Женщины.
Мива, жена Нэо. Не Узумаки и явных способностей шиноби не имеет. Тёмные волосы заплетены в высокий хвост, лицо открытое, немного округлое. Небольшого роста, и в целом несколько миниатюрная. Глаза серо-зелёные, с добрым таким огоньком внутри. Впечатление произвела тихой домохозяйки, во всём идущей за любимым мужем.
Кин, жена Соры. Явная Узумаки, возможно даже чистокровная. На шесть лет младше мужа, потому если захочет, может стать сильным чунином или токубецу джонином, но учитывая двух дочек, сомневаюсь, что у неё возникнет хоть какая-то тяга к искусству шиноби (да и дети важнее для клана). Вернись лет на пять раньше, могли бы и до твёрдого джонина дотащить, а если с детства тренировать, по источнику бы точно не уступала лучшим из наших. Красные волосы в длинном каре, тёмно-карие, почти чёрные глаза. Фигура стройная, хотя учитывая жизнь в практически средневековой деревне, я подсознательно ожидал увидеть этакий баба-дирижабль. Характер вспыльчивый, немного нервный, но это судя по всему из-за детей.
Карин. Метис Узумаки и хрен-знает-кого. Мне она дико не понравилась, но приходится принимать, в первую очередь по политическим, так сказать, причинам. Красные волосы, красные глаза. Причёска… тут ощущение, что она изредка проводила по каким-то избранным прядям расчёской, забив на остальные. Вспыльчивая, гордая, спорит со мной и считает меня обязанным, что она такая вся из себя сюда припёрлась. Остальных прибывших держит за говно, дескать они даже не шиноби, а некоторые (о ужас!) старики. Не моя головная боль, приму в клан, а после спихну куда-нибудь в жёны, и поскорее. Её единственная роль и её единственный смысл. Главное чтоб кандидат нашёлся! Закидонов никто терпеть не будет, воспитывать начнут, только пух да перья полетят. Да и я руку приложу, ибо такую лажу даже женить-то стыдно будет.
Ну и немножко о детях. Сумико и Сечико – озорные девочки-близняшки. Только взглянув на них, я понял, что, первое: хана спокойной жизни. Второе: хрен я их различу, если на лбах не подписать. Кровь Узумаки в них крайне сильна, красные волосы убраны в два хвостика. Глаза светло-карего цвета, просто сияют энтузиазмом и энергией.
Ичиро. Крепкий (даже полноватый) и жизнерадостный мальчуган с копной красных волос и реактивной турбиной в заднице. В целом, чем-то напоминает Наруто из сериала, но умнее, гораздо умнее. И без комплексов. Мысленно поставил его в ряд с девочками и понял, что действительно не ошибся, там, где будут эти трое (а они подружатся, тут и думать нечего), спокойствие станет редким явлением.
Принял в клан, раздал домики неподалёку от своего, дал немного денег и сказал обживаться, на что отвёл два дня ровно. Потом будет Великая Месть Вилке. Я его назначу учителем. Правда, план имеет минусы, такие как, например, отсутствие у Сая крыши, но это дело поправимо. В его святом соблюдении инструкций есть и плюсы – прикажу обходиться без пропаганды, выполнит. Думаю, подготовить детей к академии шиноби он сможет. Да и я к этому делу подключусь. Как-никак, на плечи этой ребятни ложится дикая ответственность – они первые представители Моего возрождающегося клана, поступающие на обучение. Я не я, если они не станут лучшими. А там и своих как-нибудь настругаю.
-Наруто-сама, ужин готов. – Сообщает Кумико после приветствия.
Глажу девочку по голове и прохожу в душ, бешеный день вышел. Сначала разнос всей команды от каге, потом разговоры, потом возня с Саем, возня с кланом. Неожиданно вспоминаю, что обещался устроить показательную казнь предателя и с тоской думаю о подушке. После ужина надо бежать к Морино, обговаривать детали.
Пока ем, выслушиваю рассказ своих маленьких слуг о том, что успело случиться за время отсутствия. Оказалось, что практически ничего, не считать же событием пару стычек Атсуши с другими мальчишками? После недолгих раздумий решил, что слуги у меня тоже должны быть грамотными, а потому пусть изучают общие предметы наравне с остальными. Может подружатся даже, я не против и людей на сорта не делю. Наверное. По крайней мере, простой народ считаю слабее, но не ниже себя. Впрочем, начать обучение они успели ещё в песке, считать боле-менее умеют. Читают со скрипом.
Идти откровенно лень, потому в небо устремляется кинжал с меткой, перемещаюсь к нему, ловлю и резко мечу в нужном направлении движения. Хирайшин и повторный бросок вперёд и слегка вверх, ибо гравитацию никто не отменял. Таким макаром пересёк всю Коноху буквально за пять секунд, ни разу не коснувшись земли. Всё же надо бы по городу сеть меток раскидать, давно мысль вертится, да всё никак не исполню, то забуду, то лень возиться, то некогда.
Особой тишиной моё перемещение не отличалось, и я просто таки чувствовал, как матерятся успевшие заснуть люди. Ничего, мне летать нравится, привыкните. Когда-нибудь. Наверное.
Объяснил Морино задумку, тот сначала скривился, недовольно цыкнул, а после внезапно замер и рассмеялся.
-А у тебя неплохая фантазия, парень. Ты понимаешь, что он просто крышей поедет?
-В том и смысл. – Злобно ухмыляюсь. – Ибо неху… кхм. Он того заслуживает.
