тели поставили новый зонд на границе Пустоши, и светить транспортер не хотелось бы. Но поезд пока ходит, поэтому в городе уже послезавтра будете.
В дорожденных снах Кай видел лесные транспортеры Риппетры — эдакие вездеходы, напоминающие бронированных чудовищ, и попытался скрыть досаду от того, что не удастся на таком прокатиться.
— Эх, — крякнул Райзор и потянулся к сумке, брошенной у стены. — Хотел было до города поберечь, но, видимо, лучшего повода не найду. За тебя, Карли!
С этими словами искатель гордо выставил на стол склянку с мутновато-бордовой жидкостью. Вся бутылка — от причудливой формы до золотой этикетки — говорила о дороговизне и редкости ее содержимого. Глаза у искателей загорелись, Тупэ от удивления выронил вилку, а Десятая присвистнула. Один лишь Валентин не изменился в лице. Он отодвинулся от стола и теперь покачивался на стуле, равнодушно разглядывая задымленный потолок. У него был вид отчаянно скучающего человека.
— Это же… — робко начал Тупэ. — Нет, скажи, что я ошибаюсь.
— Ты не ошибаешься, мой горный друг, — довольно улыбаясь, произнес Райзор. — Настоящий псилантский коньяк. Можно сказать, со стола Детей Неба. Мне его товарищи подарили прошлой осенью. Я новый год должен был один в лесу встречать, вот мне и вручили, чтобы не так одиноко было. Но я накануне праздника так самогона накушался, что о коньяке только через неделю вспомнил. А потом все как-то жалко было его распивать. Теперь же — повод достойный. Держи, Тифон, ты у нас здесь хозяин, тебе и бутылку откупоривать.
С этими словами Райзор передал склянку великану, который принял ее с большим волнением.
— Надо же, — пробормотал Тифон, отирая стеклянный бок ладонью. — Оно же таких деньжищ стоит. Щедрые у тебя друзья, ничего не скажешь. Да и сам ты не жадный. Ладно, мы это запомним, правда?
Искатели пьяно закивали и принялись поспешно готовить кружки — допивать остатки пива и протирать рукавами края. Шкала уважения к Райзору росла прямо на глазах. Ему подвинули блюдо с салом, положили в миску добротный кусок мяса, подтолкнули под локоть салфетку — видимо, большую редкость «на базе».
Тифон с большим удовольствием откупорил бутылку и лично наполнил кружку каждого. Валентин от псилантского коньяка тоже не отказался, правда, перед тем долго и тщательно протирал свою кружку тряпкой, похожей на носовой платок. После ночного приключения многие детали их одежды выглядели странно и неузнаваемо.
Каю коньяк понравился. Он был сладковатым, тягучим, со вкусом ягод и шоколада. Правда, никакого опьянения Кай не почувствовал, но он уже давно понял, что алкоголь действует на него как-то иначе. Наверное, такова была природа гомункулов. Следом пришли мысли о Соломоне, и стало грустно. Какой же путь выбрать? Спрятаться от могущественного колдуна в храме или, наоборот, смело отправиться в город, найти создателя и объявить о собственной независимости? Однако что-то подсказывало, что храбрым он был только здесь, за столом.
Стало душно. Разговоры в комнате разгорались все жарче. Тупэ во всю глотку орал какую-то песню, в которой на одно нормальное слово приходилось три ругательных, Иван и Аскол подпевали, Тифон пытался всех перекричать, а Райзор с Десятой по очереди допивали коньяк из горлышка. Все окна были плотно закрыты, и дым витал в комнате почти непроницаемыми клубами.
— Мы начали пить за жизнь! — неожиданно заорал Райзор, перекричав всех. — Но последний глоток этого нектара будет за смерть. Я пью за гибель нашего врага — самодела!
— Да, да! — поддержали его другие искатели. — Мерзкая плоть, пусть она пропадет!
«Где же мы тогда будем жить?», — подумал Кай, вспоминая необыкновенное чувство, которое испытал, стоя в окружении самодела. То была самая настоящая любовь, и Кай был благодарен Калюсте за это. Ведь знать о любви из дорожденных снов и ощутить ее волшебное действие на себе — не одно и то же. Слушая, как искатели ругают самодела, он с трудом сдержал желание устроить драку. Сравнение было неожиданным, но ему казалось, что ругают его мать или отца, а он, как трусливый пес, боится и слово сказать в защиту.
Нестерпимо захотелось выйти на улицу. Когда к необходимости вдохнуть чистого воздуха присоединилось острое желание отлить, он не стал ему противиться. Его уход никто не заметил.
Ночь встретила Кая яркими звездами и черными силуэтами деревьев, протягивающих костлявые руки-ветки к бархатному синему небу. Ветер стих, и в воздухе звенела тишина, нарушаемая приглушенными криками из домика. Пахло сырой землей и чем-то сладким. Наверное, так могла пахнуть гниющая прошлогодняя листва.
Закутавшись плотнее в куртку, которую ему отдала Десятая, Кай побрел вокруг дома искать сортир. По словам Тифона, на территории «базы» отливать можно было только в нужнике, который находился где-то среди дворовых построек. В темноте все сараи приобрели причудливые очертание, слившись в одно целое. Сам дом искателей был небольшим — всего-то три комнаты с кухней, но вот хозяйственных пристроек во дворе хватало. Поплутав среди заколоченных дверей и не обнаружив желанной кабинки, Кай свернул к лесу, решив, что не нарушит законы хозяев, если справит нужду на куст шиповника в «ничейной» зоне.
