— Вла-ди-мир Ев-гень-е-вич? — произнесла она по слогам, а потом как-то странно подпрыгнула и закричала: — Владимир Евгеньевич вернулся! Ура-а-а!
— Зря, между прочим, радуетесь, — остановил он ее восторженный порыв, — я доставлю вам массу хлопот.
— Я слушаю, — приняла она тут же строгий, канцелярский вид, взяв со стола блокнот и ручку.
— Для начала спуститесь вниз, расплатитесь с таксистом и запишите номер машины.
— Это разве хлопоты? — улыбнулась Ниночка, доставая из сейфа деньги.
Из кабинета высунулось заспанное лицо Балуева.
— Привет! Ты что-то совсем налегке!
— А ты, я вижу, полюбил спать на моем диване!
— На нем снятся задушевные сны.
— Надеюсь, то, что ты мне говорил по телефону про Пита и Поликарпа, тебе не приснилось?
— Лучше бы приснилось, — махнул рукой Геннадий.
Они прошли в кабинет, и Мишкольц окончательно приземлился, сев за свой рабочий стол.
— В таком залихватском виде ты еще, по-моему, здесь не сидел! — усмехнулся Балуев, намекая на майку и шорты, но тому явно было не до смеха. — Дома все в порядке? — заботливо поинтересовался помощник.
— Еще спроси о погоде в Будапеште! Меня сегодня уже достали в такси!
— Вот, Владимир Евгеньевич, как просили, — впорхнула в кабинет Ниночка и положила перед начальником листок с цифрами. — Кофе сварить?
— Потом, Нинуля, — немного оттаял Мишкольц. — Сначала — работа. Попробуй соединить меня с Шалуном. — Он посмотрел на часы и поморщился. — В такое время он обычно спит. Вот только снятся ли ему задушевные сны? — подмигнул Геннадию. — А почему бы нет? Шалун тоже человек. Пора ему просыпаться! Буди!
— Что это значит? — спросил Балуев, когда секретарша вышла. — Тебе мало двух мясников? Или ты хочешь устроить Куликовскую битву?
— Лучше бы сказал — битву интеллектов! — рассмеялся шеф. — Что делать, Гена, когда вмешивается судьба…
Шалун вышел на связь незамедлительно. Секретарша Ниночка строгим голосом сообщила:
— С вами будет говорить Мишкольц.
Сон как рукой сняло.
— Виталик? Извини, что разбудил.
— Ну, что ты, Володя! Какие пустяки! — Его голос заметно дрожал. — Я всегда рад тебя слышать!
«Врешь, падла, врешь! — проносилось в голове у Мишкольца. — Год назад, когда я тебе и Соколову дал понять, что вы оба — подонки и друг друга стоите, ты не рад был меня слышать!»
— Есть дело к тебе.
— Нам бы давно пора, Володя, поговорить о делах.
— Вот-вот. Только боюсь, что после твоего гостеприимства нам никогда не удастся этого сделать.
В трубке наступило молчание. Такая головоломка не под сиду бедняжке, посочувствовал ему Мишкольц и поймал недоуменный, испуганный взгляд Балуева.
— О чем ты? — попытался рассеять туман Шалун.
— О том, как принимают гостей в моем родном городе.
— Ты прилетел на самолете? — начало проясняться в голове у босса.
— Так вышло, Виталик. Я не хотел портить твоим ребятам настроение, но так получилось.
— Ты что, взял такси? Тебя никто не встретил?
— Я решил преподнести сюрприз, а сюрприз преподнесли мне.
— Карты?
— За кого ты меня принимаешь?
— Неужели ограбили? — Голос Шалуна еще больше задрожал. Он прекрасно отдавал себе отчет, во что это может вылиться, если все не обратить в шутку. — Не может быть!
— А почему для меня должны делать исключение? Ты разве позаботился обо мне? Строго-настрого наказал своим хулиганам не трогать Мишкольца? И заглядывать перво-наперво в паспорт гражданина, а потом в его кошелек?
— Вот сукины дети! Вот мудачье!
— Кстати, в сумке, которую у меня вежливо экспроприировали, перед этим заботливо вывернув карманы, находились паспорт, загранпаспорт и ключи от квартиры.
— Ты можешь мне их описать?
— Могу дать номер такси. — И он продиктовал цифры, которые нацарапала секретарша.
— О’кэй! — крикнул в трубку Шалун. — Я перезвоню. Не грусти пока.
Владимир Евгеньевич и не собирался грустить, а его помощник — тем более. Балуев долго не мог успокоиться, когда шеф закончил разговор.
— Ну, ты даешь, начальник! Шалун теперь на цыпочках прибежит с твоей сумкой в зубах! Ты это не специально инсценировал?
— Больше мне делать нечего! Я торопился. Думал, Криворотый тебе уже под ногти гвозди вбивает! А тут ребята Шалуна подсуетились! Они ведь плодятся у него, как мухи-дрозофилы!
— Кто бы мог подумать? Самого Мишкольца ограбили в такси!
На самом деле все было не так уж смешно. Они просто радовались встрече после долгой разлуки, как обычно радуются старые друзья. А потом Геннадий начал длинный рассказ о событиях последних дней — с того самого момента, когда Федор на своем «опеле» вырулил на Рабкоровскую, и до сегодняшнего утра, когда две машины, сопровождаемые лаем Бимки, покинули двор номенклатурного дома на проспекте Мира и он вошел в подъезд.
