Фатеев подписал приказ, распорядился вывесить немедленно. Позвонил в редакцию. Оттуда ему ответили, что корреспондент уже успел проинтервьюировать отважных смельчаков. Так и сказали — отважных смельчаков. С чувством легкой досады заведующий промыслом бросил трубку на рычаг. Ему всегда нравилось удивлять неожиданным сообщением и созерцать произведенный эффект с видом человека, никакого отношения к сообщению не имеющего.
Фатеев отлично понимал, что могло бы произойти, если бы установка взлетела на воздух — рядом, к тому же, пруд-накопитель, полный нефти. Он бы мог распечь инженера-электрика за плохую грозозащиту — любой завпромыслом поступил бы именно так. Во-первых, Фатеев знал отлично, что фактор случайности в критические моменты играет роль палочки-выручалочки: на него можно свалить многое. И, потом, его самолюбию льстила мысль о том, что именно на его промысле люди проявили героизм. Да, героизм, хотя в силу своей обязанности могли бы сделать и другие. Не все — но кто-нибудь другой. Досадно немного, что героями оказались Старцев, хладнокровно, как он считал, уничтоженный им, и этот сопляк Семин, по которому давно плачет увольнение.
Он втайне рассчитывал, что отныне Сергей будет сторониться его. Во всяком случае, переступать порог кабинета только тогда, когда появится необходимость или он, Фатеев, вызовет его. Но Старцев пришел к нему буквально на следующий день после приказа о снятии его с должности начальника участка, буднично поздоровался и попросил подписать наряд на трубы. Казалось, он не чувствовал никакого унижения, не замечал соболезнующих взглядов ИТР. А когда в разговоре Фатеев старательно выделил обращенное к нему «товарищ мастер подземного ремонта», в темных глазах Старцева дрожала откровенная насмешка.
— Ты ж теперь непосредственно в бригаде. Гарантируй ремонт. Дерзай. Только спасибо скажем.
Фатеев ожидал вспышки, красных пятен на лице, грохота отодвигаемого стула. Ничего такого не случилось. Сергей весело взглянул на него.
— А мы уже экспериментируем. Разве вы не знаете? Было же решение техсовета. Или забыли?
Сергей ушел. Фатеев стал прохаживаться по кабинету. Как после такого… решение техсовета остается в силе? Что за чертовщина? Первым же желанием было вернуть его, потребовать объяснения. Но, поразмыслив, он махнул рукой: пусть его, хуже не будет. Все равно систему оплаты Старцев изменить не в силах. А так, глядишь, и пользу извлечем: увеличится, может быть, общий баланс межремонтного периода. Чем бы это дитя ни тешилось… Дитя ли? А вообще-то, главное в нефтедобыче — увеличение коэффициента нефтеотдачи скважин, и старцевскую возню с гарантией легко подвести под один из пунктов плана оргтехмероприятий по наращиванию добычи.
Дверь распахнулась, и в ее проеме возникла фигура Азаматова. И Фатеев вдруг подумал, что Азаматов не любит ездить в персональной «Волге» рядом с шофером — из-за дверцы торчал один лишь его нос. Сейчас, простоволосый, шуршащий бежевым плащом, начальник управления напоминал какого-нибудь заштатного кинооператора. Азаматов, усталый и хмурый, сел напротив Фатеева, отодвинул локтем кучу папок.
— Здоров, Алексей.
— Здравствуй, Закирыч.
Между ними давно установились прочные, обязывающие к откровенности отношения. За двадцать лет, постарев в бесконечных хлопотах, познав в избытке горечь потерь и счастье удач, они имели право говорить друг с другом без обиняков.
— Заскочил попутно. Был на водозаборе. Довели его до ручки. Воду — брать берем до тех пор, пока жареный петух в задницу не клюнул. — Он вытер платком вспотевшее смуглое лицо. — Попроси-ка принести что-нибудь из буфета. Освежающего. Можно пива.
Вскоре секретарь принесла две бутылки ледяного мартовского пива.
Жадно осушив одну, Азаматов поднялся.
— Уже?
Тот, подумав секунду, сел. Пальцы его привычно схватили торчавшие из эбонитового стаканчика карандаши. Фатеев насторожился: он слишком хорошо знал этот нервный жест.
— Что, Закирыч?
— Не нравишься ты мне, — отрезал Азаматов.
— Я не девка… — начал было с обидой Фатеев, но начальник управления перебил его:
— Помолчи-ка… Алексей, ты помнишь случай в сорок седьмом?
— Мало ли их было.
— Вспомни-ка. Взорвалась двухтысячная емкость, разнесло контору нефтебазы.
— Ну-ну.
— Помнишь, меня таскали в органы, почти под арест взяли — это уже второй раз было?
— К чему ты клонишь, не пойму?
— Да все к тому. Ты поехал к министру и заявил: если сажаете Азаматова, сажайте и меня… Знаешь ведь, как говорят пьяные: ты мне друг?
— Дальше.
— Мы с тобой далеко не молодые люди, чтобы дуться, разыгрывать такую, знаешь… оскорбленную невинность… Ага, вижу, начинаешь догадываться. Ты извини, но я перестаю тебя понимать. И уважать тоже.
— Вот как?
