— Как же быть? — задумалась Алиса. — Кто же с Бимкой погуляет?
— Еще все может измениться, — дружески похлопал он ее по плечу. Алиса сначала дернулась от такой фамильярности, но продолжения не последовало. Федор подумал, что помаленьку ее укрощает. — Может, вернемся к чаю и Демшину? — предложил он.
— Демшин был в тот вечер на подъеме. Видно, вспомнились былые подвиги. Он, кстати, с удовольствием всегда рассказывал о них. Афган и все прочее. Понимаешь? Некоторых хлебом не корми, только дай об этом потрепаться! Они ведь герои! Псы! Псы! Ненавижу! — Ее лицо опять исказилось, будто Алиса нацепила маску какого-то монстра.
— Успокойся!
Он взял ее руки в свои. Она не вырывалась, почувствовав, что Федор миролюбив. Его душевное равновесие подействовало на Алису, как наркотик.
— Почему «афганцы» вызывают у тебя такое отвращение? — спросил он. — Среди них есть разные люди. Я, например, знаю отличных парней.
Алиса не стала развивать эту тему. Не убирая своих рук из его ладоней, она завершила рассказ о Демшине:
— Короче, ничего интересного. Он уже потирал руки, говорил, что ты подъезжаешь к городу, что пора, мол, лезть в кусты. Ружье у него лежало на крыше, поэтому сопротивляться он не мог и очень удивился, когда получил свою порцию свинца. Дальше ты все знаешь… Ты, как всегда, был точен, а на Рабкоровской, как всегда, в это время не было никакого движения. Я безошибочно бросилась наперерез твоей машине.
— Получается, ты спасла мне жизнь.
— Опять обольщаешься? Не обольщайся. Я ведь уже говорила, что долго решала, застрелить тебя в гараже или нет. Но подумала, что три убийства за одну ночь — слишком круто. К тому же меня на Западной дожидался Алик, а ему выпустить мозги мне хотелось в первую очередь!
— Чем мы тебе так насолили?
— Не равняй себя с ними, пожалуйста. Они мне действительно насолили. И не принимай меня за сумасшедшую, которая задалась целью покончить с мужской половиной человечества. Я совсем из другой оперы.
— А с кем Демшин разговаривал по телефону? — припомнил Федор.
— Он успел только снять трубку.
— Но с кем собирался говорить?
— Не знаю.
— Еще вопрос, если можно.
— Валяй!
— Зачем ты читала журнал в машине Демшина, если собиралась его застрелить? Ты ведь оставила отпечатки пальцев.
— Я его даже в руки не брала! — засмеялась Алиса. — Этот герой стащил журнал у жены, чтобы мне не было скучно. Так что на нем пальцы Сережиной супруги.
— Ловко! А я думал, какая промашка с твоей стороны! А этого из «Игрушек» ты прикончила, когда он рассматривал камни?
— Алик увлекся, это точно!
Они не на шутку развеселились и о страшном говорили смеясь, словно обсуждали какой-то жуткий фильм, не будучи сами его участниками.
— Я вернулся на Рабкоровскую из добрых чувств. Представляешь? Хотел забрать твои вещи, ведь это прямая улика! Но ни черта не нашел! Ты что же, так и приехала в комбинации?
— Не там искал, Федя! Есть отличное место для тайника — уличный сортир! Это я давно уяснила. На Рабкоровской было как раз то, что мне нужно. Платье и сумочка до сих пор надежно спрятаны в дерьме! Револьвер прекрасно помещался в туфле. Это я заранее проэкспериментировала. Сумочка могла тебя напугать. Она не гармонировала с комбинацией, вот я и остановилась на туфлях. Правда, замерзла жутко! Особенно когда ты возился в гараже! Ух, как я хотела тебя пристрелить!
— А мне так неохота было везти тебя на Западную! Вот ведь навязалась! Я стоял напротив магазина «Игрушки», словно облитый помоями, когда ты ушла!
— Ага! Думал, я осчастливлю тебя поцелуем, как спасителя? Буду кланяться тебе в ножки и целовать руки?
— Ни о чем таком я не думал, но расстаться можно было и по-человечески.
— Это как?
— Сказать друг другу пару добрых слов на прощание.
— А потом поехать тебя грабить? Ненавижу лицемерие!
— Пожалуй, ты права, — согласился Федор. — Вы следили за мной с этим несчастным Аликом из магазина?
— И до этого допер? Молодец! Только не называй его несчастным — он получил по заслугам! Алик был профессиональным взломщиком и убийцей. Бизнесом он только начал заниматься.
— Как ты с ним познакомилась?
— Еще в детстве. Он служил шофером у моего отца. Только пришел из армии. Тогда же его и посадили за кражу. В нашей семье это горячо обсуждалось. Благодаря вмешательству отца смягчили срок. Он отсидел всего полтора года, попал под амнистию. Отец снова взял его в шоферы…
Алиса замолчала. Он понял, что ей трудно продолжать этот разговор. Веселье как рукой сняло.
Она принялась мыть посуду, а Федор закурил. Он давно уже догадался, что у девчонки никого нет, а вот, оказывается, был папа с машиной. Да и не случайно она живет в этом доме бывшей и теперешней номенклатуры.
— Кем был твой отец? — окончательно осмелел Федор, но Алиса сделала вид, что не расслышала, и не повернулась к нему.
Тогда он пошел в детскую. Провалялся на диване, пока не стемнело. Девушка не запирала его, но и откровенничать, по всей видимости, больше не желала.