-Ладно, спи иди. Народ поначалу конечно не поймёт, но вот потом… - Снова показал зубы мастер пыток. Походу, это вообще его хобби, по крайней мере, мой способ он записал в какую-то тетрадочку с явным удовольствием. Коллекционер блин.
Помост, на котором стоит нечто, напоминающее ложемент, сверху, нависая над ним метра на два, ящик, какие-то непонятные для непосвящённого механизмы. Предатель стоит и явно храбрится, взгляд пылает ненавистью.
Зачитывают приговор и способ казни. Народ недовольно ропщет, предатель скалится, думая что легко отделался.
-Содрать с него одежду. – Даю команду, и два палача сноровисто и не церемонясь, сдёргивают с будущего куска мяса лохмотья, выданные ему в камере ожидания.
-Исполнено. – От голоса веет холодом.
-Клеймо. – Тихо, но так, что слышала вся площадь. Секунд сорок подготовки и следом техника клейма – мерзкая штука, запирающая чакру в теле и вызывающая нестерпимую боль при любых попытках её использования. Некоторые пытаются перебороть мучения, надеясь дозваться до чакры, но это попросту невозможно, боль будет возрастать, но она лишь побочный эффект и одновременно надежда. Подвергнувшийся технике думает, что раз боль растёт, то он вот-вот сломит печать, а на самом же деле все усилия тщетны. Чакра запирается навсегда, пережигаются некоторые тенкецу, выгорают внешние каналы чакры, восстановлению система не подлежит, снятие печати не даст абсолютно ничего. Техника страшная, но у неё дикий недостаток – нужно быть как минимум в десять раз сильнее противника, чтобы наложить её, да и контроль бешеный, на грани медитации, иначе мало того что не сработает, так при обратном балансе ещё и самого себя приложить можно.
Первая часть казни завершена, предатель визжит и бьётся на помосте, заходится в крике, скребёт дерево ногтями, загоняя под них занозы, но не чувствует этого. Плачет, просто рыдает и орёт. Как вы поняли, само наложение тоже не сахар, а уж при попытке исполнить технику что будет… а он ведь попытается, я видел гордость в его взгляде, сейчас она крошится, тает, но осколки ещё попробуют взбунтоваться.
-Закрепите его. – Отдал команду, когда закончились завывания.
Палачи сноровисто заковали стонущее тело на ложементе. Дужки туго прижали его кисти, локти, плечи, колени, стопы, шею. Пластина, крепящая голову, проходила через глаза. Под неё положили кусок плотной ткани, чтобы при всём желании он не мог увидеть и лучика света. Рот оставили открытым, он может двигать челюстью и языком, орать, умолять, в этом его единственная отдушина на ближайшее время. На зубах на живую выскребаю несколько фуин, теперь невозможно откусить язык и таким образом покончить с собой. А наверх, в ящик засыпаются монеты, триста пятьдесят тысяч монет достоинством в один Рё. Ровно по цене предательства. Каждые две-семь секунд, бессистемно, дабы счёт был бесполезен, одна из них будет падать и щелкать по лбу предателя. Всё устроено так, что монеты будут соскальзывать, не оставаясь, дабы не защитить урода. Монетка в один рё достаточно массивна, толстенький металлический кругляш, чуть меньше, но толще нашей пятирублёвки.
Следом вокруг конструкции встаёт прозрачный барьер, глушащий все звуки снаружи и не дающий приблизиться к приговорённому. Тем, что снаружи, отлично слышно всё, что внутри. За барьером же от абсолютной тишины звенит в ушах. Предатель, имя которого я даже не стал узнавать, остался там, наедине с тишиной, темнотой, ломящей всё тело болью и слабыми, но неимоверно раздражающими ударами по лбу. Триста пятьдесят тысяч монет. Этого хватит, чтобы бить его каждую секунду на протяжении четырёх суток. В моём же случае минимум восемь дней без сна, дней бесконечных мук. Раз в день в его рот будут вставлять воронку и заливать два-три литра воды. Еды не будет.
Интересно, через сколько дней он сойдёт с ума? Думаю, дня три хватит, если раньше не сдохнет. Всё же голый, на металлическом кресле и погода отнюдь не тёплая стоит.
Я оказался прав, на четвёртый день предатель сошёл с ума. А как начинал-то! В первый ещё умудрялся смеяться и сыпать проклятиями, но после замолк. Утром второго дня он умолял освободить его, звал богов, каялся во всем, чём мог, да он плакал и звал маму! Жалкое зрелище. На третий день он просто орал бессвязные слова, но остатки разума теплились в голове. Четвёртый день приговорённый потратил на ауканья и пускание слюней. Пятый день. Полная тишина. Шестой день – крик, «А-а-а-а-а!» - с редкими перерывами на вдох. А после сорвал глотку и лишь хрипел с пеной изо рта. Народ уже не думал, что тот легко отделался. Настолько растянуть агонию, такой запах безнадёжности. Некоторые всерьёз говорили, что, мол, ничто не стоит таких страданий, дескать, просто пожарить его надо было. И больно, и назидательно. День двенадцатый. Монеты кончились.
Расковали жалкие остатки человека. Сущий скелет, словно составленный из спичек, столько дней на одной только воде сделали своё дело. Всё лицо – один сплошной синяк, монеты до кости разбили лоб, а отёк расползся на всё лицо. Растрескавшиеся исходящие грязной кровью губы, которые он не в силах облизнуть, а вода, как помните, заливалась через воронку, сразу в глотку. Занозы под ногтями никто и не думал вынимать, так что там всё покрыто гноем. Глаза огрызок открыть так и не смог, свет казался слишком резким для сумасшедшего.