— Вот так! Присматриваюсь. Вроде бы ты не изменился. Рабочие на тебя не жалуются. Даже наоборот. Одному тёс для крыши помог достать, второго премировал из хитрых фондов за срочную ликвидацию аварии, третьего похвалил от души… Надо — ты ночуешь на скважине, знаю. Но в истории с Сергеем ты был мне просто противен. Что с тобой? Я никогда не замечал в тебе мелкой мстительности, желания свалить человека и еще ударить лежачего. На техсовете ты его просто обделал. Я не говорил тебе об этом долго, даже после гибели Фролова. А ведь когда убило его, ты прибежал ко мне, я глазам своим не поверил: ты радовался. Да, радовался, что Старцева снимут с работы. Ты знаешь, что за это не прощают. А как ты злорадствовал, когда сообщил, что его участок не выполняет план! Чему ты радовался? Нет, не тому, что умный начальник участка у тебя. Не тому, что человек душой за работу болеет, что сволочей не выносит. Как это называется, Леша, пока еще испытанный мой друг Леша? А история с факелами? Повоевать решил? Да я б таких ребят с руками и ногами… Стыд — Силантьеву вмешаться пришлось. Я ведь тоже, откровенно говоря, сначала посматривал на их затею как на баловство. Потом понял, когда Старцев доказал. До-ка-зал! А тебе надо было поадминистрировать, кулаком погрохать. Иногда послать кой-кого к такой-то матери полезно, сам знаю… Но ведь… Захотел Старцеву и ребятам доказать, что твое слово еще что-то значит. Знают они это, не волнуйся. Сейчас ведь не сороковые годы, очнись ты, наконец. Прошло каких-нибудь семнадцать лет, а ты уже забыл Утлыкульскую магистраль? Забыл, как кровью харкал, хотя и начальником стройки был? И траншеи вместе со всеми копал. Крапиву варили в кожухах манометров — забыл? Эх, ты, седина в бороду, а ум — в задницу? Времена-то меняются, как ты не поймешь, Леша?
Азаматов снова отпил глоток светло-коричневого пива.
— Семина за непослушание по две смены заставляешь работать. Брось, Алексей. Не к лицу тебе. Тебя ж люди все-таки ценят. Ты член обкома, бюро горкома, заслуженный нефтяник. Не надо.
Он встал, застегнул пыльник.
— Старцев горяч. Так будь же ты капельку потерпеливей. У него тормозов нет иногда, но ведь ты-то через все это прошел… И вот еще что. Мне не нравится, что майский план бывший старцевский участок не выполнил. Совсем не нравится… Ну, пока.
Приземистый мотоцикл отшвыривал широкими колесами километры. Свистяще пел асфальт. Анатолий, чуть отвернув в сторону лицо и щуря слезящиеся глаза, прибавлял и прибавлял газу. Мотоцикл угрожающе повышал голос. Вот-вот выйдет из терпения, как беспрерывно терзаемый шпорами конь. Легкий, плавный, как бок глобуса, перевал — и несется к голубовато-серой черте горизонта сужающаяся, словно луч прожектора, асфальтовая дорога. Любка крепко держалась за плечи Анатолия, тугой воздух, за который, казалось, можно было ухватиться, вмиг разметал волосы.
— Толенька! — Любка пригнулась к самому уху Анатолия. — Не сходи с ума, разобьемся.
— Такого со мной еще не бывало!
Встречные машины проскакивали мимо со сдавленным ревом, дымя на подъемах. Их обогнала «Волга» — все пассажиры, как по команде, провожали глазами сумасшедшую пару, силившуюся их догнать. Белобрысый парень в синем джемпере весело скалил зубы, а девчонка за его спиной, распустив рыжее пламя волос по ветру, махала им рукой.
Анатолий свернул в лес. Любка соскочила с мотоцикла и запрыгала, разминая затекшие ноги. Села на пенек и начала с треском расчесывать спутанную свою гриву.
— Безжалостная ты! — покачал головой Анатолий. — Ведь они живые!
— Пустяки! — отмахнулась Любка. — И все из-за тебя. Давай я их вправду обрежу, Толя! Ведь лето же, такую тяжесть таскать. Ну, погоди, затянет меня в насос! — пригрозила она.
— Ни в коем случае! Сбережем святыню нашу…
Анатолий положил голову на ее колени. Лицо его показалось Любке далеким и немного чужим. Он провел рукой по склоненному к нему лицу.
— Хорошо быть тунеядцем! Целый месяц сессия. Красотища! Постой, а ты почему не на работе?
— Так я ж во вторую.
— Поехали?
— Ага. Только осторожнее, прошу тебя. Я боюсь. Больше не поеду с тобой.
— Добро, — без всякого энтузиазма согласился Анатолий. — Только покатаемся немного по лесу.
Неуклюжий на вид мотоцикл легко петлял по тропинке. Анатолий не без изящества объезжал пни, деревья, неожиданно выскакивавшие на дорогу. Любка едва успевала отклоняться от ветвей.
— Самые грибные места! — прокричал Анатолий.
Сейчас будет поворот, и он докажет, что водитель из него действительно классный. Есть тут хитрое место. Тропка летит по самому краю обрыва, а внизу, метрах в десяти, река. Вплотную к тропке растет береза, склонившись, к тому же, в сторону реки. Весь эффект состоял в том, чтобы на бешеной скорости с креном проскочить между деревом и обрывом. Правда, легкое опасение вызывало то обстоятельство, что нынче он еще ни разу не был здесь. Ничего, обойдется! Однажды, в прошлом году, Анатолий довел до нервной икоты покойного Генку — с тех пор тот ни за что не соглашался ездить с ним.
Вот оно! Заложив с настоящим шиком вираж, он вдоль берега помчался к приметному дереву. Теперь — спокойнее. Береза растет на глазах. Что-то вроде маловат проход! А, черт! Поздн