пахом сырых байковых варежек. Что-то дрогнуло внутри… Он осторожно провел у мальчишки под носом.
— Э-э, масляный фильтр течет у тебя, гвардеец. Замерз? Беги домой, от мамки влетит.
— А у меня нет мамки. Она недавно умерла. Мы с батей живем.
Андрей пристально взглянул на него, поправил круглую шапочку.
— Иди, простудишься. Далеко дом-то?
— А вот он, подъезд.
Осташков долго смотрел ему вслед… Сигарета горчила. Неужели сам схватит простуду?
Потом часто возникал перед глазами серьезный человек, задавший ему неожиданный вопрос. Действительно, почему? И волновался, вспоминая этот случай.
Итак, согласие дано, и вот уже целую неделю Андрей Иванович Осташков — начальник технического отдела управления. Шесть глаз его подчиненных глядят выжидающе и вроде бы равнодушно. Но в них вопрос: а поворотись-ка, сын. Откуда ты взялся и чего ты можешь? Прыжок от прошлого к настоящему был настолько неожидан, что Андрей поначалу отмалчивался, закопавшись в документацию, а его подчиненные без конца ходили на перекуры, слонялись по управлению. Старший инженер отдела Жора Степаненко, подвижный, с ехидцей парень лет двадцати восьми, потрогал бицепсы нового начальника и осведомился:
— Сколько толкаете?
— Сто двадцать. А что?
— Сила есть… — неопределенно отозвался Жора и остальные нехорошо заулыбались. «Ах, подлецы. Что же не добавляете — ума, мол, не надо?»
Андрей сказал что-то приличествующее моменту, и все засмеялись — довольно-таки благожелательно. Когда же стало известно, что Осташков работал в группе Токарева, крупного специалиста по автоматизации нефтедобычи, на лицах инженеров появилось что-то похожее на уважение.
Промыслы, участки, экспериментальные группы… И так целыми днями. У Андрея впервые появилась персональная машина — потрепанный «Москвич» морковного цвета. Он уже успел убедиться, насколько широк круг его обязанностей. Убедился на деле, что чисто техническая проблематика в его работе — блеф, хотя совсем недавно были иллюзии на этот счет: уютная комната с кульманом, мудрые складки на лбах членов «мозгового треста». Работа приняла совершенно прикладной характер.
Первые же поездки на промыслы дали массу отправных точек для дальнейшей работы. Уже успела обуять легкая гордыня, приятно вспомнить чуть удивленный взгляд старшего инженера отдела…
Дело было так. На днях заехали они с Жорой на участок одного из самых удаленных промыслов — шестого. Шло заседание группы по новой технике. Андрея представили. В течение полутора часов он прилежно исписывал блокнот, самым внимательным образом слушая выступления. Вышли на перекур. Двое рабочих перегружали со стеллажей в автомашину трубы. Один — совсем хилый, длиннорукий, с подкашивающимися ногами. Конец трубы, положенный на плечо, сгибал его чуть ли не вдвое. Шофер — парень — косая сажень в плечах — рассеянно перелистывал книгу в кабине. Старший инженер промысла занервничал.
— Что ж подъемного механизма не поставите? — поморщился Андрей. — Людей же гробите.
— Давно прошу опоры под подкрановые пути, — отрывисто пояснил старший инженер. — И кран-балку не могу найти.
— Кран-балка и не нужна. Обычный консольный кран сделайте. Электромоторы есть?
— Навалом. А передаточный механизм где взять? Да еще с соответствующим передаточным числом?
Андрей, поразмыслив, попросил чертежи имеющихся насосных установок.
— Есть в наличии списанные насосы для перекачки реагента? — В голове мгновенно родилась простая комбинация подъемного устройства. — Есть? Возьмите и приспособьте редуктор. У него ж червячная передача. Полтонны вполне выдержит, больше вам практически не нужно. Поставьте опоры под подшипники, удлините вал или новый выточите.
Старший инженер, как показалось Андрею, слегка испуганно поглядел на него и изо всей силы хлопнул себя по лбу:
— Валенок сибирский!
Жора Степаненко полунасмешливо, но с явным одобрением, заметил:
— Первый раз встречаю такого гениального начтехотдела. Как в кино: молодой инженер с задатками Эдисона приходит на производство и вскоре выводит свой цех в передовые.
После новогоднего разговора они с Диной виделись очень редко. Иногда он звонил ей и всегда, как от выстрела, вздрагивал от ее ласкового, ровного голоса в трубке. Телефонная линия, казалось, доносила до Андрея тепло ее дыхания… Так и живут в трех минутах ходьбы друг от друга. Смешно и нелепо выглядели их отношения. «Неужели восемь лет не смогли превратить меня в трезвого мужчину и заставить понять, что по меньшей мере наивно искать ту далекую девчонку, по уши влюбленную в Витальку, искать сейчас, в равнодушной ко всему, кроме своих затаенных мыслей и желаний, Дине?»
И вот здоровенный мужик по ночам принимает люминал, чтобы уснуть. И ищет массу причин для поездок на первый промысел. Как это, оказывается, радостно, когда видишь ее за пультом! Зеленые, красные отблески сигнальных лампочек путаются в волосах, пробегают по руке, плечам. Прижав к уху телефонную трубку, она что-то говорит. Шевелятся губы. Делает записи в тетради. И палец с ущербинкой — в чернилах. А разве солидно — стараться пройти под окнами, где расположился учебный комбинат, чтобы на секунду увидеть ее?.. Смешно — впервые поцеловал Дину в этом городе, неожиданность встречи бросила их друг к другу. О чем она думает? Многое б дал Андрей, чтобы узнать… Сейчас, когда ее и его жизнь пошли параллельными курсами, надо решать. Пора кончать осточертевшую обоим волынку.
