— Что с тобой?
— Не знаю, не знаю, — мотала она головой, как в бреду, и дрожала всем телом. — Кажется, я сейчас описаюсь…
— Давай же, давай! Еще немного! — подгонял он ее резкими движениями.
Люда застонала, всхлипнула, а потом обмякла, будто лишилась сознания.
— Вот теперь мы квиты, — обессиленно прошептал он ей в грудь. — Теперь равноправие.
— Ты именно этого хотел добиться?
— Иначе бы мне худо служилось.
— Шура, я тебя люблю! Я тебя люблю, Шурочка! Никого мне не надо, кроме тебя! Слышишь?
— Слышу…
— Веришь мне?
— Теперь верю…
Уже светало. Выпили чай с остатками варенья. Она натянула на себя полусырое платье. Ведро, умолкшее на ночь возле двери, вновь заскрипело у нее в руке.
Саня побрился. Влез в тренировочные, оставив единственные летние брюки сушиться навсегда.
— А как же брюки? — испугалась Люда.
— Из армии я вернусь совсем другим человеком, — махнул он рукой.
— Богатым, что ли?
— Просто другим. — Он не знал, как ей это объяснить.
Улица встретила их туманной дымкой. Вместо цыганского поселка — голубое пятно, будто не было уже обратной дороги.
— Ее и так нет, — грустно сказала она, когда они добрели до автобусной остановки, где по случаю воскресенья не было ни души.
— Что будешь делать?
— Поеду на автовокзал.
— А про ключ разве ты мне не наврала?
— Нет.
— Значит, если бы не ключ, ничего бы не случилось?
— Значит, так…
Обнялись.
Заревели навзрыд, как малые дети.
— Пиши мне чаще…
— И ты… Не забывай…
— Никогда.
Шаталин не спал всю ночь, вспоминал Люду. А под утро ему показалось, что внизу, в гостиной, кто-то ходит. Раздался знакомый скрип. Он не поверил своим ушам, но с места не тронулся. «Это сейчас пройдет, — успокаивал он себя. — Зачем пугать маленькую?» Он слышал ровное дыхание рядом. Он чувствовал ее тело. Девушка крепко спала.
Однако скрип приближался, скрип поднимался по лестнице. Потом заскрипела дверь. Совершенно разные скрипы. А пол уже совсем по-другому скрипит.
На ней были белый платок в горошек и полусырое платье. Она несла ведро, накрытое марлей. Улыбнулась ему и сказала:
— Не бойся. Я ненадолго.
Села на край постели. Поставила ведро перед ним. Сняла платок, вытерла шею и под мышками. Собрала в кулачок шпильки. Распустила волосы.
Помолчали.
Она оглядела его огромную американскую спальню.
— Да, это не комнатка в общежитии!
— На что намекаешь?
— Просто так. Обязательно надо на что-то намекать?
— Зачем пришла?
— Соскучилась. Ты ведь не вернулся.
— Как это не вернулся? Это ты меня не дождалась!
— Не будем спорить, — предложила она. — Кто это рядом с тобой?
— Маленькая.
— Ты ее так зовешь?
— Да.
Ему вдруг стало стыдно перед Людой, что он до сих пор не знает имени девушки.
— Странно… — Она запустила обе руки себе в волосы и неожиданно попросила: — Можно, я лягу с тобой?
— Не дури!
— Ну, хоть на секундочку! Пусти меня под одеяло! Ведь нам было так хорошо той ночью!
Он больше не мог возражать. Она мигом оказалась в его объятиях.
— Люда, Людочка, — шептал он в нежную девичью щеку. — Какая же ты дуреха! Не могла подождать еще полгода?
— Я испугалась. Ты сказал, что вернешься совсем другим.
— Мало ли что я сказал?
— Знаешь, я так растерялась, когда ты вышиб дверь. Я поняла, что ты не обманул…
Помолчали.
Краем глаза Саня заметил, что клубника в ведре шевелится, оставляя на марле темные пятна.
— Что там у тебя в ведре?
— Клубника. Мы ведь тогда даже не попробовали. Все продали.
Она встала. Бережно сняла марлю.
Сверху в ведре лежала голова с выпученным глазом. Голова шевелила губами, выпуская воздух, будто никак не могла отдышаться. А рот у головы был кривой.
— Узнаешь? — доброжелательно улыбнулась Люда. — Здесь их ровно четыре…
Он очнулся в холодном поту. В окнах спальни темнела ночь, шумел ливень, сверкали молнии. Где-то далеко раздавалось: «Шу-ура-а-а!»
Он спустился вниз. В окнах гостиной ослепительно сверкало солнце.
Он включил телевизор. Сел в кресло. На экране появились знакомые фигуры. Они шли молча. Никто не курил. Никто не глазел по сторонам…
Шаталин почувствовал движение у себя за спиной. Погасил экран.
— Это ты, маленькая? — спросил, не оборачиваясь. Ответа не последовало. — А мне, знаешь, приснилась Люда. Пришла, чтобы угостить клубникой. Чего молчишь?
Он обернулся. Девушка смотрела безумными глазами, направив на него пистолет.
— Убей меня, маленькая! Все правильно. Сколько можно? Давно пора.
Ее трясло. Она начала опускать пистолет.
— Нет! — закричал Саня. — Убей меня! Слышишь? Убей! Ты метко стреляешь, маленькая! Нажми на курок! Иначе не выжить!
Пистолет выпал из ее рук. Она заплакала.
— Не могу, Шура. Не могу! Как я буду без тебя? Они катались по полу, сцепившись, как два борца. Сначала рыдали. Потом смеялись.
Все окна в доме были распахнуты. Шторы сняты. Сброшен тюль. На дворе заливались птахи. Каркали вороны. Строители возились на самой макушке часовни. Золотили купол.
В конце Тенистого переулка показались две машины. Два черных «шевроле» с затемненными стеклами.
Двое на полу в гостиной притихли, вслушиваясь в гармонию звуков, наполняющих мир.
В открытые окна доносились голоса сверху:
— Мы вчера с Гришуней на пару четыре поллитры раздавили!
— Да не звезди ты! Гришу ня сто грамм опрокинет — уже лыка не вяжет!
— Я тебе говорю! Сукой буду!
— Побожись!
КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ.
Окончание трилогии Анатолия Ковалева из цикла «Эпитафия» читайте в книге «Гробовщик».
Тот, кто поднялся из ничтожества, больше всего боится, что ему напомнят о прошлом. Неприметный Гробовщик — как долго ему доверяли только хоронить… Он истосковался по власти. Не над мертвыми — над живыми. Ни одна жертва не покажется ему чрезмерной. Его тень — всюду. Неужели никто и ничто не остановит Гробовщика?