— Поликарп обязательно скажет: «Я верю моим друзьям!» — посмеялся Мишкольц. — Не купись на его доброе расположение. Заставь пересчитать деньги.
— Если скажет, что твоя расписка потерялась или он ее забыл, попроси дать новую расписку в получении денег, — продолжал наставлять Балуев.
Федор все это время молчал, безучастно разглядывая дорогие, искрящиеся костюмы обоих джентльменов. Сам он оделся по-простому: широкие серые брюки и черная водолазка. Балуев поймал на себе его взгляд и поинтересовался:
— Почему так оделся?
— На кладбище еду, — беспечно бросил тот.
Джентльмены переглянулись.
— Та-ак! — Балуев обошел Федора сзади и сунул руки в карманы его брюк. — Это что еще за фокусы? — Геннадий вытащил из одного кармана небольших размеров модернизированный наган, а из другого — стилет.
— Зачем же так, Федя? — по-отечески пожурил Владимир Евгеньевич. — Ты ведь можешь нас подставить.
— Машину обыскивать? — уничтожающе посмотрел на него Балуев. — Или сам головой будешь думать?
— Сам.
— Я поеду с ним, Володя! — заявил Геннадий Сергеевич. — Он в таком состоянии может дров наломать!
— Ты останешься здесь, — тихим голосом приказал Мишкольц. — У Поликарпа сегодня не самый радостный день в году. Ты хочешь ему доставить радость? Я не могу рисковать моим помощником.
— А им? — Гена мотнул головой в сторону Федора.
— Во-первых, никто не просил Федю занимать деньги у Карпиди, — здраво рассуждал Мишкольц, — а долг, как известно, платежом красен. Во-вторых, Шалун обещал подстраховать.
— А это разве не риск? — возразил Балуев. — Виталька может еще больше дров наломать! Ты что, его не знаешь?
— Мы с ним вчера обговорили все до мельчайших подробностей. Его ребята на рожон лезть не будут, но впечатление произведут.
Володя, как всегда, обезоружил, и Балуеву ничего не оставалось, как пойти на кухню и сварить всем кофе.
— Владимир Евгеньевич, — обратился к Мишкольцу Федор, воспользовавшись отсутствием Геннадия, — вы ничего не предприняли в отношении Насти?
Балуев просил его не приставать к шефу со всякими глупостями, но он не удержался.
— Мы не можем сейчас ничего предпринимать, — был ответ. — На текущий момент отношения с Питом Максимовских не сложились. Мы не имеем права ставить ему какие-либо условия.
Федор промолчал. Он не был посвящен в перипетии сильных мира сего. Он не знал, что помощником Пита на днях стала Светлана Кулибина, что она билась как рыба об лед, пытаясь договориться с Балуевым и Мишкольцем. Он и не подозревал, что отношения не сложились не из-за Криворотого, а из-за того, что тесто замесили на ревности и амбициях Балуева, на чистых помыслах Мишкольца, а потому и не выйдет общего пирога.
— Что ты собираешься делать с кассетой? — неожиданно поинтересовался Владимир Евгеньевич.
— Пока ничего, — соврал Федор.
— Не вздумай шантажировать Пита! Оторвет голову!
— Хорошо.
— Хорошо, что оторвет голову? — пошутил Мишкольц. — Чем намерен заниматься дальше?
— Не решил еще.
— С нами не хочешь остаться? На тех же условиях. За полгода поднимешься так, что мать родная не узнает!
— Нет. Больше не хочу.
— Как знаешь.
Только сумасшедший мог отказаться от такого предложения. Мишкольц снова уткнулся в свой журнал, а Балуев наполнил гостиную ароматом вечного напитка.
— Я должен позвонить Поликарпу? — всполошился Федор.
— Не суетись! — Геннадий поставил перед ним чашку с кофе.
— Год назад я в точности обговорил с Карпиди дату, — напомнил Мишкольц. — Он тогда сказал, что будет ждать тебя до полуночи в своей резиденции на кладбище. Надеюсь, он помнит свои слова. Недаром именно сегодня вернулся в город. — Владимир Евгеньевич посмотрел на часы. — Половина одиннадцатого. Приедешь к нему в половине двенадцатого. Не надо показывать гробовщику, что мы слишком усердствуем.
