— Ну, предположим, она.
— Она видела меня там и запомнила?
— Запомнила, — подтвердил старикан.
— Но ведь это еще ничего не значит. Нас было пятеро.
— А Людочку убил ты! Об этом я узнал только позавчера.
— От нее же? — Серафимыч кивнул. — Она что, ясновидящая? С чего она это взяла?
— Ладно, хватит базарить! Будешь каяться?
— Буду, но не перед вами! — заявил Александр. — А если хотите меня прикончить, то не советую этого делать в доме. Выстрел услышит охрана, и вы отправитесь вслед за мной.
— Ты думаешь, гаденыш, мне охота жить, после того как ты все испоганил?
— И все же есть более разумный выход. Мы садимся в мой автомобиль, уходим от опеки, выбираем укромное местечко, и вы мне стреляете в затылок. Идет?
— Да пошел ты!.. — прохрипел Серафимыч, но снова медлил.
Шаталин видел, как тяжело дается ему роль палача. До последней минуты он не верил, что Серафимыч способен выстрелить, пока тот не взвел курок.
В этот миг широко распахнулась входная дверь, и это бы только ускорило развязку, если бы женский голос не окликнул рокового гостя:
— Серафимыч! Это — я!
В темноте гостиной не очерчивался даже силуэт вошедшего.
Старикан улыбнулся, вздохнул и начал возродившимся басом:
— Ну вот, теперь…
Ему помешали договорить два оглушительных выстрела. На лице Серафимыча изобразилось крайнее удивление, когда он повалился на пол — без стона, без крика, как трухлявый, подгнивший буфет, в котором давно не держали посуды, а выбросить на помойку было жаль.
Напуганная до смерти охрана внесла на кухню обезоруженную девушку, заломив ей руки за спину. Она отчаянно вырывалась, а Шаталин остолбенел — он не ожидал столь дорогого подарка.
— Отпустите ее! — распорядился он. — Она спасла мне жизнь.
Девушка вырвалась из медвежьих лап оторопевших охранников. Один из парней протянул Александру изъятый у нее пистолет.
— Зря вы не дали нам его обыскать, — указал другой на труп старикана.
Третий поинтересовался:
— Где у вас телефон? Надо сообщить о случившемся боссу.
— Ну, ты даешь! — воскликнул четвертый. — Телефон у тебя в штанах! Или ты со страху так обложился, что он вышел из строя?
Парни громко заржали над растерявшимся охранником, и тот поспешил удалиться.
Отсмеявшись, они засыпали Шаталина вопросами:
— Что будем делать с трупом?
— Милицию вызывать?
— Может, нам взять на себя убийство?
Последнее благородное предложение преследовало единственную цель — обелить охрану в глазах босса.
Саня, казалось, ничего не слышал. Ее глаза — глаза затравленного зверька — молили о пощаде. Она отвернулась к стене.
— С девушкой могут возникнуть проблемы, — продолжал развивать тему тот, что хотел взять убийство на себя. — Есть ли у нее разрешение на оружие?
Она опустила голову. Саня видел, как дрожит ее тень на стене, как она заламывает пальцы.
— А девушка неплохо стреляет, — заметил другой, опустившись на корточки перед трупом.
— В такую тушу трудно не попасть! — засмеялся первый.
— Но дважды в яблочко угодить — надо иметь меткую руку! Пули вошли одна в другую, это и дураку понятно!
При этих словах она резко повернула голову и бросила на него уже кричащий взгляд. Саня не мог двинуться с места и растерял слова. Видно, алкоголь только сейчас дал себя знать.
Из темноты гостиной вынырнул третий охранник, смущенный смехом товарищей.
— Босс только что уехал от «Сэма». Телефон в машине не отвечает, а домой ему я не стану звонить.
Остальные одобрительно закивали — Лось не любил, когда его беспокоили в домашней обстановке.
— Оставьте нас! — наконец решился Шаталин. — Я сам решу, что делать, кого вызывать!
— Добро, начальник! — отозвался предложивший взять на себя убийство. — Но над моим предложением стоит подумать.
Они один за другим вышли из гостиной. Саня подошел к девушке неровной походкой. Голова кружилась — то ли от водки, то ли от нервов, то ли от счастья, что она снова рядом. Положил руки ей на плечи. Тень на стене разжала пальцы. На девушке оказался плащ из тонкой ткани, отливавшей фиолетово-розовым. Плащ намок — она бежала сюда по дождю. Ей не хотелось отделяться от стены, но она сделала над собой усилие. Он обхватил ладонями ее лицо смутными от пудры бороздами на щеках, с неудачно замазанным синяком под глазом и принялся нежно его целовать, как целовал только одну женщину в мире.
— Людочка, любимая…
— Не называй меня больше этим именем, — всхлипнув, попросила она.
— А как тебя звать?
— Никак. Уведи меня куда-нибудь отсюда! — закричала вдруг безымянная гостья. — Неужели ты не понимаешь?
Он подхватил ее на руки и пронес через темную гостиную наверх, в спальню. На лестнице она обронила туфлю, и та стукнулась об пол где-то внизу.
— Сейчас сбегаю за ней!
— Не надо, — попросила она.
Он положил ее прямо в одежде на кровать, включил свет.
— Может, хочешь выпить? Там осталось немного водки… Ах да!.. — Он притронулся пальцами ко лбу. Она снова заплакала, не пряча лица. — Послушай, — обратился к ней Шаталин, — тебе надо рассказать все по порядку.
