, великое существо, вновь вопросил Господина:
— Однажды, Господин! совершенный, правильно мыслящий, сказал, что локаятику, владеющему различными мантрами и наделенному красноречием, не следует воздавать почести, поклонение или почтение, поскольку почитающий его приобретает только мирские удовольствия, но не дхарму. По какой причине Господин так сказал?
— Потому что локаятик, Махамати! владеющий различными мантрами и наделенный красноречием, многообразными аргументами и толкованиями слов дурачит наивных, и [то, что он говорит], нелогично, не соответствует смыслу, но на деле есть не более, чем ребячий лепет. По этой причине я так сказал о локаятике, владеющем различными мантрами и наделенном красноречием. [Он] привлекает наивных совершенством [в трактовке] значения разнообразных слов, но [никогда] не ведет их по пути обретения истины. Поскольку же [он сам] ничего не знает о вещах, то своим воззрением, подпадающим под двойственность, он смущает наивных, а себя разрушает[430]. «Раздвоение» же не прекращается вследствие постоянного перехода от одного пути к другому, неосознания того, что [так называемые внешние вещи] составляют лишь содержание собственной мысли и привязанности к их существованию. По этой именно причине, Махамати! локаятик, овладевший разнообразными мантрами и наделенный красноречиём, дурачит наивных разнообразными значениями слов, а также аргументами, примерами и заключениями, но не может освободить себя от рождения, старости, болезней, смерти, печали, горя, страдания и омрачения ума.
Махамати! Индра также был [выдающимся локаятиком], чей ум был изострен [изучением] многочисленных текстов, и он сам составил текст, посвященный звуку. Его же ученик, одевшись в змеиную кожу, восшел на небо и присоединился к обществу Индры, выступив с тезисом: «Или пусть твоя колесница с тысячью спицами разобьется вдребезги, или пусть каждый из моих змеиных капюшонов будет отрезан!» И в виде аргумента[431] этот ученик локаятика, одетый в змеиную кожу, одержал победу над владыкой богов, разбил [его] колесницу с тысячью спиц и возвратился на эту землю. Такова, Махамати! эта дискуссия локаятиков, включающая разнообразные аргументы и примеры, посредством которой они, познав даже [ум] животных, приводят в смущение мир богов и демонов разнообразными значениями слов. И если они даже их заставляют привязываться к понятиям прихода и ухода[432], то что же говорить о людях! По этой причине, Махамати! локаятиков следует избегать, ибо общение с ними является причиной страданий в [будущем] рождении, и не следует воздавать им почести, поклонение или почтение. То, что локаятики отстаивают посредством многообразных значений слов, [ограничивается] лишь восприятием объектов телесного ума. [Разновидностей софизмов] локаяты — сотни тысяч. Но в будущем, через 500 лет, единство [их] разрушится ввиду того, что они будут преданы ложным рассуждениям, аргументации и воззрениям и не смогут удерживать учеников. Так, Махамати! дискуссию расколотой локаяты, [которая будет осуществляться средствами] многообразных аргументов, будут практиковать многообразными аргументами [разнообразные] учителя, привязанные к своим аргументам, но не имеющие своей системы взглядов. И ни у какого из [этих] учителей не будет пути его шастры. Локаята будет представлена в многообразных разновидностях, которые будут излагаться сотней тысяч методов. И они не признают, по заблуждению, что их система взглядов[433] есть локаята.
Махамати спросил:
— Но если, Господин! все учителя учат локаяте, которая не есть их философия, посредством многообразных значений слов, а также примеров и заключений, будучи привязаны лишь к своим аргументам, [а не к какой-либо системе взглядов], то не учит ли и Господин также локаяте, которая не есть [его] собственная система мысли, но содержится в наставлении всех учителей, посредством многообразных значений слов богов, демонов и людей, приходящих из разных стран?
Господин ответил:
— Я не учу, Махамати! ни локаяте, ни «приходу» и «уходу» [живых существ]. Напротив, Махамати! учу тому, что не есть «приход» или «уход», ибо то, что называется «приходом», Махамати! означает возникновение и накопление в результате приращения, а «уход» — разрушение. То, что не «приходит» и не «уходит», обозначается как невозникающее. Не учу я, Махамати! и «раздвоенности», которой учат [все] учителя. Почему? Потому, что «раздвоенность» двух видов не имеет возможности появиться, если признается, что, поскольку внешних вещей нет, и нет, соответственно, «распространения» в них[434], все существует только как содержание собственной мысли. «Раздвоенность» же в связи с содержанием собственной мысли не появляется, поскольку вследствие отсутствия сферы для ее причины, распознается, что есть только содержание собственной мысли. Поскольку же тот, у кого прекращена «раздвоенность», вступает в тройственное освобождение [как реализацию] отсутствия внешних факторов, [наличия] пустотности и прекращения концентрации сознания, он зовется освобожденным.
