При данных обстоятельствах Аш обрадовался бы любому ответу, сколь угодно краткому: тогда у него стало бы спокойнее на душе. Но, как указал мистер Петтигрю, тот факт, что он ничего не получил, вовсе не означал, что никакие меры не принимаются. Напротив, он скорее свидетельствовал, что они именно принимаются и у людей просто не было времени отправлять ненужные сообщения.
Поместье Сарджи находилось в двадцати с лишним милях к северу от Ахмадабада, на западном берегу Сабармути, и, когда Аш добрался до дома своего друга, солнце поднялось уже высоко. Слуги, хорошо знавшие Аша, доложили, что хозяин с самого рассвета наблюдал за родами ценной породистой кобылицы и только недавно вернулся. В данный момент сирдар трапезничает, так что не изволит ли сахиб подождать немного? Дагобаз, чья черная атласная шкура стала желто-серой и шершавой от пыли, позволил одному из конюхов Сарджи увести себя, а Ашу дали воды умыться и любезно провели за колышущуюся стеклярусную штору в боковую комнату, куда вскоре подали еду и питье.
Он не получил приглашения присоединиться к Сарджи и не рассчитывал получить. Хотя Сарджи был человеком широких взглядов и в походах, вдали от дома, позволял себе отступать от многих правил, здесь, на своей территории и под бдительным оком семейного жреца, он вел себя совершенно иначе. Домочадцы ожидали от него строгого соблюдения законов, и, поскольку кастовая принадлежность запрещала ему принимать пищу в обществе человека, имеющего статус парии, его друг ангрези должен был есть в одиночестве, причем из тарелок и чашек, державшихся в доме специально для него.
Сарджи был близким другом, но нарушать суровые кастовые законы не подобало. И все же Аш испытывал болезненное чувство обиды и удивления всякий раз, когда сталкивался с этими законами в действии. То, что он понимал их лучше подавляющего большинство фаранги, не уменьшало невольной горечи от сознания, что к нему относятся как к парии – как к человеку, с которым даже близкий друг не может разделить трапезу, не рискуя подвергнуться остракизму, потому что этим простым и естественным действием он осквернит себя и, покуда не очистится от скверны, никто не пожелает с ним общаться.
Потягивая охлажденный льдом шербет и жуя овощное рагу, качорис и халву кела в прохладной комнате с земляным полом в доме Сарджи, Аш задавался вопросом, знает ли семейный жрец, что Сарджи частенько нарушает это табу во время их совместных походов. Почему-то он сомневался в этом. Когда блюда унесли и Аш снова остался в одиночестве, он закурил сигарету и сидел, пуская в потолок кольца дыма и предаваясь размышлениям.
Он вспоминал о том, что сказал ему однажды на охоте шикари Букта, провожавший Гобинда и Манилала в Бхитхор. Аш завел речь об этом путешествии, и Букта упомянул о существовании другого, более короткого пути к Бхитхорской долине – этот тайный путь, шедший в обход фортов и пограничных постов и приводивший к месту всего в одном косе от самого города, много лет назад был показан ему одним другом-бхитхорцем, который утверждал, что сам нашел его, и пользовался им для контрабандной доставки ворованного добра из владений раны в соседние княжества и обратно.
«Главным образом лошади, – сказал Букта и улыбнулся, вспомнив о прежних временах. – В Гуджарате или Бароде можно спокойно запросить хорошую цену за лошадь, украденную в Бхитхоре: бывшему владельцу никогда не придет в голову искать ее здесь, поскольку никто больше (во всяком случае, так утверждал мой друг) не знает о дороге через горы. В молодости я не особо почитал законы и часто помогал другу с большой выгодой для себя. Но потом он умер, а я стал человеком уважаемым. Минуло много лет с тех пор, как я ходил тайным путем, но я по-прежнему ясно его помню и знаю, что при необходимости прошел бы по нему с такой легкостью, будто пользовался им только вчера. Я не говорил о нем хакиму-сахибу, ибо ему не стоило прибывать в Бхитхор такой дорогой».
Когда через десять минут хозяин дома появился в дверном проеме, Аш был так глубоко погружен в свои мысли, что не услышал тихого стука стеклярусной шторы.
Сарджи вошел с извинениями, что заставил гостя ждать, но, увидев лицо Аша, осекся, не закончив вежливой фразы, и резко спросил:
– Киа хогья, бхай?
Аш, вздрогнув, вскинул на него взгляд и поднялся на ноги.
– Да ничего не случилось – пока. Но мне необходимо попасть в Бхитхор, и я пришел просить тебя о помощи, так как мне нельзя появляться там в своем обычном обличье. Я должен изменить внешность и выехать по возможности скорее. Нужен проводник, который знает тайные тропы через джунгли и горы. Ты дашь мне на время своего шикари, Букту?
– Конечно, – не раздумывая, ответил Сарджи. – Когда мы выступаем?
– Мы? О нет, Сарджи! Это не вылазка на охоту. Это дело серьезное.
– Знаю. Я понял это по твоему лицу, едва вошел. К тому же если тебе нельзя появляться в Бхитхоре иначе как переменив внешность, значит, тебе опасно вообще соваться туда. Очень опасно.
