Молодой паренек с блокнотом на коленях, сотрудник городской редакции, прервал его:
— Слушай, а брюки у тебя потом были… это самое… сухие?
Грянул хохот. Сергей, вытирая выступившие слезы, тронул корреспондента за руку:
— Дурачится… — И подробно рассказал, как обстояло дело. Прощаясь, корреспондент обернулся к ухмыляющемуся Анатолию:
— У тебя богатое воображение. Писать не пробовал?
— Только любовные послания, — серьезно ответил тот.
— Пойдем в летнее кафе, Надя?
— В «Ладу»? С удовольствием. Название — прелесть, правда?
— Совершенно гениальное, — согласился Сергей.
— Пойдем быстрее! — Она схватила его за руку и потащила по крутой каменистой аллее парка вниз. Убыстряя шаг, он пошел, посмеиваясь над собой: ни дать ни взять влюбленная пара. Он посмотрел на ее легкие незагорелые ноги в туфлях с высокими каблучками без задника, тонкую длинную спину, угадывавшуюся под свободного покроя блузкой, смеющееся лицо, волосы, в которых неуловимо чередовались блеск и тени и которые так похожи на Риммины.
«Какая муха меня укусила? Черт понес вчера к кинотеатру! Вроде бы, вышел из возраста, когда можно шляться по улицам и заводить знакомства с девчонками».
В кафе почти не проникало солнце. Нет, оно прорывалось через лиственный разброс кленов, припавших к окнам, и яркие пятна разбежались по всему залу, взбегая на столы, инкрустированную никелем стойку бара, раскачивались на висячих голубых плафонах.
Сергей нахохлился и закурил. Пока Надя водила по узкой страничке меню, он автоматически отметил, что ей не идет перламутровая помада. Она должна быть ярче, отчетливей подчеркивать линию губ, от этого они только выиграют. И зачем она так загнула ресницы? И неаккуратно — некоторые участки так остались прямыми, как пики. А вот глаза — несоразмерно маленькие на таком лице. К удлиненному овалу подошли бы большие, от самых висков до переносицы. Однажды в областном художественном салоне он видел портрет женщины в черном. Огромные глаза на фоне тревожно-чистых березовых стволов. Кажется, репродукция с врубелевской картины. У Нади глаза круглые. Правда, плечи великолепные. И опять-таки в них нет теплоты. У той же Дины — расцветшие, гордые, как бы ожидающие сильных рук. Эти же просто красивы. Грудь, правда, ничего. В общем, все в норме. Не вылезает из стандартных параметров, из общепринятых контурных измерений, которые он видел однажды в американском «Плейбое».
Он изучал ее как схему, в которой не должно быть ничего лишнего. И вспомнилась Римма. А за этим воспоминанием маячило зыбкое прекрасное лицо Ирины. Он вздохнул.
— Что пить будем, Надя?
— Лимонад… Или пиво?
— Такие, как… Ну, ладно: шампанского или сухого. Согласна?
— Хорошо, — кивнула Надя. А на закуску — что-нибудь легкое. Салат, например.
— И конфет.
Глупое положение! Случайное знакомство, ни к чему не обязывающие отношения. Вчера он увидел ее у кинотеатра, вспомнил точеные плавные руки над столом, ставящие чай, быстрый взгляд — секретарь Азаматова Надя. Подошел к ней, начал нести несусветную чушь, удивляясь собственной болтливости. Бродили по одноэтажным переулкам, по детским площадкам в глухих зеленых дворах. Поцелуи, гибкое нервное тело в руках. Тетя Даша выронила вязанье, увидев, что сосед пропускает в свою комнату девицу, которая при виде ее скромно опустила глаза.
— Как же ты перед матерью отчитаешься? — спросил он Надю утром, когда она причесывалась перед зеркалом.
— У подруги ночевала, и все, — беззаботно отмахнулась она. — Не маленькая.
