— Во всех газетах пишут. — Пых, пых. — Случилось оно у Королевской больницы, совсем рядом с Уайтчэпел-роуд. Надо же, Джек Потрошитель! Туристы, кстати, обожают старину Джека. Так что переполох будет хоть куда. Вексфорд, кстати, в том самом районе.
Он включил радио. Передавали новости, и пока мы ехали вниз по спиралевидному пандусу, я слушала: «Рэчел Беланджер, тридцать один год, сотрудница фирмы по производству рекламных роликов на Уайтчэпел-роуд. По официальным данным, убийца воспроизвел первое преступление Джека Потрошителя в 1888 году…»
Ну, я хотя бы поняла, что значит «перекинулся Джеком Потрошителем».
«…Тело было обнаружено на Дурвард-стрит в начале пятого утра. В 1888 году Дурвард-стрит называлась Бакс-роу. Убитая была найдена на том же месте и в той же позе, что и Мэри-Энн Николз, первая жертва Потрошителя, на теле оказались похожие раны. Инспектор Скотленд-Ярда Саймон Коул сделал краткое заявление: несмотря на сходство этого преступления с убийством Мэри-Энн Николз 31 августа 1888 года, пока рано утверждать, что это не просто совпадение. Подробности у нашего корреспондента Луиса Карлайла…»
Мистер Фрэнкс вел машину по спирали, едва не задевая стены.
«…Убийства, приписываемые Джеку Потрошителю, были совершены в следующие даты 1888 года: 31 августа, 8 сентября, „двойное убийство" 30 сентября — в этот день в течение часа погибли две женщины — и 9 ноября. Почему убийства прекратились и что с Потрошителем было дальше, осталось неизвестным».
— Поганое дело, — прокомментировал мистер Фрэнкс — мы как раз добрались до выезда. — Вексфорд-то аккуратно в тех краях, где злодейничал этот Потрошитель. Мы всего в пяти минутах от Уайтчэпел-роуд. Экскурсии «По следам Потрошителя» так мимо и шастают. А теперь их, верно, еще прибавится.
Некоторое время мы ехали по шоссе, потом вдруг оказались среди плотной застройки — шеренги домов, индийские ресторанчики, забегаловки, где подают рыбу с жареной картошкой. Потом шоссе сузилось, поток машин стал гуще — незаметно для себя мы въехали в город. Пробрались по южному берегу Темзы, пересекли реку — и перед нами раскинулся Лондон.
Я раз сто видела Вексфорд на фотографии. Прекрасно знала его историю. В середине XIX века лондонский Ист-Энд был заселен беднотой. Чистый Диккенс: карманники, торговля детишками за кусок хлеба, все такое. Вексфорд построили на пожертвования. Купили участок земли вокруг небольшой площади и возвели целый комплекс. Женский корпус, мужской корпус, церквушку в готическом стиле — вот вам еда, кров и духовная пища. Здания вышли симпатичные, на площади поставили каменные скамейки и высадили несколько деревьев, получилось очень уютно. Потом набили оба корпуса бедняками — мужчинами, женщинами и детьми и заставили их по пятнадцать часов в день вкалывать на фабриках, которые понастроили вокруг.
Году в 1920-м до кого-то дошло, какое это адское местечко, и здания пустили с молотка. В некую умную голову пришла счастливая мысль: все эти готически-георгианские постройки по периметру площади как раз подходят под школу; под нее их и выкупили. Фабричные здания стали учебными корпусами. Церковь переоборудовали в столовую. Здания все были из кирпича и коричневого песчаника, строили их в те времена, когда земля в Ист-Энде была совсем дешевой, так что вышли они просторные, с огромными окнами, шпилями и трубами на фоне неба.
— Вот ваш корпус, — сказал мистер Фрэнкс, когда машина запрыгала по булыжнику на узкой подъездной дорожке. Это был Готорн, спальный корпус для девочек. Над дверью красовался барельеф, на нем было высечено слово «Женщины». Под барельефом, как доказательство, стояла женщина. Была она низкорослой, метр пятьдесят с небольшим, но плотной. Густо-бордовое лицо, крупные руки — такими удобно лепить котлеты или выдавливать воздух из автомобильных камер. Волосы подстрижены коротко, фактически «в скобку», клетчатое платье из плотной шерсти. Судя по виду, в свободное время она боролась врукопашную с крупными лесными млекопитающими и била кирпичи.
Когда я вылезла, она воскликнула «Аврора!» так зычно, что какая-нибудь мелкая пташка вполне могла замертво грохнуться оземь.
— Звать меня Клаудия, — сообщила она басом. — Старшая воспитательница в Готорне. Добро пожаловать в Вексфорд.
— Спасибо, — откликнулась я. — Только я Рори.
— Рори. Конечно. Ну как, все в порядке? Хорошо долетела?
— Да, отлично.
Я поспешила к багажнику, чтобы вытащить чемоданы — а то мистер Фрэнкс, чего доброго, переломится местах в трех. Булыжник — не лучшее покрытие для шлепанцев, особенно после дождя, когда во все мыслимые выемки натекло ледяной воды. Ноги промокли насквозь, в то и дело поскальзывалась и спотыкалась. Мистер Фрэнкс опередил меня, открыл багажник и кряхтя начал вытаскивать чемоданы.
— Мистер Фрэнкс принесет твои вещи, — сказала Клаудия. — В двадцать седьмую, пожалуйста, Фрэнкс.