Аш нетерпеливо пожал плечами и ничего не ответил, а Сарджи задумчиво проговорил:
– Я никогда не задавал тебе никаких вопросов о Бхитхоре. Мне казалось, что ты не желаешь разговаривать на эту тему. Но с тех пор как ты попросил меня дать Букту в проводники какому-то хакиму, направляющемуся туда, а позже затеял историю с голубиной почтой, признаюсь, я частенько ломал голову над этим делом. Ты можешь ничего не рассказывать, но, если тебе грозит опасность, я отправлюсь с тобой: два меча лучше, чем один. Или ты считаешь, что мне нельзя доверить тайну?
– Не болтай глупости, Сарджи, – рассердился Аш. – Ты прекрасно знаешь, что это не так. Просто… ну, это дело касается только меня одного… и я не хочу ни с кем говорить о нем. Но ты уже здорово помог мне и теперь снова готов помочь, не задавая никаких вопросов. Я очень тебе благодарен, и ты вправе ожидать от меня каких-то объяснений… насчет ситуации.
– Не говори мне ничего, о чем говорить не хочешь, – быстро сказал Сарджи. – Я все равно не передумаю.
– Не знаю. Возможно. Но может, и передумаешь, а потому будет лучше, если ты узнаешь о цели моей поездки, прежде чем решить, помогать мне или нет. Дело касается обычая, который твои соотечественники соблюдали на протяжении многих веков. Нас может кто-нибудь подслушать?
Сарджи удивленно поднял брови, но коротко ответил:
– Нет, если мы выйдем в сад.
Он провел друга в сад, где розы, жасмины и лилии увядали на жаре, и здесь, вне пределов слышимости для любого праздношатающегося слуги, выслушал историю о молодом британском офицере, которому два с лишним года назад поручили эскортировать двух принцесс Каридкота на бракосочетание в Бхитхор, историю о невзгодах и вероломстве, с которыми они столкнулись по прибытии туда, и о страшной участи, ожидающей обеих.
История была неполной и не вполне точной. Аш не счел нужным упоминать о своей прежней связи с княжеством Каридкот, а поскольку он не собирался рассказывать о своих отношениях со старшей принцессой, он привел не главную причину собственного желания возвратиться в Бхитхор, а второстепенную: ему необходимо лично убедиться, что принимаются меры к тому, чтобы жены раны не стали сати, когда рана умрет. Сарджи же, будучи индусом, едва ли пожелает участвовать в такой истории, ведь обычай сати свято чтился веками и даже в настоящее время, вероятно, приветствуется жрецами и соплеменниками Сарджи как похвальное деяние.
Кроме упомянутых упущений, поведанная Ашем история ни в чем не отступала от истины и включала рассказ о безуспешном разговоре с полковником Помфретом, комиссаром и начальником полиции, а также о телеграммах, оставшихся без ответа.
– Теперь ты понимаешь, почему я должен сам поехать туда, – в заключение сказал Аш. – Я не могу просто сидеть здесь и надеяться на лучшее, прекрасно зная, как медленно и осторожно порой действует радж и как неохотно в последнее время он вмешивается в дела правящих князей. Представители раджа потребуют доказательств и пальцем о палец не ударят, пока их не получат. Но в данном случае доказательством станет лишь горстка пепла и обугленных костей, а тогда они уже не смогут ничего поправить, ибо даже они не в силах воскресить мертвых… Как только разожгут погребальный костер, будет слишком поздно принимать какие-либо меры – они разве что посадят в тюрьму нескольких человек, наложат штраф на княжество да извинятся за свою нерасторопность, что нисколько не поможет бедным девушкам… Сарджи, ведь это я доставил их двоих в Бхитхор! Ты скажешь, у меня не было выбора, но мне-то от этого не легче, и, если они сгорят заживо, я до конца жизни не избавлюсь от чувства вины. Однако для тебя это не причина вмешиваться в дело, и если ты предпочтешь остаться в стороне… я имею в виду, как индус…
– Вздор! – сказал Сарджи. – Я не фанатик, чтобы желать возвращения жестокого обычая, который был запрещен законом еще до моего рождения. Времена меняются, друг мой, а с ними меняются и люди, даже индусы. Разве твои христиане в Билайте по-прежнему сжигают на кострах ведьм или собратьев-христиан, которые поклоняются тому же самому Богу на другой манер? Я слышал, что раньше у вас был такой обычай, но не слышал, чтобы он сохранился до наших дней.
– Конечно нет. Но…
– Но ты думаешь, что мы, жители этой страны, не способны на подобный прогресс? Это не так, хотя на многие вещи мы смотрим иначе, чем твои соплеменники. Я не принудил бы к самосожжению ни одну вдову, если бы только она сама не желала этого больше всего на свете, ибо любила мужа так сильно, что не в силах жить без него и потому предпочитает добровольно последовать за ним. Этому, признаюсь, я не стал бы препятствовать. В отличие от твоих соплеменников я не считаю себя вправе запрещать мужчине или женщине самоубийство, если они хотят расстаться с жизнью. Наверное, здесь дело в том, что мы дорожим жизнью не так сильно, как вы, которые, будучи христианами, живете на земле лишь один раз, тогда как мы – великое множество. Мы умираем и рождаемся сто тысяч или тысячу тысяч раз, а возможно, и больше – кто знает? Поэтому мы не видим ничего страшного в том, чтобы сократить одну из своих жизней по собственному желанию.