– Если я не вправе давать кому-то выбор, значит, вы вправе? Карл, я знаю, сколькими жизнями вы пожертвовали ради, как вы думали, благой цели, – против воли она повысила тон. – Так что не смейте указывать мне, что я должна или не должна делать! Вы – бывший король, и уж точно не Господь Бог, чтобы решать за всех! Вы – эгоистичный подлец, который дальше своего вздернутого носа ничего не видит!
Карл растерянно подняв руку, почесал заднюю сторону шеи.
– Отчего умер ваш близкий человек? Это друг или родственник?
– Не все ли теперь равно! – отрезала Кинских, показывая, что не желает развивать эту тему.
– Значит, друг, – кивнул Люксембургский.
Энн сглотнула тяжелый ком в горле и поинтересовалась:
– Зачем мы здесь?
Карл неопределенно пожал плечами и двинулся по мелкой истертой брусчатке, не сказав ни слова.
– Карл?
Мимо них прошла девушка с коляской.
– Почему женщины с младенцами гуляют в таком месте? – нахмурился он и спросил скорее себя, чем Энн.
– Потому что кладбище – это спокойный парк, куда идут погулять и поразмыслить, – пояснила Энн, но, кажется, бывший король так и не понял.
«Это он еще тафофилов[44] не видел, которые собирают огромные экскурсии, чтобы рассказать интересное про некоторых из двух миллионов похороненных здесь людей», – подумала она.
Карл подошел к столбу с картой, на которой обозначались сектора кладбища.
– Нам нужен склеп Марка Сметаны в секторе пять, чтобы оставить сумку и встретиться с другом.
– А без меня вы это сделать не могли?
– Нет, не мог.
– Мы встречаемся с мистером Ротом? – поежилась Энн.
– Нет.
– Не слишком вы любезны для короля.
Карл повернулся к ней и наклонил голову, пронзая взглядом.
– А я уже не король. Время моего правления давно прошло.
Так говорил бы мазохист – раня себя и испытывая какое-то мрачное удовольствие. Энн качнула головой, соглашаясь. Она впервые подумала о том, в какой непростой ситуации оказался Карл. Ожить спустя столько веков. Все вокруг изменилось – наука, технологии, его страна… Энн постаралась незаметно посмотреть на выражение его лица.
Как он с этим справляется? Она была бы в ужасе и записалась на сто сеансов к психотерапевту. Карл же о таких врачах, возможно, и не слышал.
Мимо прошли две девочки-подростка. Карл снова проводил их недоуменным взглядом, на что Энн тихо хмыкнула. Они углубились в пятый сектор. На смену полуразрушенным могилам пришли не менее старые склепы. Вороны кружили в небе, заполняя тишину хриплыми криками. Могилы, укрытые листвой и цветами, напоминали о проходящей природе жизни и неизбежной смерти.
Энн не бывала в этой части кладбища, поэтому внимательно осматривала архитектуру и таблички на входах из профессионального любопытства. Гравировки на плитах рассказывали историю давно забытых личностей.
Пока они оба молчали, Кинских чувствовала умиротворение. Кладбище навевало спокойствие, словно само место дарило утешение и тем, кто еще влачил бренное тело по грешной земле.
Наконец Люксембургский завернул к темному склепу, который от верха до низа полностью обвивал бутылочного цвета плющ. На табличке значилось «Марк Сметана». Карл толкнул калитку, которая нехотя, с сухим скрипом отворилась. Вход в склеп обрамляли массивные каменные двери, украшенные вычурной резьбой.
Энн ступила внутрь и заметила густую серую паутину, сплетенную в углах. Воздух пропитался запахом земли и старины, длинные тени играли на стенах последнего пристанища мертвецов.
Склеп был поделен на две части: они стояли в малом алькове со стрельчатыми окнами, за ним темнел узкий проход в комнату с каменными саркофагами. Карл не пошел дальше алькова. Положил сумку на скамью возле стены, явно намереваясь открыть. Энн с любопытством подалась вперед, чтобы увидеть содержимое.
– Это…
– Да, осиновые колья. – Карл повернулся к ней. – План такой: мы сейчас обходим кладбище и, стараясь не привлекать внимание, ищем спящих упырей. Отмечаем местоположение, а с наступлением сумерек идем на охоту.
Энн вытерла вспотевшие ладони о брюки и возразила:
– Где мы их будем искать? В гробах среди бела дня? Как вы себе это представляете?
– Новообращенные не спят в гробах. Точнее, спят, но редко. Они зарываются в листву или в землю, потому что просто не могут бодрствовать в период светового дня.
– А мы их случайно не разбудим?
– Нет, они не проснутся до заката.
Кинских тяжело вздохнула.
– Послушайте, графиня. Я понимаю, что вам страшно, но вы часть иной Богемии с самого рождения, понимаете? У вас не выйдет забыть, отстраниться и жить дальше, словно ничего не было. Поверьте, я пробовал.
Энн вскинула подбородок, с вызовом отвечая на взгляд Карла. Некоторое время они безмолвно сражались: кофейная темнота с яркой зеленью, а затем Кинских попробовала зайти с другой стороны:
– Я понимаю. Давайте договоримся. Я помогаю вам защитить город по собственной воле, а вы делитесь со мной информацией.
