Картина вырисовывалась своеобразная:
«Он такой обаятельный, правда? Жуткий бабник, знает кучу языков, пишет в «Москоу-ньюс», все время где-то путешествует», – это Сонечка.
«Несчастный человек, перекатиполе, талантливый, несомненно, но жизнь как-то не сложилась, не встретил подходящую женщину», – это Марианна.
«Ой, деточка, взрослый мужик, а ни кола, ни двора, одно шило в заднице, женился рано, да неудачно, но хорош, хорош, не отнимешь», – это Софья Леопольдовна.
Валентин Аркадьевич, как настоящий историк, оперировал не эмоциями, а фактами: оказалось, что отец Сергея был гражданином Франции, но работал на СССР в ООН, потом вместе с семьей приехал в Россию, где и остался. Сергей с братом детство и раннюю юность провели в Европе и Америке, оба учились здесь в МГУ, где Валентин Аркадьевич с ними и познакомился. А какая была семья! Все на матушке держалось, на Евгении Григорьевне – как ее не стало, развалилось все, отец не сумел удержать. Измельчание! Да, измельчание…
«Как интересно, – подумала Анна, – Отец-то шпион, не иначе!» Интересно – это для нее было главным. Со сверстниками, с этими предсказуемыми мальчишками, ей было неинтересно, хотя она и прошла через парочку романов с юными непризнанными гениями, похожими друг на друга, как близнецы-братья, при полном внешнем несовпадении: один был белокожий рыжий красавчик с античным профилем, другой – меланхоличный брюнет-очкарик, слегка похожий на молодого Кайдановского. Глядя на страсти, кипевшие среди ее друзей, Анна слегка недоумевала: из-за чего весь этот сыр-бор? Она еще ни разу не влюблялась, да особенно и не верила, что способна. Еще чего! Терять голову из-за мужчины? Да никогда – пример собственной матери был слишком показателен. Секс ее тоже разочаровал – да ну, ерунда какая-то. Ничего интересного. Целоваться ей еще нравилось, а все остальное…
Но сейчас что-то изменилось в ней, она чувствовала: даже когда Сергей просто смотрел на нее с нежной усмешкой в глазах, она как-то… таяла, что ли? Подтаивала, как льдинка на солнце. И ей хотелось, чтобы он смотрел, любовался, чтобы хотел ее, черт возьми! Весь день между ними шла взаимная игра: за столом сидели рядом, его нога невзначай прижималась к ее ноге, а рука как бы нечаянно ложилась на спинку стула, почти на ее плечо – и она не отодвигалась. Вечером, усевшись на диване, Аня рисовала в альбомчике Сергея и Валентина Аркадьича, увлекшихся разговором о политике, – Сергей дымил трубкой, а Валентин Аркадьич машинально разгонял рукой дым, сам этого не замечая. Потом Сергей подсел к ней:
– Что это вы там все рисуете, а? Шаржи? Ну-ка…
Анна не давала посмотреть, и он схватил ее за руки, она вырывалась смеясь – эта шутливая борьба была больше похожа на любовную схватку, и, взглянув друг другу в глаза, оба это поняли. Ближе к ночи Анна нашла Сергея в саду – пришла на запах табака и огонек его трубки. Он сидел на качелях под жасмином и удовлетворенно улыбнулся в полумраке – уверен был, что придет.
– Ана! С одним «н»! Присаживайся! – и приглашающее похлопал себя по коленке. Она присела, и он тут же обнял ее за талию. – Ничего, что я курю?
– Мне нравится! Вкусно пахнет. А можно мне попробовать?
– Ну попробуй, индейская женщина…
Анна затянулась и даже не закашлялась.
– Нет, просто нюхать приятнее.
– Храбрая индейская женщина…
Он прижал ее покрепче и поцеловал, уронив трубку, Анна ответила. «Совсем не так, как с другими!» – думала Анна, вспоминая свой богатый опыт по этой части: однажды она три часа подряд целовалась с мальчишкой-однокурсником на этюдах в Царицыно. Потом она перестала думать вообще и просто растворилась, как кусочек сахара в горячем чае, чувствуя только его губы и руки, нежно гладящие ее грудь, – она надела платье прямо на голое тело.
– Черт возьми! – сказал Сергей, с трудом оторвавшись от нее. – Какая жалость, что я не могу себе это позволить!
– Почему это? – спросила она, переводя дух.
– Ну, во-первых, – Сергей взял ее руку и стал загибать пальцы, – я слишком стар для такой юной особы, как ты. Во-вторых, мне совершенно нечего тебе предложить, кроме себя самого, а я – смотри пункт первый!
– Какие-то глупости… – пробормотала Анна, пытаясь опять его поцеловать.
– Нет, подожди! В-третьих, я женат. И в-четвертых, я не свободен. Пока.
– Что-то я запуталась: то, что ты женат, и то, что ты не свободен – это два разных обстоятельства?!
– Да. Мы с женой давно уже не живем вместе, хотя не разведены. Но… я не один.
Анна подумала.
– Ладно, теперь послушай меня! – и тоже стала загибать его пальцы. – Во-первых, юным индейским женщинам почему-то нравятся белые мужчины преклонного возраста! Кстати, мне двадцать четыре, а тебе?
– Тридцать девять. – Он усмехнулся.
– Да, конечно, просто глубокая старость! Во-вторых… Что там было во-вторых? А, да! У тебя что, нет собственного вигвама?
– Нет, – сказал Сергей со вздохом.
– У меня тоже нет, поэтому я согласна на любой временный шалаш, что ты мне предложишь! И наконец, третье и четвертое… Скорее четвертое. Мы, индейские женщины, ни с кем не делим наших мужчин. Мне не важно, что у тебя штамп в паспорте, если ты, как говоришь, с ней не живешь. Но с кем-то ты ведь живешь? И что значит «пока»?
