– Что ж, вы упускаете грандиозную возможность, – отвечал ему мужской голос, показавшийся Инди явно знакомым.
Тут дверь распахнулась, и в проеме показался О’Мелли в компании доктора Заболоцкого. Оба посторонились, пропуская вперед дочь русского.
– Вы еще пожалеете, – решительным тоном заявила она.
Все трое прошли мимо Инди. О’Мелли держался чуть позади.
– В общем, несомненно пожалею, если ваша экспедиция завершится успехом, – он остановился у двери в коридор. – Желаю удачи. Спасибо, что зашли.
Инди разглядывал стройные ноги блондинки, пытаясь припомнить, как ее зовут. Подняв взгляд повыше, он обнаружил, что русская, сдвинув брови, тоже смотрит на него. Затем, развернувшись на месте, она вышла.
Екатерина, вот как! Очаровательная Екатерина. Какого черта ей с отцом понадобилось здесь? Наверно, денег. В конце концов, О’Мелли – заведующий кафедрой; у него наверняка есть список жертвователей, способных финансировать экспедицию.
Тряхнув головой, О’Мелли испустил долгий вздох.
– Вот так история! Вы не поверите. Ну, Инди, как у вас дела?
Инди встал и обменялся с ним рукопожатием.
– Прекрасно. Он что, собирается искать Ноев ковчег?
– Вы читали о нем в газетах?
– Нет, слышал его выступление вчера вечером.
– Вы специально ходили в церковь послушать его речь? – приподнял брови О’Мелли.
– Меня позвал друг.
– Вот оно что. И что же вы думаете о заявлениях доктора Заболоцкого? – поинтересовался О’Мелли, вводя Инди в кабинет.
– Вероятно, то же, что и вы. Легенда из деревяшки не получится.
– Славно сказано, Инди! – рассмеялся О’Мелли. – Славно сказано. Прошу садиться, – указал он на стул.
– Видимо, он просил профинансировать его экспедицию?
– Правду сказать, денег он не искал. Напротив, он хотел заплатить. Ему хочется, чтобы его экспедиция проходила от имени какого-нибудь известного университета, – с неудовольствием покачал головой О’Мелли. – Хоть он мне золотые горы посули, я нипочем не пошлю ни одного работника в подобную экспедицию. Я не хочу выставлять университет на посмешище в глазах всей академической общественности.
– Раз он добыл деньги – значит, кто-то попался на его удочку.
– Несомненно. Дураков на свете хватает. – О‘Мелли откашлялся и открыл лежавшую на столе папку. – Итак, перейдем к делу.
Воззрившись на листок, он вдруг надолго замялся, постукивая карандашом по столу. Лоб его прорезала вертикальная морщина.
Инди пришел в недоумение. Какого черта он смутился? Наверно, из-за оклада. О зарплате Инди как-то не задумывался. Во всяком случае, за гроши он работать не намерен.
Погладив лицо, О’Мелли наконец-то поднял глаза на Инди.
– Инди, знаете что? Как бы мне ни хотелось, принять вас я не смогу.
Последние три слова потрясли Инди, как удар под ложечку – и куда более болезненный, чем тумаки Капоне и его подручных.
– Почему это?
– Вчера, после разговора с вами, я запросил ваше личное дело. Оно прибыло нынче утром, – он постучал торцом карандаша по папке. – Все в порядке, за исключением… Похоже, вы были замешаны в неприятном инциденте, разыгравшемся тут перед вашим выпуском. Я полагаю, вы догадываетесь, о чем я веду речь.
«О Дне отцов-основателей», – мысленно ответил Инди, чувствуя, как его надежды низвергаются в тартарары.
– Это было уже давно, а ректор Малхауз…
– Знаю, знаю. Но университет злопамятен в отношении подобных событий, и совершенно неважно, есть Малхауз или нет его. Вы поставили наше учебное заведение в нелепую ситуацию, и ваше имя внесено в черный список.
– Какой-какой?
О’Мелли замялся.
– Ну, список людей, которых…
– Нельзя принимать на работу, потому что они проявляют независимость мышления, верно? – досказал за него Инди и встал. – Просто потрясающе, доктор Малхауз. Я полагаю, что выслушал достаточно. Нет смысла попусту тратить время – ни мое, ни ваше.
– Инди, мне очень жаль, – подымаясь из кресла, вымолвил О’Мелли. – Уж и не знаю, что тут поделать.
– Разве что потрясти стены этого прогнившего заведения, но вы, пожалуй, не из тех, кто на такое способен. До новых встреч, – бросил Инди и вышел, даже не оглянувшись.
Вот тебе и новая работа! Вот тебе и жизнь в Чикаго! Он был готов податься из города куда глаза глядят; шел, не разбирая дороги, лишь бы убраться отсюда подальше. В университете он не нужен, и даже Шеннон считает за лучшее больше не встречаться.
Инди пересек площадь и по тенистой аллее направился на восток от университетского городка, чувствуя себя кораблем без руля и без ветрил. До сих пор его жизнь протекала сравнительно упорядоченно; сперва учеба, а затем преподавание образовывали как бы спинной хребет его существования. Теперь же у него не осталось никакой надежной опоры – даже семьи, если уж на то пошло.