Она пришла уже в полной темноте и пожаловалась:
— Не знаю, что делать. Надо погулять с Бимкой, а эта «скорая помощь» не уезжает! Сколько собака может терпеть?
— Посади ее на унитаз.
— Издеваешься?
— Ничего не будет страшного, если она немного загадит твой паркет.
— Она умрет, но не сделает этого — не приучена!
Алиса нервно зашагала по комнате. Он не видел ее лица, только что-то мелькало в темноте и обдувало приятным ветерком. Потом он почувствовал на свисающей с дивана руке горячее дыхание. Бимка обнюхивала его медленно, с чувством. Он погладил собаку, и она, видно, приняв ласку за приглашение, устроилась рядом на диване.
Даже после отъезда «скорой помощи» Алиса не решалась выйти во двор.
— Они могли просто сменить наблюдателя, — опасалась она.
— Вряд ли Балуев сподвигнул на это еще кого-нибудь, кроме своего личного шофера, — возражал пленник. — У нас нет аппарата слежки и нет боевиков, — с гордостью заявил Федор: пусть, мол, знает, на чье добро покусилась. Но девушку мало тревожили подобные вещи.
— Ты думаешь, можно попробовать? — Она снова прильнула к окну. — Вроде бы новой машины во дворе не появилось.
— Дерзай!
Пуделиха с благодарностью смотрела на хозяйку, когда та открывала подъезд. Собака сразу полезла в кусты. Моросил дождь, и девушка осталась под козырьком парадного. Рука потянулась в карман за сигаретами. Слышно было, как трепещут листья деревьев под едва уловимым ветерком, как легкие капли отбивают беспокойный ритм. При свете ночного фонаря они напоминали стаю серебристых москитов. С проспекта Мира доносилось урчание моторов одиноких в этот поздний час машин.
Дымок от сигареты получился какой-то неровный, нервный. Он всеми правдами и неправдами стремился вверх, но едва ли доползал до окон второго этажа.
А на пятом этаже, в темной детской, Федора терзали противоречивые думы. Ему предоставилась прекрасная возможность для побега, но подняться с дивана и сделать несколько шагов оказалось невероятно сложно, все равно что решить за минуту головоломное уравнение своей судьбы. Он мог бы использовать отсутствие Алисы и по-другому. Обратить его в поиск изумрудов, от которых зависела уже не только его судьба. Но Федор бездействовал.
Из оцепенения его вывел телефонный звонок. До этого он понятия не имел, где находится телефон, и нашел аппарат в соседней комнате по звуку несмолкающих сигналов.
— Слушаю вас, — сказал он по привычке. Ему не ответили. — Алло! Вас не слышно! Перезвоните!
Положил трубку. Подождал минуты две. Больше его не беспокоили.
Федор уже собрался возвратиться в свою незапертую «тюрьму», как вдруг в голову пришла простая, почти гениальная мысль: «А я ведь могу позвонить Балуеву! И что скажу? Бежать что-то не хочется. Изумруды здесь, но искать их лень?»
И все-таки он набрал номер начальника, но тот не подошел к телефону. «Наверно, уже спит», — решил пленник и побрел в детскую.
Машина резко вывернула из-за угла и осветила фарами двор. Алиса чуть не угодила в их гибельный свет. Она бросила сигарету, вжалась в подъездную дверь и негромко позвала:
— Бимка!
Машина остановилась. Из нее никто не вышел, будто сидящие внутри тянули жребии — кому мокнуть под дождем, а кому потягивать из банки виски с пепси.
Дождь усилился. Бимка уткнулась мохнатой мордой в коленку Алисы.
Светлана сказала ей: «Спокойной ночи, мамочка!» — поцеловала в лоб, погасила свет и, прикрыв дверь поплотней, вернулась в кухню.
Пока мыла посуду, слезы капали сами собой. Зачем устроила матери эту безобразную сцену? Она летела к дочке за тридевять земель, а дочка — на тебе, отблагодарила!
Давно они не поднимали щекотливого вопроса Светиного происхождения. В детстве мама говорила, что отец умер, но почему-то в доме не оказалось ни одной его фотокарточки. Нет, одна — смешно вспомнить! — все-таки была: мама всучила ей в отцы мужчину с вытянутым, лошадиным лицом и красивыми, выразительными глазами. Глаза действительно были как у нее! Но, когда подросла, обнаружила точно такой же портрет в библиотечной книге — поэт Борис Пастернак! Умер года за три до Светиного рождения!
— Что же ты меня не Борисовной назвала?! — возмутилась тогда девочка и долго еще язвила по этому поводу.
Мать замкнулась. На очередные расспросы об отце неизменно отвечала: «Ни о чем меня не спрашивай!»
Попытки разговорить на этот счет бабушку оказались еще безрезультатней. Она только отмахивалась от внучки, лицо ее становилось непроницаемым. Однако кое-что из бабушки вытянуть удалось. Та хоть объяснила загадку происхождения Светиного отчества. Оказалось, Василием звали бабушкиного брата, погибшего в сорок третьем на Курской дуге. В его честь и дали ей отчество. Вот такой ненавязчивый инцест получился!
Тайна раскрылась сама собой, как сама собой наступает зрелость. В десятом классе Светлана втайне от матери сделала аборт. Операция происходила на бабушкиной квартире, и оперировала бабушкина лучшая подруга, имевшая к гинекологии такое же отношение, как поэт Борис Пастернак к Светиному происхождению. Не обошлось без вызова «скорой помощи» и нового хирургического вмешательства.