— Вы что, сговорились? Можно подумать, все интересы российской мафии вертятся вокруг моей мамы!
Она знала, как он не любит этого слова, и специально выделила его.
— Хочешь, анекдот расскажу про мафию? — предложил вдруг Геннадий. — Едут двое крутых в шикарном «роллс-ройсе». Их обгоняет старенький, задрипанный «запорожец» и перекрывает им путь. Из «запорожца» выходит вонючий бородатый мужичонка с обрезом. «Деньги на бочку!» — кричит мужичонка, и те отдают ему деньги. «Золото!» — требует грабитель. Что ж, пришлось расстаться с перстнями и портсигарами. «Одежу!» — вошел во вкус мужик. Остались они в чем мать родила. «А теперь к стенке. Раком!» Встали они, как он просил. И вдруг слышат, мужичонка покидал награбленное в свою трахому и уехал. Тогда первый спрашивает: «Как ты думаешь, почему он нас не трахнул?» «Так мы же — мафия!» — гордо напоминает ему второй.
Отсмеявшись, Светлана Васильевна поинтересовалась:
— Это мне тоже передать Криворотому?
— А что? Расскажи при случае, — посоветовал Гена, — пусть много о себе не воображает!
— Ну а теперь о серьезном, — сразу переменилась она в лице и поведала свои опасения: — Я упомянула в разговоре с Питом о графике. Понимаешь? Он хочет знать, откуда у тебя график.
— Все ведь знать нельзя. Верно?
— В таком случае, он может усомниться в полученной от меня информации.
— Что ж, умение сомневаться должно быть присуще любому нормальному человеку, — вновь парировал Балуев.
— Но тогда между вами не возникнет доверия, — настаивала на своем Света.
— Оно не возникнет никогда, — отрезал Геннадий. — Мишкольц не пойдет на сговор с таким человеком, как Пит. Он вообще никого из них видеть уже не может, потому и торчит в своей Венгрии. А я и подавно не стану миловаться с Криворотым! Просто посчитал своим долгом предупредить, чтобы Пит не заблуждался в отношении Поликарпа, а доверять или не доверять моей информации — это его право.
Неожиданно хлынул дождь, превратив лобовое стекло в заплаканный экран. Водная стихия обрушилась на мир единым стальным потоком, и казалось, что серебристые купола церкви вот-вот растворятся в нем. Заработали дворники, закрылись оконца. Выловленная из пачки сигарета так и осталась не зажженной в ее кулачке.
— Я, кажется, поняла. Ты хочешь их поссорить. Это неминуемо приведет к новой крови. — Она посмотрела на него так, что Балуев не выдержал и отвернулся. — Ты подумал обо мне? Я окажусь на пороховой бочке.
— Не надо только драматизировать — внимательно наблюдая за работой дворников, произнес он. — У тебя надежный тыл.
— Тыл? — усмехнулась Кулибина. — Что ты имеешь в виду? Ах, да! Я и забыла, что у меня есть кое-какие заслуги перед Мишкольцем и его королевством! И я могу потребовать награду! И стать директрисой нового магазина! И переехать в новую квартиру! И вообще начать новую жизнь! А ты спросил, хочу я этого или нет? — Геннадий Сергеевич опустил голову, пальцы с завидным упорством барабанили по колену. — Хочу я быть тебе по гроб обязанной? Кланяться в пояс Володечке? Делать вид, что все у меня — о’кей? Ты можешь, конечно, посмеяться надо мной. Ах, какая, мол, ты независимая! И всего-то в жизни добилась. Да, я никогда не скрывала, что вытащил меня из полунищенского существования Стар. Но никто… Слышишь, никто не смеет меня упрекнуть в том, что из-за этого я стала любовницей босса. Я любила Стара со школьной скамьи, и тому есть десяток свидетелей!..
— Зачем ты?.. — начал было он, но Светлана не дала ему говорить.
— Затем, чтоб ты знал, я не приму ни от кого подачки! Тем более от тебя, чтобы твоя разлюбезная Марина смущенно улыбалась при встрече со мной, давая понять, как многим я обязана ей. И в тот же вечер закатывала бы тебе истерики: пригрела на груди змею!
— Мне наплевать на Марину!
— А мне — нет!
— Заткнись! — крикнул вдруг он, сжав руки в кулаки, и затрясся всем телом. Ей показалось, что он сейчас ее ударит, но ничего подобного не произошло. Геннадий заговорил быстро, не давая Свете опомниться: — Я не могу с ней больше жить! Я подам на развод, как только она вернется с юга, иначе перестану себя уважать. Так что можешь не бояться ее смущенной улыбки! И, ради Бога, не воображай себе, будто ты явилась причиной нашей размолвки. К этому давно все шло. А теперь мне пора!
Он сделал резкое движение с явным намерением броситься навстречу стихии и быть унесенным потопом навсегда.
— Куда ты? — решительно дернула Светлана за полу пиджака и усадила его на прежнее место. — Ну, вот. Покурила, кажется… — Она разжала кулак, ладонь была усыпана табаком раздавленной сигареты. — Куда ты в такой дождь?
— Пожалела?
Он не смотрел на нее, его по-прежнему больше интересовали дворники.
Светлана Васильевна открыла оконце, подставила под струи дождя ладонь и крикнула, видимо, оглушенная потоком:
— А дождь-то совсем теплый!
— Я не нуждаюсь в чьей-либо жалости, — пробурчал он.
Она сидела к нему спиной, не убирая из окна руку, завороженная ливнем.
— Ненавижу, когда меня жалеют, — продолжал он заунывным голосом, — это всегда оскорбительно. Ты ведь знаешь, я…
Она перебила его глупым, детским смешком.