… Я вспоминаю, Махамати! как однажды я пребывал в одном месте и ко мне подошел брахман-локаятик. Подойдя ко мне неожиданно, [он тут же] спросил:
— Все ли, господин Гаутама! является созданным?
И я ему, Махамати! ответил так:
— Если считается, брахман! что все создано, то это первый [софизм] локаяты[435].
— А если [считать], господин Гаутама! [что] все несоздано?
— Тогда это второй [софизм] локаяты.
— А если [считать], что все невечно или все вечно, что все возникает или ничего не возникает?
— Тогда это [в общей сложности уже] шесть [софизмов] локаяты.
И вновь, Махамати! меня вопросил брахман-локаятик:
— Все ли, господин Гаутама! едино или все [взаимо]инаково, все и то, и другое или все ни то, ни другое? И все ли опирается на причины, поскольку все можно рассматривать как порождаемое различными причинами?
— Тогда это, брахман! [в общей сложности уже] 11 [софизмов] локаяты.
— Далее, господин Гаутама! [можно ли считать, что] ничего не определимо или все определимо, есть Атман или нет Атмана, есть этот мир или нет этого мира, есть другой мир или нет другого мира, или же [он] и есть и [его] нет, есть освобождение или нет освобождения, все мгновенно или ничто не мгновенно, являются ли пространство, прекращение потока сознания без рефлексии и нирвана обусловленными, либо же необусловленными, и есть ли промежуточное существование или его нет?[436]
На это я ответил ему, Махамати:
— Если так, то это, брахман! твои [софизмы] локаяты, не мои, и только твои. Я, брахман! [считаю возможным] описать [этот] тройственный мир как имеющий причину [своего существования] в безначальных развертываниях остаточных следов установки на «раздвоение». И это «раздвоение», брахман! распространяется из отсутствия постижения того, что есть лишь [отражение] содержания собственного сознания и нет отражения внешних вещей. Учение брахманистов о том, что познание есть [результат] контакта Атмана, индрий и объектов, не мое. И я, почтенный брахман! не сторонник учения о причинности и не отрицатель его, но учу об обусловленном возникновении состояний существования, признавая, что мир держится на «раздвоении», обусловленном субъектно-объектным различением[437]. Но это и не постигается такими как ты и другими, которые держатся за идеи Атмана и континуальности.
Что же касается пространства, прекращения потока сознания без рефлексии и нирваны, то они, Махамати! существуют [лишь] в [наших] калькуляциях, в реальности же непостижимы. Что же говорить об [их] созданности?!
И вновь, Махамати! брахман-локаятик вопросил меня:
— Обусловлен ли, господин Гаутама! этот тройственный мир незнанием, вожделением и действием, или не обусловлен?
— Это [еще] два [софизма] локаяты.
— Но не правда ли, господин Гаутама! что все сущее включается либо в общее, либо в особенное?
— И это, брахман! также [софизм] локаяты. И любая, брахман! активность ума, ведущая к «раздвоению», [обусловленному] привязанностью к внешним объектам, будет локаятой.
И вновь, Махамати! брахман-локаятик вопросил меня:
— [В таком случае], господин Готама! существует ли какой-либо [вид дискурса] помимо локаяты? Ведь любое, господин Гаутама! утверждение, осуществляемое любой школой посредством различных слов и значений, а также аргументов, примеров и заключений, будет моим.
— Но есть, брахман! и то, что не твое, хотя [оно] и есть утверждение, и выражается посредством различных слов и значений, и в нем не отсутствует выражение смысла.
— И что же это такое?
— Это такое, брахман! несофистическое рассуждение, в которое не может проникнуть ум [таких, как] ты и представителей всех школ, которые привязываются к миру вследствие «раздвоенности» в связи с несуществующим посредством [воображения] внешних объектов. Прекращение этой «раздвоенности» означает, что «раздвоенность» не функционирует вследствие обнаружения того, что сущее и не-сущее относятся лишь к содержанию сознания, и вследствие прекращения фиксации внешних объектов «раздвоение» устанавливается в собственном месте[438]. Потому это рассуждение не [по софистике] локаяты есть мое, не твое. «Устанавливается в собственном месте» — значит «не функционирует», и поскольку «раздвоение» [больше] не возникает, его функционирование прекращается. Вот это, брахман! не будет локаятой. Короче говоря, брахман! везде, где имеет место «приход» и «уход» сознания, [его] подвижность, устремленность, «искательство», привязанность, аффект, философское во