– Это значит, что… в общем, я хотел это закончить. А теперь у меня есть очень веская причина, чтобы сделать это как можно быстрее! Ты дождешься меня?
– Дождусь! Ну что, теперь уже можно целоваться?
В мансарду, где ей определили место рядом с Сонечкой, она вернулась только под утро, совершенно сведя Сергея с ума, потому что позволяла только целовать себя и ласкать поверх платья, а когда он пытался продвинуться дальше или склонить ее к более решительным действиям, отводила его руки и грозилась сразу уйти.
– Да что ж ты со мной делаешь! Я тебе не мальчик! – Он разъярился, прижал ее одной рукой, а другой залез под подол – он давно уже понял, что на ней нет даже трусиков.
– Тихо! – со страхом прошептала она ему в самое ухо. – Кто-то идет.
И когда он замер, прислушиваясь, ловко выскользнула и исчезла в темноте, а он чуть не свалился с качелей. «Чертова девка!» – подумал Сергей. Ему было и досадно, и смешно. Утром она долго не попадалась ему на глаза, а когда он наконец собрался уезжать, Анна сама нашла его в полутемной столовой.
– Я принесла твою трубку! Ты обронил вчера.
Взгляд у нее был совершенно невинный, но когда он, не выдержав, прижал ее к дверце буфета, Анна судорожно вздохнула. За окном звучали голоса Сонечки и Валентина Аркадьича, рядом на кухне о чем-то спорили Софья Леопольдовна с Маргаритой, а они целовались, как безумные, задыхаясь от нетерпения.
– Я приеду за тобой через неделю! Ты будешь здесь?
– Да…
– Ты дождешься меня?
– Дождусь. И ты будешь свободен?
– Да, да! Чертова девчонка…
Через неделю Сергей привел Анну к себе «домой» – это было их первое общее съемное жилье из череды последующих: длинная, как пенал, комната в коммуналке, в которой в любое время суток царил зеленоватый полумрак от огромного тополя за окном.
– Годится! – сказала она и вытянула руки вверх, чтобы он снял с нее платье.
Но все оказалось совсем не так легко и просто, как ему представлялось: она вся горела под его руками, но, когда он попытался войти, так напряглась, что у него ничего не вышло.
– Ну, что такое? – спросил он нежно. – Расслабься!
– Не получается…
Вид у нее был самый несчастный, и Сергей попытался приласкать ее, но Анна, вздохнув, сказала:
– Не надо, оставь!
Но сама его не оставила и довольно умело сделала то, к чему он пытался склонить ее в саду на качелях.
– Что ж такое? – спросил он, гладя ее по спине, – Анна лежала, уткнувшись ему в живот, и подозрительно там вздыхала. – Ты же не девушка, верно?
– Да-а…
– Тебя что… изнасиловали?!
– Да нет, с чего ты взял? Просто… первый раз… было так неприятно… что я никак… не привыкну. Вот.
– Понятно. Тебе сколько лет-то было… в первый раз?
– Восемнадцать.
– Влюбилась?
– Нет.
– Нет? А зачем тогда?
– А! Скучно быть девственницей…
– Так ты что… из любопытства, что ли?!
– Вроде того.
– С ума ты меня сведешь! А он тебе хоть нравился?
– Ну, так, немного.
– А еще кто-то был?
– Еще один. Я хотела попробовать, вдруг с этим лучше будет…
– Не было?
– Не-а. Вот с тобой… я так надеялась!
– Почему ж ты на меня такие надежды возлагала?
– Ты взрослый, опытный. И все совсем по-другому было…
– По-другому?
– Я хоть что-то почувствовала!
– Ну, допустим, в саду ты очень даже чувствовала!
– Откуда ты знаешь?!
– Да чего там знать-то! Ну-ка, иди сюда!
Он привлек ее поближе, чтобы видеть лицо – она скроила жалобную мину, и он, улыбаясь, поцеловал ее обиженно выпяченные губы.
– Экспериментатор! Скучно ей, видите ли! Ой, дурочка…
– Чего это я дурочка-то?
– Дурочка и есть. Вот представь, что ты – цветок.
– Цветок?
– Бутон цветка. В свое время он развернется, раскроется и превратится в пышную розу. А если ты захочешь ускорить этот процесс и станешь расковыривать бутон пальцами, чтобы быстрей развернулся, он просто завянет. Понимаешь? Просто ты тогда еще не созрела для этого, только и всего. У каждого свое время.
– Ты думаешь? А если я… никогда… не стану розой?
– Станешь! Индейские женщины очень страстные.
– А у тебя была индейская женщина?
– А как же!
– Врешь ты все!
– Вру…
Так они начали жить вместе.
В коммуналке было еще тринадцать комнат и двадцать соседей – настоящий Ноев ковчег: сумасшедшая старушка с четырьмя кошками, и классический юродивый, разводивший тараканов, украшали собой коллекцию колоритных персонажей. В комнате стол, пара стульев и шкаф с незакрывающимися дверцами да кровать. На одной из стен висела загадочная картина, вызывавшая у Анны такое же неприятное ощущение, как полотна Сальватора Дали, хотя это был реалистически выписанный пейзаж: берег городской реки с торчащими из воды какими-то странными не то пеньками, не то бревнами – что-то мерзкое, гнилое, полуживое. На старой полуторной кровати они каким-то чудом ухитрялись умещаться вдвоем, что, впрочем, только шло им на пользу: на следующее же утро все у них получилось самым лучшим образом, и Сергей наконец взял ее, как хотел – томную, полусонную, открывшуюся для него, как та самая роза.