архант.
– Извини, – сказал я, – что это значит?
– Архант – это пророк у джайнов, – терпеливо объяснил мальчик. – Он читает карму паломников, в эти дни мы собираем много денег.
– А, так он прорицатель.
– Да, – с жаром ответил мальчик, – он видит прошлое и будущее. – Потом, пораскинув умом, спрашивает: – Хочешь узнать свою карму? Всего за пять рупий.
– Согласен, – сказал я, – спроси у него.
Мальчик нежно заговорил с братом, тот что-то шепеляво ему ответил, глядя на меня своими бегающими глазками.
– Брат спрашивает, может ли он прикоснуться к твоему лбу, – передал мне мальчик. Уродец кивнул, подтверждая его слова, и в ожидании замер.
– Конечно, если нужно.
Предсказатель протянул свою изогнутую руку и коснулся моего лба указательным пальцем. Он держал его несколько секунд, пристально глядя на меня. Потом отнял руку и зашептал что-то на ухо брату, после чего между ними произошла бурная размолвка. Предсказатель говорил очень быстро, вид у него был раздосадованный и сердитый. Когда дискуссия между ними закончилась, мальчик повернулся ко мне с огорченным видом.
– Ну что, – спросил я, – можно узнать?
– Я сожалею, – сказал мальчик, – мой брат говорит, что это невозможно, что ты – другой.
– Вот как? – сказал я. – И кто же я?
Мальчик снова обратился к брату, и тот коротко ответил:
– Это не имеет значения, – передал мальчик, – это всего лишь майя.
– А что такое майя?
– Это видимость мира, – ответил мальчик, – это только иллюзия, что важно, – это атма. – Он перемолвился с братом и утвердительно повторил: – То, что важно, – это атма.
– А что такое атма?
Мальчик усмехнулся моему невежеству:
– The soul, душа человека.
Вошла женщина и села на скамейку напротив нас. В корзине при ней был спящий ребенок. Я взглянул на нее, и она быстро, в знак почтения, поднесла к лицу сложенные ладони.
– А я-то думал, что у нас есть только карма, – сказал я, – сумма наших действий, того, чем мы были и чем будем.
Мальчик снова улыбнулся и заговорил с братом. Уродец посмотрел на меня своими острыми глазками и показал два пальца.
– О нет, – объяснил мальчик, – существует еще атма, она едина с кармой, но отличается от нее.
– Тогда если я другой, то я бы хотел знать, где моя атма, где она находится сейчас?
Мальчик перевел мои слова брату, вслед за чем между ними последовал оживленный обмен мнениями.
– Это очень трудно сказать, – довел он до моего сведения, – он не способен.
– Спроси у него, не помогут ли ему десять рупий, – сказал я.
Мальчик передал ему, и уродец впился в мое лицо своими глазками. Быстро произнес несколько слов, обращенных ко мне.
– Он говорит, что вопрос не в деньгах, – перевел мальчик. – Тебя здесь нет, он не может сказать, где ты. – Он подкупающе улыбнулся и продолжил: – Но, если хочешь дать нам десять рупий, мы все равно их примем.
– Я дам их тебе, безусловно, – сказал я, – но спроси у него хотя бы, кто я сейчас.
Мальчик снова снисходительно улыбнулся и говорит:
– Но ведь это только твоя майя, для чего тебе о ней знать?
– Ты прав, конечно, знать о ней не имеет смысла. – Потом мне пришла в голову другая мысль, и я сказал: – Попроси его, пусть попробует угадать.
Мальчик взглянул на меня удивленно: «Что угадать?»
– Угадать, где моя атма, – сказал я, – разве ты не говорил, что он провидец?
Мальчик передал мой вопрос, и брат ему кратко ответил.
– Он говорит, что может попробовать, но успех не гарантирует.
– Не важно, пусть все равно попробует.
Уродец всматривался в меня напряженно и долго. Потом сделал знак рукой, и я стал ждать, что он скажет, но он ничего не говорил. Его пальчики шевелились в воздухе, вырисовывая волны, потом он сложил ладони, словно чтобы зачерпнуть воображаемой воды. Прошептал несколько слов.
– Он говорит, что ты в лодке, – прошептал в свою очередь мальчик. Уродец выдвинул вперед ручки, сложил ладони и замер.
– В лодке? – сказал я. – Спроси его, где, быстро, что за лодка?
Мальчик приставил ухо к шепчущим губам брата.
– Он видит много огней. И больше ничего. Настаивать бесполезно.
Прорицатель снова принял первоначальную форму, уткнувшись носом в волосы брата. Я вынул десять рупий и протянул. Вышел в темноту, прикурил сигарету. Остановился, посмотрел на небо и на темный растительный бордюр вдоль дороги. Автобус на Мудабири должен быть уже недалеко.
Часть третья
VIII
Сторожем оказался старичок со сморщенным и добродушным лицом, обрамленным седыми волосами, выделявшимися на оливковой коже. Он говорил на безупречном португальском, и когда я называл ему свое имя, он широко заулыбался, покачал головой, словно безмерно был рад меня видеть.
