естве жертвы выступала не Хищида.
Кай понял, что уже давно не смотрел на искателей, как на людей. Они были аппетитными кусками мяса, которые ехали на меховых мешках, пахнущих не менее замечательно. Он опустил глаза на свои ноги — грязные, покрытые струпьями засохшей крови и остатками гниющей плоти, запутавшейся в неприглядной волосне. Острые, крючковатые когти на длинных лапах отлично выпускали кишки, а сильные бедренные мышцы позволяли прыгать на любое расстояние — как, например, до того тоннеля, где сейчас проезжали искатели.
Когда гомозуль прыгнул на спину Райзора и вогнал в его шею клыки, Кай зажмурился и «вернулся» в свою пещеру. На этот раз не пришлось просить Калюсту возвращать ему зрение человека. После того как он наглотался самодела, их связь с Хищидой стала куда прочнее. Кай не знал, послушался ли гомозуль его мыслей, или такова была судьба Райзора — случайно наткнуться в пещерах на разъяренную самку.
Выждав несколько минут, Кай попытался снова вернуться в гомозуля, но увидел лишь меркнувший свет в глазах умирающей твари. Однако ему хватило и той доли секунды, пока гомозуль дергался в конвульсиях, пожираемый барсуматом. Рядом с головой поверженного монстра валялась еще одна голова — Райзора. Вскоре Кай увидел и других искателей. Калюста «показал» ему их через светящуюся плесень на потолке тоннеля. У одного была отгрызена нога, и его бросили умирать в коридоре. Товарищи спешили скрыться от калюстианцев, обнаруживших пропажу ликвора. Кай был рад, что церковники не появились пару минут назад. Смерть врага от клыков гомозуля была той самой, которую желало его уязвленное эго истинного калюстианца.
А вот в яме смерти Гравия Златозуба следов Хищиды не оказалось. Калюста предложил подтопить пещеру, но Кай отказался, решив не рисковать. Если Тупэ с Десятой были ранены, им будет трудно спасаться еще и от самодела.
У него появилась идея, которая могла многое изменить не только в его жизни.
Глава 23
К руднику Тиля Голубоглазого Кай вышел на удивление быстро. Встретившийся по пути гомозуль предпочел свернуть в другой тоннель, а отряд горцев, который, вероятно, шел на подмогу к калюстианцам, не задумываясь, бежал, едва завидев Кая в коридоре. Впрочем, они встретили его у входа в шахту вместе с усиленным нарядом охраны и Тилем во главе. Даже для храбрых горцев такой поступок был чересчур храбрым, и Кай уважительно кивнул всем встречающим. Если бы он был на другой стороне, то наверняка, обмочил бы штаны.
Остановившись на почтительном расстоянии от охраны, Кай повернулся к Хищиде, которая змеиными кольцами ползла за ним по тоннелю, и вытянул руку, велев ей замереть. Разноцветная масса так и поступила, повиснув сосульками с потолка. Бросив взгляд на лица людей, он почувствовал, как у него сжалось сердце от стыда и жалости. То было странное сочетание чувств. Кай не казался себе могущественным и всесильным, потому что их отношения с Калюстой определялись не силой и властью, а особой любовью, которая скрепляет близкие души. От того, ему было неловко, что его отношения с богом стали такими явными для других людей.
Тем временем, к гномам присоединились калюстианцы, среди которых был и Валентин. Кай тоже кивнул ему, а потом быстро приступил к изложению своих условий. Время поджимало.
Во-первых, он боялся не успеть и найти Тупэ уже безногим. О судьбе Карли даже думать было страшно. Во-вторых, Кай не был уверен в собственной храбрости, так как стоять перед церковниками и не менее суровыми гномами и зачитывать им свои требования было страшно. И в-третьих, он не был уверен в Калюсте, потому что Бог послушался его, не назвав свои условия, и Кай не знал, где находится предел послушания самодела.
Однако пока Хищида ему повиновалась. Чтобы убедить горцев достаточно было одного ее присутствия у ворот в шахту, однако для того чтобы повлиять на калюстианцев, пришлось прибегнуть к демонстрации — извлечь из светящейся массы ликвор, поиграть им в воздухе и вернуть обратно в Хищиду. От неуверенности в себе и в самоделе у Кая тряслись руки и дрожал голос, но к счастью, все присутствующие смотрели только на голубые шары размером с голову гомозуля.
Его требования были просты и выгодны для всех сторон.
Гномы получали шахты, свободные от Хищиды. Кай обещал увести самодела из гор Асырка, таким образом, освободив те забои, которые были заброшены из-за самодельской активности. Одновременно с Хищидой горы покидали калюстианцы, а вместе с ними и Корпус. Когда Кай говорил это, то видел, что один глаз Тиля подозрительно блестит, не веря в обещанное чудо, зато другой глаз горит надеждой и жаждой поживы. Кай знал, сколько полнорудных забоев простаивало из-за того, что их затопило самоделом.
Калюстианцы тоже не оставались в обиде. Им Кай пообещал вернуть ликвороносную массу в долины близ Корсиона, и одновременно проследить, чтобы Хищида не проникла в город. На этом Кай прикусил язык, чтобы случайно не пообещать человечеству полную защиту от самодела. Он и так взял на себя слишком много обязательств. Пока Калюста слушал благосклонно и, кажется, не возражал, но всегда оставался шанс божественного недопонимания.
