у. Да Осташков опередил — как щенка выбросил из зала, чуть дверь не слетела с петель. Силен, бугай! Да… А вот Старцев, к примеру, другой. Как-то зашел к нему по делу домой. Усадил, позвал соседа — Федора Акимыча, я его знаю, кочегаром на первой котельной работал — угостил каким-то чудным вином и все расспрашивал про Германию, про свалку у Прохоровки. Слышала про бой у Прохоровки? Вот… Заварил он кашу с подземным ремонтом. Правильно, нечего очки людям втирать. Я же этого Сбитякова как облупленного знаю. Прикурить за так не даст. Эх, Любаша, топаешь вот так, топаешь, а когда до конца дотопаешь — одному аллаху ведомо…
Мастер подземников Сбитяков, тот самый, что подошел к Сергею после его выступления на совещании, улыбался широко, торжествующе. Морщины пробежали по загорелому лицу, победно блестели металлические зубы. Все это было так неуместно и бестактно, что даже членам бригады стало не по себе. А дело обстояло из рук вон плохо. Снова оборвалась штанга, на которой в стволе скважины подвешивается глубинный насос.
Лоснящиеся от нефти дюймовые металлические прутья были беспорядочно свалены друг на друга рядом со скважиной. Сиротливо болтались в переплетах вышки крюки для подъема труб.
— Вот тебе и гарантия, — с откровенным удовлетворением прервал затянувшееся молчание Сбитяков. — На все сто процентов. Недели не поработала — и привет семье.
Сергей, сидя на корточках, рассматривал место обрыва. Оно было залеплено нефтью, и пока было трудно сделать определенные выводы. Бригада покуривала в сторонке. Сбитяков нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
— Как ход полированного штока? — сухо спросил Сергей.
— Нормальный ход.
— Число качаний?
— Соответственно.
— Штанговращатель работает?
— Как часы.
— Штанги новые?
— Да какие там новые, — протянул Сбитяков, незаметно переглядываясь с рабочими. — Привезли с другого участка. Видать, заменяли качалку электроцентробежным насосом, а штанги за ненадобностью — к нам. Вот и результат. Усталость металла, ясное дело.
— Ладно, приступайте. А с тобой у меня будет разговор особый, — жестко, отчеканивая каждое слово, сказал Сергей. — Я смотрю, Павел, ты меня за дурачка принимаешь. А зря. Мне кое-что уже ясно. Вот тут в блокноте у меня все данные по режиму, регулированию станка. Еще поговорим попозже.
— Поговорим, — машинально повторил Сбитяков. Улыбку с его лица словно ветром сдуло. — Только зря ребят подозреваешь. По совести делали.
— Цена твоей совести — стертый пятак. Я ведь отлично понимаю твою игру, Павел. Знаю, какие ты разговорчики ведешь. Только смотри, как бы я твои козырные карты не вытянул.
— Ну, будет! — вскинулся мастер. — Ты мне рот-то не затыкай!
Сергей зашагал к машине, но обернулся и еще раз спросил:
— Значит — штанги старые?
— Я уже сказал! — Лицо мастера внезапно отяжелело.
Весна. Четвертая весна забот. Он в последние годы по-настоящему и не ощущал ее — настолько засасывала работа. И стал рассматривать это время как неизбежное зло… Беспомощно вязли богатыри — С-100, могущие черта выволочь из преисподней, обиженно ревели передвижные пропарочные установки, сапоги перетаскивали на себе целые центнеры грязи. В грязи тонули скважины, обслуживающий персонал сбивался с ног, очищая вокруг них территорию. И больше всего бюллетеней подписывали начальники участков в весенние дни.
По ночам звучали неслышные залпы древесных почек, в лесу утрами стлался сизовато-золотой туман, на дымящейся пашне истошно орали грачи. Все реже появлялись в будках молодые операторы — с них весна снимала усталость. Девчата утыкали все углы участка и диспетчерской нежными и хрупкими, как выздоравливающий ребенок, подснежниками. Частенько добытчики шли с работы пешком по зеркальной ленте асфальта, вплетающегося в ажур городских автострад. Весна, весна… Щедрая, как человек, которому ответили взаимной добротой.
Апрель выжал из Сергея наметившуюся было зимой легкую полноту. Давно забыт телевизор. Работа отнимала все, не удалось посмотреть даже «Гамлета», монологи которого целыми днями рычал Генка. С Андреем не виделись давно. Не то, чтобы холодок появился в отношениях — оба были предельно заняты. Андрей, судя по его односложным рассказам, успешно продвигал свои групповые установки. Как всегда упорен: возьмется за что-нибудь, так уж доведет до конца. Сергей однажды пытался намекнуть ему о его взаимоотношениях с Диной, но прикусил язык: на лице Осташкова появилось болезненное выражение. Махнул рукой — своих забот по горло.
«Эпопея» с гарантией подземного ремонта скважин принесла скорее терновый венок, нежели лавры победителя. Отбили «дробь» везде. Пока, конечно, — Сергей все еще верил в собственную правоту. Несвоевременно, непродуманно, не подкреплено убедительными доказательствами… А где взять конкретнейшие доказательства, если даже экспериментировать не разрешают? Правда, одно не очень убедительное есть: на днях Сбитякову объявлен выговор по партийной линии. Штанги, как и думал Сергей, оказались самыми что ни на есть новыми, это подтверждено нарядами. Сбитяков попросту схалтурил еще раз, надеясь скомпрометировать новшество.