Он сказал, что господин приор служит вечерню и просил меня подождать его в библиотеке. Он передал мне записку, в которой я прочел: «Добро пожаловать в Гоа. Встретимся в библиотеке в 18:30. Если вам что-то нужно, Теотонио в вашем распоряжении. Отец Пиментель».
Теотонио проводил меня по лестнице, не умолкая ни на минуту. Он был разговорчивый и непринужденный, долго жил в Португалии, в городе Вила-ду-Конди, у него там остались родственники, он любил португальские сладости, особенно pão de lо́[5].
Лестница была темного дерева и вела в тускло освещенную галерею с длинным столом и большим глобусом. На стенах висели потемневшие от времени портреты в натуральный рост суровых и бородатых мужчин. Теотонио бросил меня у двери в библиотеку и быстро спустился по лестнице, словно у него дел невпроворот. Зал был просторный и прохладный, с запахом непроветриваемого помещения. Книжные шкафы были украшены барочными завитушками и инкрустациями из слоновой кости, которые, как мне показалось, находились в плохом состоянии. Здесь стояли по центру два длинных стола с витыми ножками и возле стен низкие столики с церковными скамеечками и старыми плетеными креслами. Я осмотрел первый шкаф справа, разглядел несколько книг отцов церкви и несколько хроник ордена иезуитов семнадцатого века, взял наугад две книги и устроился в кресле возле входной двери, на соседнем столе лежала открытая книга, на которую я не обратил внимания, пролистал одну из двух взятых мною: “Relação do novo caminho que fêz por Terra e por Mar, vindo da Índia para Portugal, o Padre Manoel Godinho de Companhia de Iesu”[6]. На колофоне было напечатано: “Em Lisboa, na Officina de Henrique Valente de Oliveira, Impressor del Rey N. S., Anno 1665”[7]. Маноэль Годиньо отличался прагматическим видением жизни, что совершенно не противоречило его профессии – стража католической веры в этом очаге контрреформации, окруженном со всех сторон богами индийского пантеона. Его повествование было точным и обстоятельным, без церемонностей и риторики. Этот священник не любил метафоры и сравнения; он обладал глазом стратега, разделял землю на благоприятные и неблагоприятные зоны и считал христианский запад пупом земли. Я едва добрался до конца длинной преамбулы, посвященной Его Величеству Королю, когда, по какому-то непонятному сигналу, почувствовал, что я здесь не один. Может, услышал скрип дерева или чей-то вздох, или, что более вероятно, почувствовал на себе чей-то взгляд. Я поднял глаза и осмотрелся. В кресле между двумя окнами с противоположной стороны зала темнела серая масса, которую я, входя, принял за чье-то небрежно брошенное пальто и которая теперь медленно повернулась, словно дождалась минуты, когда на нее посмотрят, и уставилась на меня. Это был старик с длинным и худым лицом и головой, покрытой чем-то, что мне не удалось рассмотреть.
– Добро пожаловать в Гоа, – донесся голос. – Вы поступили неосмотрительно, отправившись к нам из Мадраса на автобусе, дорога полна разбойников.
Голос был очень хриплый, иногда казалось, что это клекот. Я взглянул на него с изумлением. Мне показалось необычным, что он произнес слово «разбойники», и тем более невероятным, что он знал о моей поездке.
– А ночная остановка в том чудовищном месте отнюдь не облегчила ваше путешествие, – добавил он. – Вы человек молодой и предприимчивый, но часто дрожите от страха, из вас бы не вышел хороший воин, вы бы погибли от трусости. – Он посмотрел на меня снисходительно. Не знаю почему, но я чрезвычайно смутился, и это помешало мне ответить. Но как он узнал о моей поездке, подумал я, кто мог ему сообщить?
– Не беспокойтесь, – сказал старик, словно читал мои мысли, – у меня тут повсюду осведомители.
Он произнес эту фразу угрожающим голосом, что произвело на меня забавное впечатление. Мы разговаривали на португальском, я помню, слова его были холодны и далеки, словно между ними и его голосом пролегала пропасть. От чего так получалось и кто он вообще такой? Вытянутая в длину комната была в полутьме, а он находился на противоположной от меня стороне, вдалеке. Все это вместе с неожиданностью не позволило мне как следует его рассмотреть. Только сейчас я заметил, что на нем треуголка из бархата, длинная седая борода, утюжившая ему грудь, затянутую в шитый серебряной нитью корсет. Он был в черном просторном плаще старинного кроя с рукавами-буфами. Прочитав растерянность на моем лице, он отодвинул стул и выскочил на середину комнаты с неожиданной для меня проворностью. Старик был в ботфортах с загнутыми наверху раструбами и со шпагой. Сделал смешной театральный жест, описав широкий полукруг рукой, которую приложил затем к сердцу и громким голосом воскликнул: «Я – Афонсу де Албукерки, вице-король Индии!»[8]
Только в ту минуту я понял, что это сумасшедший. Я это понял, но тут же меня насмешила мысль, что он и