Приметив отходящую влево от аллеи извилистую тропку, Инди свернул туда. Тропа петляла вокруг тихого уединенного пруда, официально именуемого Ботаническим. Подойдя к берегу, Инди загляделся в зеркальные воды. Гладь пруда была подернута едва заметной рябью, коверкая отражение, как зеркало в комнате смеха. Инди присел на траву, гадая, называют ли студенты пруд по-прежнему Созерцательным. В студенческие годы Инди частенько сиживал на берегу, раздумывая о своих проблемах – по большей части, проблемах с девушками. Теперь он уже и не мог толком вспомнить, кто из девушек так волновал его.
В данный момент ему было совсем не до того. Что дальше-то делать, черт возьми?! Куда податься? Дорога в Лондон отрезана, о Париже и речи быть не может. Он безработный, а сбережений надолго не хватит. «Проклятье, – промелькнула у него мысль, – не следовало мне останавливаться в «Блэкстоуне»!» Быть может, стоит поехать в Нью-Йорк, повидаться с отцом. Впрочем, они давно уже не общались, а нынешняя ситуация лишь докажет правоту отца. Инди явственно представилось, как тот с осуждающим видом качает головой, заявляя, что с самого начала было против археологии. «Погляди-ка на себя, Младший – ни работы, ни карьеры. Ты позоришь меня».
Нет, с отцом встречаться не стоит. А вот в Нью-Йорк податься можно. Остановиться у Маркуса Броуди; наверное, тот на первое время даст ему работу в музее, пока не удастся подыскать что-нибудь более подходящее. Во всяком случае, Маркус не раз помогал ему выпутаться из неприятностей. Но как раз в этом-то и проблема. Инди и так уже чересчур злоупотребил добротой Маркуса. На сей раз надо выпутываться самостоятельно.
Подхватив камешек, Инди швырнул его в пруд, разбив собственное отражение, потом встал и двинулся дальше по тропе. Покинув университетский городок через узорные железные ворота, он повернул направо по Пятьдесят седьмой улице. Кварталом дальше, на углу Пятьдесят седьмой и Университетской, Инди задержался, чтобы взглянуть на Мендель-холл – массивное здание, давшее приют театру, фасад которого богато украшен дорогими сортами темного дерева и сусальным золотом. Здесь же разместился и студенческий союз, где Инди тоже проводил много времени, особенно на первом и втором курсах, когда проживал в общежитии, всего в паре кварталов отсюда.
Инди припомнилось, как здесь он познакомился с деревенской девушкой, имя которой теперь позабыл. Они тогда немного поговорили, а потом вместе дошли до общежития. Инди двинулся вперед, повторяя тогдашний маршрут. Как отчаянно билось его сердце, когда они свернули на Вудлаун-стрит и рука в руке шагали по темной улице.
Грейс, вот как ее звали! Инди до сих пор помнил, как она с южноиллинойсским выговором рассказывала, что родители с осуждением отнеслись к ее самочинному переезду в Чикаго и очень расстроились, когда Грейс не вышла замуж за своего возлюбленного-старшекурсника. Странная все-таки штука – память.
Вдоль Вудлаун-стрит выстроились величавые каменные особняки, построенные в девяностые годы прошлого столетия. Занимали их в основном профессора. «Прости-прощай, возможность когда-нибудь перебраться в одну из этих великолепных резиденций!» – подумал Инди. Впрочем, мысль пожить здесь никогда не приходила ему в голову.
Если и есть на этой улице дом, в котором Инди хотелось бы пожить, то лишь выстроенный Франком Ллойдом Райтом – дом в стиле прерий, стоящий не на фундаменте, а на помосте; его консольная крыша простирается над газоном, образуя тенистый навес.
Инди вспомнил, как Грейс сказала, что когда-нибудь будет жить в этом доме, и если он будет проходить мимо, то непременно должен навестить ее. В те дни им казалось, что на свете нет ничего невозможного. Теперь Инди смотрел на мир по-другому. Грейс так и не вселилась в этот дом, а если бы и вселилась, им все равно нечего было бы сказать друг другу.
После той первой прогулки они с Грейс гуляли еще несколько раз. Потом учебный год подошел к концу, и больше они не встречались. Наверное, она все-таки вышла за своего дружка, а может, за какого-нибудь парня из родного города. Должно быть, живет где-нибудь на ферме и водит в школу пару детишек. «Славная жизнь», – мысленно вздохнул Инди. Впрочем, любая жизнь кажется славной, когда твоя собственная полетела к чертям. Теперь Инди понял это очень хорошо. От общежития, в котором Инди прожил целых два года, его отделял всего квартал; впрочем, все равно, заходить туда незачем. Кроме того, хмурое свинцовое небо в конце концов разразилось моросящим дождем. Он повернул на Пятьдесят восьмую улицу и направился в сторону Университетского авеню. На углу находился институт Востока – еще одно место, где Инди провел много часов досуга. Здешние экспозиции рассказывали об истории, искусстве и археологии древнего Ближнего Востока – Ассирии, Месопотамии, Персии, Египта и Палестины.
Инди двинулся ко входу, по пути миновав двоих мужчин в длинных плащах и шляпах, случайно услышав реплику одного из них. Смысла сказанного он не уловил, но понял, что они говорят по-русски. Открывая дверь, он оглянулся на них, но оба уже отвернулись.
Инди побродил по первому залу, глазея на витрины с посудой, статуэтками и бронзовыми бюстами, иные из которых были произведены во втором тысячелетии до нашей эры, и уже собирался перейти в зал Месопотамии, когда вдруг застыл на месте, заметив там Заболоцкого с Екатериной.