— Фу, каким ты бываешь занудным!
Резко обернулась и плеснула ему в лицо полную ладошку дождевой воды. Он бы окончательно почувствовал себя оскорбленным, если бы не ее задорный смех и пьяные искорки в теплых глазах.
— Ладно, — сделал успокоительный жест Геннадий и принялся быстро крутить оконную ручку.
— Не надо! У меня косметика! Ты с ума сошел! — визжала Светлана, но это ее не спасло.
Они плескались, как малые дети, и немного погодя их деловые, респектабельные костюмы превратились в мокрое тряпье. Последней жертвой ее размытого макияжа стала помада, которая расплылась вокруг губ после долгого и томительного поцелуя.
Дождь наконец умолк, а их голоса — нет.
— Я люблю…
— Однако мы не торопились с этим.
— Вот и свершилось.
— Я безжалостная, правда?
— Ты на самом деле его любила?
— Это имеет значение?
— Я мучаюсь…
— Не мучайся и приходи сегодня ко мне на ужин. Познакомлю с мамой.
— Значит, мама — не миф?
— Разве я похожа на Гомера?
— Что-то греческое в тебе есть.
— Не смеши!..
Оболтус шофер едва признал в Геннадии своего шефа, когда тот вернулся в машину.
— А вы, Геннадий Сергеевич, не промах! Я, честно говоря, считал вас примерным семьянином. Чуть не разочаровался. Вы вон какой шустрило!
— Но-но, поменьше рассуждай — крути баранку! — приструнил его Балуев, поправляя галстук и застегивая пиджак.
— Куда прикажете? — подражая извозчикам былых времен, спросил тот.
Прежде всего шеф проверил часы — без пяти три. Самое время позвонить Мишкольцу. С Венгрией — разница в четыре часа, так что Владимир Евгеньевич пьет сейчас утренний кофе со своим кошерным бутербродом и рассказывает сынишке страшные истории про тамошних вампиров, а может, про здешних. И придется ему, его помощнику, нарушить эту идиллию.
— Давай на проспект Мира! — скомандовал Геннадий Сергеевич.
Пусть он спокойно доест свой бутерброд! А мы пока поищем этого бедолагу.
Утром он снова звонил Федору, хотя если бы тот отыскался, то уже позвонил бы сам. Место поиска ограничивалось тремя домами, но не так-то легко их обшарить: каждый подъезд закодирован, квартиры в основном принадлежат людям солидным. К таким без приглашения в гости не ходят. Балуев не знал, как подступиться к этим чертовым домам, но в том, что ночная похитительница живет в одном из них, он был уверен.
Невостребованный «опель» по-прежнему мозолил глаза на платной стоянке, хоть и был уже перемещен в штрафную зону.
Геннадий велел остановить машину возле ювелирного магазина. Федор высказал предположение, припомнил он, что девица побежит сдавать камешки в ближайший магазин. Версия, конечно, утопическая, но с чего-то надо начинать.
Ювелирный только открылся после обеда, но уже выстроилась очередь в кабинет, где принимались изделия на комиссию. Под неодобрительный шепот Балуев протиснулся к дверям и столкнулся с высоченным здоровяком в клетчатой рубашке, выходившим из кабинета. Геннадий едва бы удержался на ногах, если бы тот вовремя не поймал его под локти.
— Извиняюсь, — басом прогнусавил мужчина и пошел своей дорогой.
«Встречаются еще мамонты в наших краях!» — подбодрил себя Балуев, едва оправившись от удара. Лица мужчины он не разглядел, но, проводив его недобрым взглядом, обратил внимание на длинные седые волосы, собранные в хвостик.
— Не входите пока, — предупредил Геннадий Сергеевич очередь, и та агрессивно промолчала.
Приемщица растерялась, засуетилась, не зная, куда его усадить, но он не собирался садиться.
— Успокойтесь, — приказал он ей, — мне некогда чаи распивать, да и у вас работы полно. Ответьте мне только на один вопрос. К вам приходила сегодня девица лет двадцати с изумрудами?
— С изумрудным гарнитуром? — уточнила она.
— Нет. Просто камни, без огранки.
— Такой не было. Без огранки только что перед вами мужчина приносил. Но он не продавал, а только просил оценить. Я взвесила, назвала ему цену…
— Это такой здоровый, с хвостиком? — перебил ее Геннадий.
— Да, — подтвердила приемщица, — он сказал, что еще подумает. А камушки, между прочим, высший сорт…
Последней фразы он уже не слышал, потому что тут же бросился в погоню. Однако мужчины в клетчатой рубашке и след простыл. Балуев опустился на ближайшую скамейку, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Такую замечательную фигуру, как у этого здоровяка, мог увидеть его шофер и подсказать шефу, в какую сторону тот направился, но оболтус, по обыкновению, спал, откинув голову назад, и ничем не мог помочь Геннадию Сергеевичу.
Выходит, есть еще сообщник, предположил Балуев, от одного она избавилась, а другому доверяет настолько, что даже дала оценить камни. А может, девице вообще отведена небольшая роль, которую она уже с блеском отыграла и ушла за кулисы? Я здорово ушибся, налетев на этого верзилу. При желании он мог бы превратить ее в лепешку и моего бедолагу Федю заодно. С ним надо быть поосторожней! Но куда же он подевался, черт возьми! Не успел он так подумать, как увидел, что здоровяк в клетчатой рубахе вовсе никуда не подевался, а преспокойно вышагивал из булочной обратно к ювелирному. Быстро он надумал, раз уже возвращается. Решил, что надежней будет превратить камешки в денежки.