— Не сейчас.
— Я, честно говоря, ничего не понимаю… Ты собиралась меня убить? — Она замотала головой. — Ты — дочь Овчинникова?
— Нет. Я же сказала — не сейчас.
— Но я должен хоть что-то знать, когда придут менты.
— Тебе мало того, что ты уже знаешь?
— Ты вернулась, чтобы спасти меня? — догадался Александр.
Она отвернулась, подтянув колени к животу. Вторая туфля упала на пол. По телу девушки прошла судорога, и громкие рыдания наконец выплеснулись наружу.
Шаталин окончательно растерялся. Он не знал, что в таких случаях делают. С минуту стоял неподвижно, а потом опустился рядом с ней на кровать. Погладил ее осторожными пальцами по щиколотке.
— Ты успокойся, Лю… — Слова как-то не склеивались одно с другим, и пугала ее безымянность. — Пойми, Серафимыч — камикадзе. Он до завтрашнего дня все равно бы не дожил. Я предлагал ему сесть со мной в машину, уйти от охраны и там… Короче, он не согласился. Пришел сюда, чтобы умереть.
Она вдруг успокоилась. Снова перевернулась на спину, вытирая ладонями глаза. Разбитый глаз еще больше заплыл, превратился в щелочку, да и здоровый теперь мало отличался от него. Девушка была бы похожа на светловолосую, сероокую китаянку, если бы такие существовали. Саня поймал себя на том, что любуется ею даже в эти минуты.
— Ты предложил это Серафимычу? — переспросила она. Саня кивнул, и в тот же миг голова его дернулась от сокрушительной пощечины. — Дурак! Я бы тогда не смогла тебе помочь! Ведь я тебя обезоружила!
— У меня есть охрана, — пробурчал Шаталин, сразу забыв о пощечине.
— Многого стоит твоя охрана!
— А я бы не стал стрелять в Серафимыча, даже если бы ты меня не обезоружила, — выдал он вдруг себя. — Это старая история. Ты зря торопилась. — И уже смелее погладил ее по голой щиколотке.
— Саша, тебе не кажется… — Она впервые обратилась к нему по имени.
— Кажется, — ответил он.
— Что это?
Он пожал плечами.
— Когда ты исчезла, мне стало все равно. Понимаешь? Вообще все. Ведь раньше я как-то жил без тебя?
— Я тебя ненавидела, — призналась девушка, — потому что мне все про тебя известно. Или почти все. И вдруг… Мне было так плохо, будто отняли ребенка! Я знала, в котором часу он придет, чтобы отомстить за дочь. За Люду… Не называй меня так больше никогда! Слышишь? Никогда! Я не могла этого вынести!
Рыдания снова вырвались из ее груди. Он накрыл ее своим телом, просунул руки ей под спину и стал баюкать, как дитя.
«А Серафимыч все еще на кухне, в луже крови!» — свербило в мозгу. В какой-то миг Шаталину показалось, что дверь у него за спиной открывается и в спальню неторопливой походкой входит старикан. Он встрепенулся. Отстранился от нее.
— Что случилось?
— Надо звонить.
— Подожди…
— Ты боишься?
Она помотала головой.
— Ты хочешь уйти?
— Нет. Только не это. Знаешь… — Она задумалась. — Ты не хочешь меня трахнуть?
— Ты серьезно?
Она помычала в ответ.
— Что, прямо сейчас? Прямо здесь?
— Ну не на кухне же! — Она захохотала надрывно, через силу. Потом, захлебнувшись смехом, еле слышно пролепетала: — Мне это нужно…
Саня хотел выключить свет, но не успел. Девушка притянула его к себе и впилась большим горячим ртом в его губы. Поцелуй отчаянной, смертельной страсти длился так долго, что ему показалась тесной эта пятидесятиметровая спальня, в которой при желании можно было устроить баскетбольный матч. Она только разрешила снять с себя трусики, оставшись в юбке, блузке и даже в плаще. Он боялся, что при сложившихся обстоятельствах будет не на высоте, но, почуяв запах ее кожи — запах коры какого-то тропического дерева, которого, может, и в природе не существует, — Саня испытал сладкую истому, будто поддел арбузный мякиш на острие ножа и отправил в рот чудесную влагу во время изнурительного похода по знойной пустыне.
Ее голова металась по подушке. Густые длинные волосы то закрывали лицо, то рассыпались вдруг густой волной от какого-то непонятного внутреннего взрыва. Она извивалась всем телом в искрометном танце, задавая ритм партнеру.
«А Серафимыч все еще на кухне!» — продолжало свербить в мозгу. Это и будоражило, и отвлекало. Шаталин машинально оглядывался на дверь и этим портил танец, сбивался. Но вот она сжала свои тонкие губы так, что они побелели, и прорвался крик, перешедший в шепот:
— Миленький мой! Родной мой! Еще, пожалуйста! Ну, еще! Ах, какой ты! Какой ты!..
Новый крик длился так долго, что она охрипла. Она просила еще, она умоляла продлить забытье, и он работал исправно, как паровой двигатель, как турбогенератор, как бензопила «Дружба». Дверь не давала покоя. Усталости он не чувствовал и вообще ничего не чувствовал. Ниже пояса все онемело.
— Ты не устала? — спросил Саня после очередного крика. Он насчитал их восемь, а потом сбился со счета.