— Но и медлить тоже опасно, — возразил Балуев. — В последнюю минуту Поликарп может выкинуть какой-нибудь фокус. Это вполне в его духе.
На Федора было страшно смотреть. Последние дни вымотали его окончательно, превратили в ходячий манекен. Он похудел, осунулся, светлые живые глаза потонули в черных колодцах, отпечатках бессонницы, стали неподвижными.
Джентльмены плохо себе представляли, что на самом деле творится с парнем, отнеся все на счет волнения от предстоящей встречи с Поликарпом. Правда, Геннадий Сергеевич догадывался об истинной причине таких изменений в облике Федора, но не придавал этому особого значения. Любится — перелюбится. Кому-кому, а ему-то известно, что такое любовь, что такое страсть. Просто он умеет держать себя в руках и не намерен выворачиваться наизнанку. Каждый человек судит о ближнем по собственному опыту, не подозревая, что у ближнего, может быть, все устроено иначе. Один всю жизнь идет на компромисс и даже получает от этого удовольствие, для другого компромисс — казнь о двух лошадях и двух телегах, которые раздирают его на части!
— Пора! — сделав последний глоток, подвел итог Геннадий.
— В самом деле, — подтвердил Мишкольц, отодвинув свою чашку.
— Я готов, — отозвался Федор, так и не прикоснувшись к напитку.
Ни слова больше не говоря, он взял с журнального столика саквояж и направился к выходу.
Мишкольц снова принялся листать журнал, а Геннадий прилип к окну.
— Сел в машину, — комментировал он, — выезжает со двора. В хвост ему пристроился синий «джип».
— Это Шалун, — не отрываясь от журнала, пояснил Владимир Евгеньевич.
— Все. Скрылись.
Балуев сунул в рот сигарету и отошел от окна. Его раздражала собственная безучастность на последнем, завершающем этапе дела, ради которого он потратил столько сил и времени. Но шеф был неумолим: «Вечно ты лезешь на рожон, как Чапай на боевом коне! Ты — мой помощник, а солидности в тебе ни на грош!» Геннадий напомнил, что ему всего двадцать восемь лет, а это не тот возраст, когда солидность — самое необходимое качество. И вообще, не настало ли время получить расчет? Разговор происходил незадолго до приезда Федора и оборвался на полуслове. Теперь, когда Балуев сел рядом и закурил, Володя спросил примиренческим тоном:
— Вы что, с Федей решили открыть собственное дело?
— Он выходит из игры? — сразу догадался Балуев.
— Да. Сегодня в полночь — он уже не наш человек.
— Ненормальный!
— А ты нормальный? Или это была шутка насчет твоей отставки?
— У меня по крайней мере есть деньги, чтобы обеспечить себе независимость.
— Так! — Мишкольц швырнул журнал на диван. — И что дальше?
— Ты хочешь знать все мои планы?
— Хотя бы на ближайшие полгода.
— Ладно, — согласился Геннадий. — Слушай, если это тебе интересно. Сначала я разведусь с Мариной. Попробую у нее отвоевать хотя бы одного ребенка. Перееду жить в столицу. Найду работу по специальности в каком-нибудь музее и заживу тихой, праведной жизнью.
— Ты меня прости, Гена, но это смешно.
— Почему? Почему не смешно жить здесь и одновременно жить в Венгрии? Почему не смешно разрываться между двумя женами и сыновьями от разных жен?
Никогда в жизни Геннадий не высказывал своему шефу и другу подобных вещей, хотя и раньше не скрывал своего презрения к первой жене Мишкольца и уважения ко второй. Но это были незначительные, малоприметные ужимки и реверансы. Сегодня прорвало плотину.
— Все ясно. Ты устал, — похлопал его по руке Мишкольц, давая понять, что не намерен обсуждать с ним свои семейные проблемы. — Тебе необходим отдых. Мотани куда-нибудь на месяц.
— Нет, — твердо заявил Балуев. — Сейчас не время.
— Его никогда не будет.
— Мне все опротивело, Володя, — признался Геннадий Сергеевич. — Я хочу спокойной жизни.
— Это хандра. Пройдет. Дождемся возвращения Федора, а потом покрутим глобус. Тебе надо отдохнуть.