В конце концов, у него был еще один аргумент, чтобы заставить Тиля и калюстианцев согласиться на его условия. Во время разговора волна Хищиды аккуратно оползла людей и медленно потекла в жилой коридор шахты по направлению к столовой. Кай, будто бы не заметив движения самодела и озабоченные взгляды собеседников, «спохватился» не сразу и мановением руки вернул Хищиду обратно. В дорожденных снах он как-то видел дрессировщиков из цирка, которые заставляли клыкастых тварей бесцельно прыгать на тумбы, ходить на задних лапах и выполнять разные человеческие прихоти. Сейчас Кай ощущал себя подобным дрессировщиком — с той разницей, что у него не было ни кнута, ни пряника. Оттого в голове рождалась другая ассоциация — с тем, кто прыгает ночью с утеса в незнакомые воды. Оставалось надеяться, что рифов внизу не будет.
Выслушав его условия, ни горцы, ни калюстианцы не колебались ни секунды. То ли просьба Кая показалась им несерьезной для подобной сделки, то ли волны резвящейся за спиной Хищиды сделали их сговорчивыми и покладистыми.
Кай едва заметно выдохнул и попросил Хищиду спрятаться в камнях. Ее присутствие напрягало даже его. Оставалось дождаться, чтобы новые партнеры выполнили свою часть сделки — напали на Гравия Златозуба и спасли Тупэ с Десятой. А после прошлись рейдом по другим шахтам и предложили отпустить подравненных из всех ям смерти. Их задача облегчалась тем, что до рудника Златозуба с ними отправлялся Кай — вместе с Хищидой, которая должна была психологически устрашить врага, пока гномы с церковниками будут захватывать шахту Гравия и менять законы Асырка. Тиль поклялся, что и сам давно хотел отпустить подравненных, так как они много едят и плохо работают. Если бы не калюстианцы, он бы, пожалуй, не так охотно согласился на конфликт с другими рудниками, но вооруженные риппами церковники меняли дело.
На этом совещание закончилось, и Кай удалился с Хищидой в темноту — дожидаться боевой готовности неожиданных союзников, которые пообещали уложиться за полчаса. Уже там, сидя на камнях и дрожа от холода, Кай понял, чего лишился, выбрав путь Хищиды. Несмотря на привлекательную человеческую оболочку, он всегда будет здесь чужаком, тем самым, про которого потом скажут — изгой, нелюдь, не наш.
Кай смотрел на разноцветные пятна, покрывавшие его левую ступню, и думал о том, что за все нужно платить — деньгами, временем или, в его случае, здоровьем. Впрочем, чувствовал он себя отлично, только начавшиеся после выхода из пещер изменения беспокоили его куда больше, чем кровавые мозоли, которые он натер после первого побега из рудника.
Пятна на ногах были мелочью по сравнению с деформацией пальцев, которая случилась, когда он бездумно засмотрелся на искры, сыпавшие из костра в небо. Почувствовав мокроту на колене, Кай с удивлением уставился на то, что когда-то было его ладонью, а сейчас растеклось бесформенной лужицей по штанам и сползало в сапог. Если бы это случилось три месяца назад, он бы запаниковал. Но после случившегося за последнюю неделю, Кай изменился, прежде всего, в душе и подозревал, что меняющееся тело — следствие других перемен, произошедших с ним на ином, нефизическом уровне.
— Ты моя плоть, — объяснил Калюста. — Просто ты стал это осознавать.
Пару секунд Кай смотрел на переливающуюся массу самодела, которая сочилась из рукава его куртки, потом вздохнул и отвел взгляд в сторону, чувствуя, как жижа твердеет и принимает форму пальцев. Он становился самоделом, и, хотя глубоко в душе ему хотелось кричать от невозможности что-либо изменить, выход был только один: не сворачивать.
Услышав шорох в кустах, Кай быстро сунул свою цветастую ногу в сапог. Те, кто еще вчера называл его «пацаном», «мальчишкой», «малышом» и другом, сегодня прятали глаза и старались его случайно не коснуться. Несмотря на то, что он тщательно прятал свои физические изменения, людям хватило то, чему они стали свидетелями в пещерах Асырка.
В кустах зашуршали, а через пару секунд к костру вышел хромающий Тупэ с Десятой на плечах. Кай им улыбнулся, постаравшись придать улыбке радостные оттенки. Друзья тоже постарались — получилось почти естественно.
— Как ты? — спросил Кай гнома, кивнув на перебинтованную ногу. Их рейд по пещерам изобиловал многими жестокими картинами, которые, въелись в память, перекрыв воспоминания дорожденных снов, но образ Тупэ на мясницком столе Кай не забудет никогда. Теперь слово «вовремя» будет у него ассоциироваться только с одним — как они успели вытащить горца из-под ножа. Тупэрон отделался глубоким порезом, который быстро заживал благодаря калюстианским врачам, участвующим в походе.
— Порядок, — хмыкнул гном и осторожно усадил Десятую поближе к костру, заботливо подложив ей под спину рюкзак. Они ходили мыться к ручью, и слегка отросшие волосы Карли влажно блестели при свете огня. Мазнув по Каю взглядом, который теперь вечно имел благодарно-извиняющиеся выражение, Десятая приняла из рук гнома кружку с чаем и спрятала в ней лицо. Ей было неуютно — как и остальным в присутствии самодела, принявшего человеческую форму. Наверное, все они жалели, что успели стать друзьями, прежде чем разобрались, что, хоть гомункулов и не бывает, некоторые легенды все же не врут.