кожа лба сползала вниз быстро обращающимися в гной пластами. Обнажались кости, они стремительно чернели, на них появлялись роговые наросты, мокрые чешуйки новой брони. Вместе с гноем стекли вниз, выскользнув из орбит, и оба человеческих глаза, помутневшие, незрячие, мёртвые. Зато третий глаз, оставшийся единственным, умирать отнюдь не собирался, больше того, отчаянно дёргался, словно живое существо, пытающееся разорвать невидимые путы.
Метхли – уже не понять, живой или нет – рухнул на четвереньки. Одежда на нём тлела, дымилась и тоже сваливалась на пол, руки менялись, обретая форму лап. Захрустели кости и суставы, выгибаясь по-новому, вытянулись челюсти, по-прежнему усыпанные мелкими, но острейшими зубами, на спине вздулся горб.
Тварь взвыла – с тоской, отчаянием, безнадёжно – и ринулась прочь. Следом за ней устремился и поток многоножек.
Шатающийся магистр разжал пальцы. Раскалившееся зеркало выпало из латной рукавицы, упало на камни, но не со звоном, а с мокрым хлюпаньем, точно недоспелое тесто из опары.