— Слушаюсь, — пропыхтел он.
Снова заморосило; Клаудия распахнула двери, и я впервые шагнула в свое новое обиталище.
2
Я оказалась в вестибюле с темными деревянными панелями и мозаичным полом. На внутреннем дверном проеме висел большой плакат с надписью: «С возвращением в Вексфорд!». Деревянная винтовая лестница уводила наверх — как я поняла, в наши комнаты. На стене красовалась большая доска объявлений, уже увешанная приглашениями в разные спортивные и театральные секции.
— Звать меня Клаудия, — повторила Клаудия. — Пошли сюда, побеседуем.
Открыв дверь в левой стене, она провела меня в кабинет. Стены в нем были выкрашены в темно-бордовый школьный цвет, на полу лежал большой восточный ковер. Все свободные места были густо уставлены и завешаны всякими грамотами и кубками за победы в хоккейных турнирах, фотографиями хоккейных команд, настоящими клюшками. На некоторых грамотах стояли даты и названия школ — из этого можно было заключить, что Клаудии теперь тридцать с небольшим. Меня это удивило — с виду она была постарше моей бабули. Впрочем, у бабули моей на глазах перманентный макияж, а джинсы она покупает в подростковом отделе. Клаудия же, судя по виду, любила свежий воздух и не страшилась разгула стихий, а также не погнушалась бы физическим насилием во имя спортивных достижений. Я с легкостью представила, как она мчится вверх по склону холма, по раскисшей глине, с хоккейной клюшкой наперевес, и орет во все горло. Похоже, именно это мне нынче и предстояло увидеть во сне.
— Это мои комнаты, — пояснила она, указывая на кабинет и неведомые красоты, скрытые за дверью у окна. — Я здесь живу, в экстренной ситуации меня можно звать в любое время суток, а если нужно просто поболтать — то до девяти вечера. Теперь пройдемся по основным вещам.
В этом году ты единственная ученица-иностранка. Ты, наверное, знаешь, что наша система несколько отличается от вашей. В шестнадцать лет все ученики сдают экзамены на аттестат о среднем образовании.
Это я знала. Любой узнает, если даст себе труд хоть немножко подготовиться к приезду. Речь идет о выпускных экзаменах практически по всем предметам, которые вы изучали в своей жизни. Каждый учащийся сдает их от восьми до четырнадцати штук — в зависимости, надо думать, от того, насколько ему нравится сдавать экзамены. По результатам этих экзаменов решается, как вы проведете следующие два года — в семнадцать и восемнадцать лет у каждого свой учебный план. Вексфорд был школой странной и редкостной: «колледж-интернат для закончивших пятилетний курс среднего образования»; «колледж» у них означает «школу для семнадцати-восемнадцатилетних». Собственно, предназначался он для тех, кому не по карману обучение в навороченной частной школе, и для тех, кого достала собственная школа и кто хочет пожить в Лондоне. Обучение в Вексфорде было рассчитано на два года, так что мне не предстояло вливаться в давно сложившийся коллектив: мои будущие одноклассники проучились вместе максимум год.
— У нас в Вексфорде, — продолжала Клаудия, — принято выбирать четыре-пять учебных предметов. В конце последнего года все сдают экзамен на аттестат. Ты его тоже можешь сдать, если захочешь, но, поскольку наш аттестат тебе не нужен, мы можем оценивать твои успехи по другой системе, которую потом примут в Америке. Как я вижу, ты выбрала пять предметов: английскую литературу, историю, французский, историю искусств и математику на продвинутом уровне. Вот твое расписание.
Она вручила мне листок бумаги с огромной таблицей. Никакого привычного единообразия я в расписании не обнаружила. Была сложнейшая схема, рассчитанная на две недели: где-то занятия идут встык, где-то остаются «окна».
Я уставилась на эту белиберду и тут же отказалась от мысли удержать ее в голове.
— Дальше, — продолжала Клаудия. — Завтрак в семь утра. Уроки начинаются в восемь пятнадцать, в половине двенадцатого обед. К четырнадцати сорока пяти нужно переодеться для спортивных занятий — они с трех до четырех. Потом — в душ, с шестнадцати пятнадцати до семнадцати пятнадцати снова уроки. Ужин с шести до семи. Вечером — кружки, дополнительные тренировки или самостоятельная работа. Да, нам нужно решить, в какую спортивную секцию тебя определить. Я бы порекомендовала хоккей. Я тренер женской команды. Тебе понравится.
Этой минуты я боялась сильнее всего. Я со спортом не дружу. Дома у нас слишком жарко, чтобы еще и бегать, да никто и не заставляет. Прикол, но в Бенувиле, если ты видишь бегущего человека, сразу припускаешь следом, потому что раз уж он бежит, значит, есть от чего. В Вексфорде ежедневные занятия спортом были обязательными. Выбирать можно было между футболом (европейским, т. е. беготня, да еще и на улице), плаванием (ну уж нет), хоккеем (на траве, не на льду) и нетболом. Я ненавижу все виды спорта, но в баскетболе, как минимум, немножко разбираюсь — а нетбол вроде как родственник баскетбола. Ну, знаете, иногда девчонки играют в софтбол вместо бейсбола. Нетбол — это такой софтбольный вариант баскетбола, если вы меня поняли. Мячик помягче, поменьше, к тому же белый, и правила немного другие… но вообще это почти баскетбол.