Долго идти не пришлось, так как заросли начались сразу за сараями. Пристроившись, Кай принялся насвистывать, пытаясь вернуть себе то легкое расположение духа, которое владело им до последнего тоста Райзора. Хоть искатель и поделился с ними едой, человек он, судя по всему, был низкий. Кай был рад, что их пути расходились.
Сзади треснула ветка, и он быстро обернулся, забыв, что еще не закончил то, зачем так долго пробирался к лесу. Послышался возмущенный вопль.
— Дьявол! — воскликнул Валентин, отпрыгивая назад. На брюках грандира на уровне колен отпечатался мокрый след.
Кай тоже выругался и, вырвав клок сухой травы, предпринял неловкую попытку отереть ею служителя Калюсты. Тот рассвирепел еще больше.
— Слепой ты, что ли? — зашипел он. — Хочешь, чтобы в Корсионе от меня мочой несло? В этой дыре даже умывальника нет.
— Вообще-то, сейчас от тебя несет табаком так, что какую-то струйку мочи при всем желании не унюхаешь.
Кай попытался пошутить, но вышло плохо. Валентин толкнул его в грудь и припер к дереву, которое некстати оказалось сзади.
— Не смей дерзить мне, гомункул, — заявил он, придвинув лицо к носу Кая так близко, что тому стало неуютно. — Завтра в Корсионе я буду летать у солнца, а ты — ползать по земле. Если ты не одумаешься, то очень скоро станешь чантом.
«Э, да ты пьян, грандир», — разочарованно подумал Кай. Однако бить Валентина в живот, как собирался, не стал.
— Расскажи мне о чантах, — неожиданно для себя попросил он. Перед глазами промелькнули тонущие в самоделе солдаты Корпуса, и вопрос обрел смысл и значение. Валентин был прав. Завтра их дороги разойдутся, и даже если Кай попадет в храм, послушник и грандир вряд ли смогут общаться так же просто, как в Неправильном лесу. А Каю была необходима любая информация о самоделе. Он чувствовал, что это — важно.
В злых глазах грандира мелькнул огонек. Кай сглотнул и осторожно отодвинул от себя служителя Калюсты.
— Пожалуйста, Валентин, — повторил он. — Мне нужно знать правду.
— Правда дорогого стоит, — хмыкнул грандир. — Чанты — это будущее каждого. Только мало, кто об этом знает. У Корсиона есть три городских кладбища, которые охраняются лучше, чем водохранилище. А знаешь почему? Чтобы случайные гробокопатели не обнаружили, что мертвецов в могилах нет. Самодел забирает все, что попадает в землю. Мертвые тоже становятся чантами, и в отличие от живых чантов, их успокоить очень трудно.
— Что значит «успокоить»? — спросил Кай, надеясь, что у него не дрожит голос. Не хватало еще сыграть в труса перед грандиром.
— Видишь ли, иногда чанты просыпаются, — ухмылка Валентина стала шире. — И тогда благополучие тех, кто оказался на пути разбуженного зависит от того, в каком состоянии он стал чантом — живом или мертвом. Те солдаты Корпуса, которых ты сегодня видел, обрели бессмертие, так как стали живыми чантами. Теперь их тела всегда будут содержаться внутри самодела в идеальном состоянии. Они не смогут умереть, так как самодел вылечит их болезни и не даст состариться.
— Но зачем это нужно Калюсте?
— Пути господни неисповедимы, — развел руки Валентин и придвинулся ближе, загородив головой выглянувшую из-за облаков луну. — Самодел любит нас и стремится познать каждого.
— Но чанты все чувствуют? Им больно?
— Вряд ли, — пожал плечами грандир. — Когда ты в самоделе, ты и есть самодел. Это мы их называем чантами. Там же, внутри, ты становишься частью единого целого, думаешь иначе, чувствуешь по-другому. Можно сказать, ты превращаешься в частичку бога.
— Ну а что с мертвыми? Зачем они самоделу? Их ведь нельзя изучить.
— Я хоть и грандир, но не Калюста, — хмыкнул Валентин. — Если в открытый разлив самодел упадет башмак, он загребет его с не меньшим удовольствием, чем мертвеца. Проблема не в том, что самодел разоряет кладбища, а в том, что все чанты иногда просыпаются. И мертвые тоже.
— Как это? — совсем упавшим голосом спросил Кай. Теперь его радовало, что он в этом лесу не один, а грандир стоит так близко.
— Всякое бывает, — рассеянно ответил Валентин. — Земляной слой на Риппетре везде разный. Вот здесь, в Неправильном лесу, он местами достигает всего пару метров. Любое землетрясение, разлив реки, да все, что угодно — и самодел оголяется. А вместе с ним иногда оголяются и чанты. Если они долго лежат на воздухе без самодела, то такие чанты просыпаются. И живые, и мертвые. Разница в том, что живые сохраняют сознание и могут вернуться к нормальной жизни — если приспособятся. Ну а мертвые — вот с ними проблема. В народе их называют зомби. Может, слышал о таких?
Кай осторожно кивнул и нервно оглянулся на шорох в темноте. Валентин, ничего не слыша, с увлечением продолжал.
— На самом деле, зомби — явление довольно редкое, так как самодел старается проснувшихся чантов побыстрее обратно прибрать и обычно сам их забирает. Те чанты, которые в самодела живыми попали, после пробуждения всю жизнь от него скрываются. Но они ребята крутые, у них с самоделом проблем не бывает.