Федора было трудно узнать: взъерошенные волосы, безумно горящие глаза.
— Тебя что, подвешивали за ноги? — пошутил Геннадий. — В квартире кто-нибудь есть?
Вместо ответа парень спросил:
— Что будет с Настей?
— Это дело Криворотого. Не стоит терять время. Где изумруды?
Он отодвинул совершенно потерянного Федора, прошел на кухню. Быстро освоившись, налил из кувшина воды в стакан, выпил все залпом.
— В горле пересохло, — и, присев на табурет, где несколько минут назад сидела хозяйка квартиры, вздохнул. — Тяжелая выдалась ночка.
Федор в два прыжка оказался рядом с Балуевым, поднял его за лацканы пиджака и начал трясти.
— Что вы наделали, Геннадий Сергеевич?! Как вы очутились в одной машине с этим ублюдком?! Они убьют ее! Убьют! Разве вы не понимаете этого?
От неожиданности исполняющий обязанности потерял над собой контроль — а может, сказалось нервное напряжение ночи? — резким движением высвободился из рук Федора и, как кулачный боец, ударил его с разворота в грудь. Тот не удержался на ногах и так вписался в уголок кухонного гарнитура, что не выдержала сушка с посудой и грохнулась на пол, усыпав осколками паркет. Федор закрыл лицо руками и зарыдал, будто осколки эти были не из стекла, а из живой материи.
— Не надо так со мной обращаться, Федя! — Геннадий вновь наполнил стакан водой и протянул его поверженному. — Выпей! Остудись!
Но тот, казалось, не слышал.
Балуев вернулся на прежнее место. Поправил лацканы и без того довольно помятого пиджака. Закурил. Посмотрел в распахнутое окно. Солнце уже стояло высоко. Надо было действовать, но истерика у парня затянулась.
— Ты думаешь, у меня на душе не дерьмово? Криворотый всех обвел вокруг пальца! Мы его считали тупым животным. Я сам его как-то назвал безмозглым носорогом! И он был носорогом, был! Ничего не понимаю. Не поумнел же он в одночасье. Значит, прикидывался таким серым, даже бесцветным. Водил за нос прожженного, опытного Стара. Тот не очень-то считался со своим помощником. А Пит, похоже, все это время играл в свою игру. Теперь же, став боссом, он начал играть открыто. Так-то бывает, Федя. Я сам угодил к нему на крючок. И надо считать за благо, что мы с тобой сидим сейчас на этой кухне целые и невредимые, а Пит ничего не знает о похищенных изумрудах, и мы можем спокойно их поискать. Не в курсе, куда она их спрятала?
Федор помотал головой. Он уже пришел в себя и внимательно слушал начальника.
— Вставай. Хватит прохлаждаться! — подхватил его под локти Балуев и помог принять вертикальное положение.
— Вы сможете ей помочь? — пробормотал Федор.
— Ну-ну, приятель, — похлопал Геннадий парня по плечу, — приходи в себя. Уже пора. О ней потом поговорим.
Они принялись за работу: Балуев — с азартом, Федор — по инерции. Обыск двух первых комнат не дал результата. Комнаты были большие, загроможденные мебелью.
— Черт! Так и до вечера можно провозиться!
— Я пойду в детскую, — сообщил Федор, хотя знал наверняка, что там ничего нет. Просто комната стала ему родной, и он хотел с ней попрощаться.
Здесь еще пахло духами Алисы, ненавистным арбузом, запах которого он теперь вдыхал с наслаждением. Настольная лампа с осиротевшим цоколем будто кричала о том времени, когда под ее желтоватым светом маленькая девочка выводила в тетрадках каракули. Он представил, как она усердствует за письменным столом, кряхтит, выполняя домашнее задание. Потом бежит в кабинет отца или на кухню к матери, чтобы те проверили, нашли ошибки…
— Ну, что там у тебя? — крикнул из соседней комнаты Балуев.
— Ничего! — Для отвода глаз дернул на себя нижнюю дверцу серванта и в тот же миг захлопнул ее. Только ахнул и приложил ко лбу похолодевшую ладонь. В серванте была спрятана та самая кукла с раздробленной головой. Словно маленький трупик, чудом не истлевший, она лежала на полке.
Озарение пришло сразу, осветило яркой вспышкой, как в заплесневелой каморке у старого фотографа.
— Я знаю, где они! — закричал Федор и кинулся к туалету.
Балуев не заставил себя ждать и последовал за ним.
— Ты уверен? — сомневался он.
Здесь был только маленький навесной шкафчик для туалетных принадлежностей, больше ничего. Федор с быстротой и деловитостью хозяина откинул дверцы шкафчика и принялся шарить на полках, передвигая с места на место моющие средства и освежители воздуха. С первого взгляда было ясно, что изумрудов здесь нет, зато обнаружилось кое-что другое.
— Странное место для хранения видеокассет! — удивился Геннадий Сергеевич.
— Ее надо взять с собой. Она может оказаться не менее ценной, чем изумруды!
Балуев не придал этому значения, но предмет, который выпал из шкафчика, когда возбужденный Федор доставал оттуда кассету, крайне заинтересовал его. Он нагнулся и поднял с пола крестовидную отвертку.
— И для отверток здесь не лучшее место! — Внимательно осмотрев помещение, Балуев заметил, что вентиляционная решетка привинчена шурупами с крестообразными головками. — Погоди-ка! — Он встал на унитаз. Сделал несколько вращений отверткой. — Ее недавно снимали. Легко идет.