— Угу… Не маленькая, — сказал Сергей, вспомнив ее бестрепетный взгляд, когда он накануне запер на ключ дверь комнаты и подошел к ней. — Конечно…
— Шампанское — прелесть. Попробуй, Сережа!
Что толкнуло его на эту связь? Объяснить внятно он этого не мог. Вероятнее всего, не оставляющее в последнее время чувство беспокойного и тревожного одиночества, когда хочется бежать без оглядки, стряхнув с себя груз утомительной повседневности. И вот — Надя. Ее неутомительная ласковость, ее голос — по-особенному нежный и протяжный, когда она произносит: «Сережа…», ненавязчивость заставили его забыться на короткие ночные часы. А теперь, кажется, наступает похмелье.
— Ты слышишь? Пей, а то выдохнется.
— Это донское игристое.
Ее нога мягко прижалась к ноге Сергея. Он убрал свою. «Скот ты все-таки. Вчера она тебе казалась чудом. Ты даже умилялся тому, как она неловко пьет вино. Сажал на подоконник, чтобы полюбоваться профилем».
Он начинал злиться — на беспечную Надю, на официанток, гремевших подносами, на себя.
— Сережа, о чем ты думаешь?
— Не обращай внимания. Ты, наверно, проголодалась?
«Никого не хочется видеть. Уехать, что ли? Тем более, что предлагают в Урай начальником цеха капитального ремонта скважин. Что я здесь высижу? Что докажу? Что хочу честно выполнять свои обязанности?.. Выходит, совесть имеет еще и подразделы? В одном случае сделка с ней называется подлостью, в другом — «учетом объективных условий?» Дожить до тридцати лет и запутаться в моральных критериях. Заставить людей работать на совесть — значит не верить им? Какая чушь? Вера вере рознь. Я всегда уверен в профессиональной пригодности своих ребят. А вот Генка погиб. «Доверяй, да проверяй» — золотое правило, но как легко его, оказывается, испохабить демагогией!»
— Сережа, сегодня концерт во Дворце. Приезжает Ренский с ансамблем. Пойдем?
— Хорошо.
— Мне уже скучно.
— Сейчас пойдем. — Ему вдруг захотелось обыкновенной холодной воды. Он сходил на кухню, принес.
«Постой. Но ведь в остальном я был прав. Никогда не покрывал, не гладил по головке разгильдяев. Не добавлял из «загашника» нефть, чтобы вытянуть план. Не юлил, когда били за упущения. Мало того, отказался от премии, когда Фатеев сумел втереть очки трудовикам и «перевыполнить» квартальное задание. Пошел с ним на крупный скандал, когда в обход профсоюза тот хотел дать квартиру геологу, холостяку — и квартиру отдали многосемейному оператору. Андрей что-то говорил об умении ладить с людьми и вообще, добавил шутя, начальству виднее. Взять смерть Генки. Рассуждая строго, он виноват сам: не имел право лезть в качалку без инструктажа. Но его, Сергея, сняли. Трагический случай послужил дополнительным аргументом в пользу мнения о нем, Сергее, как о человеке, мешающем спокойно и привычно работать».
Чья-то рука легла ему на плечо.
— Сережа!
Дина в легком сарафане с открытыми плечами стояла возле него. Сергей обрадовался.
— Присаживайся, Диночка. Вот, решили посидеть немного с Надей.
Молниеносные оценивающие взгляды. В доли секунды обе успели отметить достоинства и недостатки друг друга. Надя стала чуточку надменной, самолюбиво повела плечом. Дина с едва заметной улыбкой повернулась к Сергею, покойно легли на стол ее, успевшие загореть до шоколадного цвета, руки. Одна ревниво косила взглядом, другая держалась с достоинством женщины, не желающей казаться иной, чем она есть на самом деле.
Сергей посмеивался, низко опустив голову.
— Я зашла пообедать. Вижу — вы сидите…
Официантка перестала, наконец, грохотать подносами и ушла на кухню. Стало до легкого звона в ушах тихо.
— Настоящее лето. — Дина повернулась к Наде. — Вы уже купались?