«Кто ты, Дина? Меня мучает сознание моего бессилия понять, почему все так получается. Не верю, что я совершенно безразличен тебе. Повторяю снова: мертвым не больно. Я не могу без тебя. И лучше слов, чем эти, еще не придумал. Не умею».
Не любивший откровенничать, зачастую отделывавшийся шуткой от неизбежных вопросов по поводу своей затянувшейся холостяцкой жизни, Андрей как-то захотел излить душу Сергею. Несмотря на то, что время от времени он чувствовал в себе что-то похожее на ревность к нему и усилием воли подавлял в себе это. «Глупости. Будь мужчиной». Но разговор не получился. Сергей, понимающе улыбнувшись, развел руками:
— Я, Андрюха, сам не знаю, как мне распутаться с прошлым. Помнишь ведь Римму? А что касается Дины… Просто пойди к ней домой, нахально — а что тут особенного? — и попытайся все точки над «i» поставить. А вообще-то она странная. Как в башне живет. А может, это и правильно. Зато отличной супругой будет.
Нет, неважным оказался Серега советчиком. Будто все это так просто…
Скважина забастовала окончательно. Еще недавно она аккуратно выдавала «на гора» четыреста тонн жидкости, а теперь, как в насмешку — пятьдесят. А нефти в ней? Тонн тридцать, не больше. Сергей давно побаивался ее и при первых же признаках очередного каприза принимал необходимые меры. Ничего на сей раз не помогло: ни кислотная обработка, ни промывка горячей нефтью.
Мастер Тимофеев, сплюнув, отошел от скважины. Осторожно перевязал палец — сорвался ключ с гайки.
— Что ты к ремонтникам лезешь? — проворчал Сергей. — Вывозился, как леший. Иди, перемени повязку-то. — И, оглядев донельзя замазученную скважину, поморщился:
— Не умеем чисто работать. Авгиевы конюшни.
— Любишь нефть — люби и пачкаться, — буркнул Тимофеев. — До белых халатов еще не дожили.
— Э-э! — отмахнулся Сергей. — Плохому танцору, сам знаешь, что мешает.
Мастер искоса взглянул на Старцева: досиня выбритый, в плотной заграничной куртке с алюминиевыми застежками. Стрелки на брюках — пальцы обрежешь. Но вид озабоченный. Впрочем, в последние месяцы это выражение не сходило с лица Сергея.
— Операторам подскажи — пусть выскоблят территорию скважины.
— Устали люди, Сергей Ильич. Третий день, стало быть, на ногах.
— Скоро Первое мая — забыл? А скважина где? Прямо у въезда в город. Скажут, устроили безобразие у парадного. Ничего, пусть поработают, потом возьмут отгул.
Сергей поежился от ветерка. Посмотрел на часы, зашел в крошечную будку, закурил. «Видел бы Фатеев — на десяти собраниях упомянул бы». Погасил сигарету. Тяжело ввалился Тимофеев, уселся на скамью, уронив меж колен лопатообразные большие ладони. Пепельный клок волос выбился из-под кепки. Широкие крылья носа — в нефти. И вдруг Сергей ощутил внезапный прилив жалости к своему немногословному и безотказному мастеру. Вспомнилось, как бессовестно иной раз перекладывал свои прямые обязанности на его сутуловатые плечи. Он положил руку мастеру на колено.
— Плохо выглядишь, Ефим Иванович. Лица на тебе нет.
— А у многих из нефтяников ты свежие лица видел? Все как копченые сельди.
— Отдохнуть бы тебе надо.
— Не привык я, стало быть, в домах отдыха бока отлеживать. С тоски заболею. А насчет «свалиться»… В концлагере чуть потруднее было.
Сергей поднял на него глаза.
— В концлагере?
— На что переводить-то будем скважину?
«Он был в лагере смерти? Тимофеев?»
— Что ты сказал?
— С геологами говорил? На какой способ эксплуатации будем переводить скважину?
Сергей чувствовал, что еще немного — и он выйдет из себя.
— Что вы мне суете электронасосы? — все же вспылил он. — Я же тебе, Жора, ясно сказал, что характеристика…
Голос Жоры Степаненко был полон властности — покомандовать он любил.
— Сергей, ты, ей-богу, как будто первый день на промыслах. У нас избыток электронасосов. Валяются без толку на складе. Вот и будь любезен, переводи.
— Думать надо! — распалялся Сергей. — Что, по-твоему, важнее: вид добычи или рост добычи?
— Не морочь голову и не задавай детских вопросов.
На другом конце провода произошла заминка. Кто-то дунул в трубку. Сергей понял — Андрей. Его привычка.
— Здорово, Серега. Чего пылишь?
— Андрюха? Привет. Ты-то мне и нужен. Какого черта вы там мудрите? Я Жорке говорю, что надо штанговый насос. Выгоднее он на этой скважине, понимаешь? Я наверняка доберу еще 15—20 тонн в сутки. А параметры скважины не соответствуют данным электронасоса, я с геологами говорил. А вы мне его суете. Я по сорок раз не собираюсь ремонтировать скважину…