— Боюсь, что не поможет. — Балуев затушил сигарету, собрал на поднос чашки, поднялся и уже на пороге гостиной спросил: — Тебе с лимоном или с бальзамом?..
Зачем он вооружился перед поездкой на кладбище, Федор и сам не мог толком объяснить. Просто вспомнил, как стояла на коленях Настя, умоляя, чтобы он убил Поликарпа, и наган машинально полез в карман брюк. Убить Карпиди в его резиденции — это погибнуть самому, а такой роскоши он не мог себе позволить. Ведь завтра главный день в его жизни, а значит, завтра еще надо жить. Он начал вести переговоры с Питом за спиной Балуева и Мишкольца, когда понял, что они ничем ему не помогут. Завтра он произведет великий обмен, выкупит девочку, и они вместе уберутся прочь из этого проклятого города! И никто не сможет упрекнуть его в нарушении правил игры или в том, что он задел чьи-либо интересы. Сегодня в полночь он уже ничей! Какая прелесть! В городе, где даже самая последняя уборщица называет себя мафией, он — ничей!
Еще выезжая со двора Балуева, Федор заметил, что следом за ним едет синий «джип». В его блокноте уже года полтора записан номер этой машины, и он прекрасно знает тех, кто в ней сидит. С ребятами Шалуна он сталкивался много раз, когда разорились оба его магазина. Чем они только не угрожали ему и однажды все-таки избили, произвели, как они выражаются, косметический ремонт фэйса. Сегодня они его охраняют и будут стоять насмерть, чтобы ни единый волосок не упал с его головы.
У ближайшего перекрестка, когда он стоял на светофоре, слева пристроился «форд» с затемненными стеклами. Он краем глаза заметил, как стекла «форда» стали быстро опускаться. Такие штуки он хорошо знал по гангстерским фильмам и стремглав бросился на пол.
— Ты че, придурок? — донеслось из «форда».
Федор поднялся. В раскрытом оконце автомобиля торчала голова Шалуна.
— Следуй за нами, паря! — подмигнул он Федору, и затемненные стекла поехали вверх.
Теперь он держался в хвосте у «форда» и удивлялся тому, как выслуживается Шалун перед Мишкольцем — даже самолично решил участвовать в операции.
«Форд» вел Федора по центральным улицам города, тогда как Федор намеревался добираться до кладбища окольными путями. На проспекте Мира он сбавил скорость и немного отстал, успел взглянуть на окна пятого этажа в доме с ювелирным магазином. На миг ему показалось, что он спутал их с какими-то другими окнами, потому что в окнах Настиной квартиры горел свет. «Быть этого не может! — чуть не воскликнул Федор и почти остановился. Нет, он ничего не перепутал — свет действительно горел! — Что за чертовщина?» — вновь набирая скорость, спрашивал себя парень. Теперь он досадовал, что не сможет в скором времени разгадать эту тайну. После кладбища надо вернуться к Балуеву, а завтра, уже в семь утра, состоится обмен, и они вместе с Настей приедут на проспект Мира, ведь ключи от квартиры до сих пор у него. Он сам назначил Питу это время. И сам выбрал место. Он все хорошенько продумал. Во-первых, нейтральная территория — запущенный парк Лермонтова контролирует Лось. Во-вторых, обветшалый пешеходный мостик через высохший ручеек, выстроенный еще до изобретения автомобиля. В-третьих, он подъедет к мостику со стороны главных ворот парка, а они — со стороны старого завода, не функционирующего уже несколько лет. Это поможет им с Настей избежать погони. Правда, главные ворота могут заблокировать люди Пита. Но и на этот случай Федор все предусмотрел. Он не станет возвращаться той же дорогой. Дело в том, что парк Лермонтова плавно переходит в огромный лесной массив. Недаром последние два дня Федор посвятил его обследованию. От дороги, ведущей к главным воротам, ответвляется узкая заасфальтированная полоска с односторонним движением в сторону лесного массива, впадающая потом в огромную реку под названием Колымский тракт. Это и будет их спасением. Он специально выбрал ранний час, чтобы на узкой дороге не было машин. Тогда он на хорошей скорости ее преодолеет за пять-семь минут.