— Нет, — лаконично ответила та, не отрывая губ от бокала.
— Сережа, у меня к тебе деловое предложение. Я хотела в этом году ехать отдыхать в Болгарию, на Солнечный берег. В сентябре. Но, понимаешь, брат приезжает в гости, как раз в это время. Поезжай, что тебе стоит? Я предлагала ребятам из управления. Охотников что-то нет. Все как с ума посходили — Кавказ да Крым. Если деньги нужны, то я…
Сергей с любопытством взглянул на нее.
— Самое странное в том, что я только вчера думал об этом, Дин. Тем более, что один раз там довелось уже побывать. Понравилось здорово.
Сергея всегда раздражали вопросы типа «А любите ли вы свою профессию?» Или еще глупее: «Какое моральное удовлетворение она вам приносит?»…
Но сегодня, после встречи с Диной в кафе, он почему-то задумался над тем, действительно ли он любит свою профессию?..
Его «первая любовь» вспыхнула в несколько необычных обстоятельствах. И предложение Дины насчет Болгарии живо все воскресило в памяти.
…Полтора года назад он с группой молодых инженеров-нефтяников выехал на отдых в Болгарию. Все это произошло неожиданно и кстати — Сергей издавна питал этакую заочную симпатию к Болгарии… Поездка по стране уже близилась к концу. Позади уже были и Солнечный берег, знаменитый Несебыр, Бургас, Плевен, София…
Однажды их автобус остановился у маленького ресторанчика на берегу искусственного озера. И вдруг Сергей увидел на том берегу знакомый силуэт буровой вышки.
Он побежал к ажурному силуэту буровой — все равно завтрак задерживался. Скорее всего, не умещалось в сознании: заграница — и знакомая до мелочей установка турбинного бурения. Та самая, с которой началась его дорога к нефти. Болгары, обнаженные по пояс, колдовали возле ротора. Лязг инструмента, хриплый стон лебедки, звонкие стальные параллели тросов, подрагивающая палубной дрожью площадка настила. Опытный глаз Сергея заметил неуловимый для других разлад в работе. Чуть опаздывает помбур, коренастый парень с выпяченной челюстью, не вовремя подает очередную «свечу» верховой, у пожилого мрачноватого бурильщика за тормозом, кажется, далеко не идеальная интуиция — вон как неосторожно стыкует колонну, так и резьбу недолго сорвать. Болгары, все четверо, разом обернулись к нему и дружно заулыбались. Сергей, помахав в ответ, погладил раскаленную солнцем ткань, служившую защитой от непогоды: «Системы Инсарова…» и невольно улыбнулся, вспомнив тургеневского Инсарова. Любопытное совпадение… И обрадовался, будто поздоровался с давно отсутствовавшим приятелем. Мрачноватый бурильщик, обнажив все тридцать два великолепных зуба, подозвал его к себе. «Откуда, братушка?» «Урал. Нефтяник». «О, я бывал у вас. Практика. Азаматов — там?» Сергей дотронулся до потного коричневого плеча бурильщика: «Конец крючка длинный очень. Обрезать надо», — и жестами начал объяснять, показывая на крючок, которым помбур оттягивал конец трубы на настил. Бурильщик покачал головой и что-то крикнул рабочему. «Слишком мелкий шурф. Поэтому квадрат высоко торчит над землей. Неудобно. Понял?» Тот так же часто покачал головой, не сводя глаз с бурильного инструмента. «Как нефтепроявление?» «Нямам. Пока нет». Слегка обескураженный решительностью, с которой болгарин отмел все его советы, Сергей вытащил сигарету, намереваясь угостить бурильщика, но тот запротестовал: «Пушенето забранено. Не можно. Газ», — и изобразил округлыми движениями руки нечто вроде облака. И добавил: «Опасно». Сергею почудилась легкая усмешка: вот так нефтяник, простых истин не знает. Смутившись окончательно, Сергей прощально помахал рукой, сошел по наклонному настилу. У ресторанчика сипло надрывался автобус, дозываясь