– Информацией?
– Об упырях, о себе в годы правления, о средневековой Чехии. Идет?
Энн протянула руку для скрепления их своеобразной договоренности. Во взгляде Карла промелькнула подозрительность, но тут же пропала. Он пожал узкую ладонь длинными прохладными пальцами и задержал ее всего на несколько секунд дольше положенного, но она заметила.
– А теперь идемте по секторам. – Карл пропустил ее вперед возле выхода и надел тонкие кожаные перчатки. Такие же, только меньшего размера, он выдал Энн со словами: – Смотрите по правой стороне, а я по левой.
– Что именно искать?
– Засохший плющ, рыхлую землю, словно недавно вскопанную, небольшие холмы без надгробий. И сразу зовите меня.
– Поняла.
Энн двинулась по дорожке из мелкого камня. Ее взгляд шествовал вдоль покосившихся старых надгробий, ржавых крестов, почти полностью поглощенных плющом, и высоких вековых сосен. На Ольшанском кладбище всегда царили сумерки. Густые кроны деревьев закрывали небо, и даже в солнечные дни световые лучи изредка могли пробиться сквозь них.
Энн остановилась. Возле одной из могил вздулась земля, плющ натянулся на ней, но казался лишь частично увядшим. Карл тем временем ушел дальше по дорожке.
Осторожно ступая по земле, заросшей густой травой и придавленной вездесущим плющом, Кинских двинулась к могиле. Оглянувшись и не заметив случайных прохожих, Энн подняла сухую толстую ветку. Подошла к земляному холму и осторожно всунула ее туда. Ветка легко вошла в рыхлую насыпь, и Энн облегченно выдохнула. Она собралась вытащить ее, как вдруг конец уперся во что-то мягкое. Кинских резко убрала ветку, от земляной насыпи пахнуло приторным смрадом гниющей плоти. Энн почувствовала, как выпитое перед отъездом кофе подкатило к горлу. Она сделала шаг назад, затем еще один. Нога зацепилась за лозу, и Энн полетела вниз, но не упала. Ее схватили за локоть и резко вернули в вертикальное положение. Кинских подскочила на месте и судорожно обернулась.
– Это я, не пугайтесь.
Карл прошел к насыпи, присел и разгреб верхний слой земли руками. Энн посмотрела по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии любопытных зрителей, и шагнула ближе. Она действительно нашла спящего низшего упыря: неухоженного мужчину в грязной одежде. Ей показалось, что это, скорее всего, человек без определенного места жительства. Он не дышал, грудная клетка не двигалась. Карл несколько секунд всматривался в лицо мертвеца, а потом быстро набросал на него землю с травой, для убедительности прикрыв плющем. Поднявшись, стянул грязные перчатки и достал из кармана сложенный лист бумаги, который оказался распечатанной картой кладбища. Вынув из кармана тонкий карандаш, он обозначил это место крестом.
– Мы не убиваем их до заката, чтобы не привлекать внимание? – спросила Энн, оглядывая пешие кладбищенские дорожки, по которым изредка прогуливались люди.
– Да. Если честно, когда Вильгельм говорил про кладбище, где постоянно гуляют живые люди, я не верил, пока не убедился лично.
Они последовали дальше, внимательно всматриваясь в землю за основной пешей дорожкой. Иногда им навстречу шли пары и женщины с колясками. От того, как беспечно люди проходили мимо мест, где до заката спали кровососы, Энн становилось не по себе. Ей казалось, что незнание иногда хуже смерти. Люди гуляли и тихо переговаривались между собой, улыбаясь каким-то мыслям, а в паре метров дожидались темного часа их убийцы. К тому же с ней шел упырь, при желании способный лишить жизни за несколько секунд. Они бы в страхе должны разбегаться от его появления, но молодые мамы лишь кокетливо поглядывали на Карла, не единожды оборачиваясь ему вслед.
Трупный запах первого найденного мертвеца заполнил легкие Кинских. Казалось, она теперь дышала только им: сладковатым, мерзким, гнилым. Энн нашла взглядом место с сухим плющом возле покосившегося ржавого креста и, сглотнув горькую слюну, направилась туда.
После они прошли четверть кладбища, поставив метки на карте. Их оказалось девять. Девять кровососущих мертвецов, которые оживут за считаные часы и пойдут плодить себе подобных. Энн боялась даже думать, сколько осталось упырей в той половине кладбища, до которой они еще не добрались.
Майский день выдался душным, густой горячий воздух без солнца действовал на Энн как сауна. Блузка липла к спине, а по виску сползла капля пота, которую Кинских смахнула нервным движением.
Карл заметил состояние Энн.
– Как вы смотрите на то, чтобы выпить чего-то прохладного и, возможно, перекусить? Вы ведь голодны?
Энн откинула влажную прядь волос со лба и обернулась к нему. Карл не вспотел, его безупречная рубашка не измялась, на штанах не было ни травинки, словно бы это не он только что добрых три часа ворошил земляные холмы в поиске кровососов.
– Надеюсь, вы собрались перекусить не мной?
– Что? – удивленно переспросил Карл, а потом, видя ее улыбку, засмеялся. – Нет, я не голоден, – и, прищурив глаза цвета кофе, добавил: – Да и кровь у вас не самая вкусная.