Осталась надежда на начальника управления — Ахмета Закировича Азаматова. И хорошо, что есть еще на свете Стас Молчанов, маленький, терпеливый Станислав. Уехал недавно домой со всеми выкладками, подсчетами, анализами. Обещал написать статью за двумя подписями. Сказал напоследок: «Подводных камней до чертовой матери. Тормозящих моментов, так сказать. Но идея верна, я чую это своим длинным носом, назревают какие-то перемены, Сережа. Качество, темпы, стимул — три кита. Ты только не пори горячку, прибивайся к Азаматову. Понравился он мне сильно. Мудрейшие глазки у этого башкирца — замечал?»
Азаматов ожесточенно тер ладонями залысины на большой, с выпуклым лбом голове, время от времени оглядывая свой кабинет узкими, с припухшими веками, глазами. Полное лицо с маленьким ртом, с набрякшими мешками почечника, с густейшими бровями хранило сердитое выражение. Смуглые пальцы его то начинали выбивать дробь на настольном стекле, то перебирали разноцветные карандаши, разложенные в идеальном порядке. С раздражением потянул к себе областную газету, взглянул на нее и откинулся назад, словно не веря прочитанному. Но огромный заголовок так и лез в глаза, требуя внимания.
И поймал же его Молчанов! Впрочем, и он, Азаматов, тоже хорош. Неделю назад они допоздна засиделись с корреспондентом, и понесло его на откровения. Вот и любуйся теперь собой. А фотография-то: складки под подбородком, измятый костюм. Услышав категорическое «нет» на просьбу попозировать, разыскал фотографию в архиве управления. Вот он, очерк — «Маленький хозяин большой нефти».
Азаматов снова зашуршал газетой, она неудержимо притягивала взгляд.
«Когда встречаешься с людьми, причастными к событию сорок четвертого года, начинаешь испытывать волнение, будто «дела давно минувших дней» воскресают в твоей собственной памяти. В тот день в Шайтан-долине снова, будто сорвавшись с привязи, загулял черный сухой вихрь.
99-я скважина угрюмо вжалась в ложбину между двух невысоких холмов, а люди — их было не меньше тридцати — тихо переговаривались, как в час ожидания внезапной атаки, и поглядывали на высокого сутулого мастера Николая Польских, который, натянув на голову капюшон, бродил по настилу буровой, заложив за спину огромные мосластые руки. Сейчас для Ахмета Азаматова он был просто Колей, которому выпала судьба, вернее, счастье окунуться в первый фонтан волнующе-прекрасной нефти, долгожданной, необходимой. Так, наверно, ждут первого ребенка немолодые и стосковавшиеся по нему супруги».
«У Николая и Ахмета все было потом — звезды Героев, лауреатские значки, приветствие Сталина. Все это было потом. А пока все смотрели на него и ждали чуда, хотя подготовлено оно было не им одним, а тяжелейшими годами поисков, сомнений, удач и разочарований. Шла война, и нефть была нужна так, как никогда — это понимал даже мальчишка-фэзэошник… Но дело так и не ладилось — что-то случилось с лебедкой, пропал пар. Ежились на ветру замнаркомы, инженеры, парторг ЦК, в тысячный раз протирали объективы киношники. И когда все уже начали потихоньку расходиться, направляясь к поселку, вдруг послышался необыкновенный, ни на что не похожий свистящий шум — и все кинулись к буровой, над которой победно колыхался, раздувая черно-туманный зонт, огромный фонтан.
Люди, казалось, сошли с ума… С ног до головы были в нефти и генерал-директор в щегольском мундире, и солидные замнаркомы. Польских качался на людских руках, а обезумевшие киношники все снимали, снимали…»
Азаматов покрутил головой. «А ведь так и было…»
«…Ветер стих внезапно, и как-то сразу пали сумерки. Азаматов, упаковав в обыкновенную брезентовую сумку две пол-литровые бутылки с маслянистой черно-золотистой жидкостью, вскочил на каурого жеребца с конного двора и умчался в тусклую беззвездную степь… А наутро председательствующий на заседании пленума обкома партии торжественно поднял над головой две бутылки. И зал долго аплодировал невысокому круглолицему парню, стоявшему у рампы и растерянно теребившему пуговицу на гимнастерке».
Азаматов прервал чтение — в кабинет вошел главный инженер. За ним следом Осташков. Начальник управления кивнул ему — садись, мол, — и углубился с главным в какие-то расчеты. Осташков рассеянно огляделся, на глаза ему попалась сложенная второпях газета. Он вопросительно взглянул на Азаматова, но тот был занят. Осташков осторожно потянул к себе газету и сразу же насторожился, наткнувшись на имя начальника управления. Да это же Стас! И начал читать откуда-то с середины.
«Существует ли мера, определяющая безоговорочную приязнь людей к своему руководителю? Наверно, все-таки да. Мне рассказывали, как Азаматов ездил лично в Москву доказать невиновность заведующего нефтеперекачивающей станцией, когда его арестовали по обвинению во вредительстве: в Уразметово случился порыв линии, несколько тысяч тонн нефти хлынуло в реку. И сумел доказать: стальная задвижка была с заводским браком.