Я представил себя стороны, их глазами – толстого и сытого иностранца в золотых часах и с Японским фотоаппаратом, почувствовал классовую неприязнь к самому себе, понял, что было бы бессовестно любоваться видами и отдыхать у них перед носом, на их площадке, и, вздохнув, поплелся дальше по уходящим в поднебесье ступеням.
За калиткой оказалась устремленная ввысь широкая пустынная лестница с выщербленными ноздреватыми ступенями. Далеко вверху темнела под сенью огромного дерева квадратная площадка, обещавшая отдых.
Очень скоро выяснилось, что лестница крута, ступени высоки, а площадка недосягаемо далека. Воздух, казалось, дымился в кипятке после полуденного солнца, а пожухшие вершины кустов и деревьев, упрямо карабкавшихся рядом с обоими бортами лестницы, не отбрасывали на нее никакой тени. В ушах звенела раскаленная тишина, во рту пересохло, а ноги, как ватные, с трудом осиливали ступень за ступенью.
Зато теперь я знал, куда я лезу и что меня ждет.
Тируккажуккунрам – так непроизносимо называется это место, лежащее в стороне от туристических маршрутов, но усердно посещаемое пилигримами. От сотен тысяч других подобных мест паломничества это отличается тем, что каждый день, точно в 12 часов дня к расположенному на вершине храму прилетают два диких орла. Жрецы встречают их, кормят, и они улетают, чтобы снова появиться в то же время на следующий день. Никто не знает, где гнездятся они, какая сила заставляет их появляться у этого храма, никогда не пропуская ни одного дня. Народная молва утверждает, что они прилетают из священного Бенареса, но поверить в это трудно, так как расстояние отсюда по прямой составляет до Бенареса многие сотни километров. Удивительно другое – эти каждодневные прилеты без единого дня перерыва зафиксированы в течение нескольких столетий. Помимо множества местных свидетельств, есть записи голландских купцов, относящиеся еще к XVII веку! Если это те же самые орлы, то как объяснить такую их долгую жизнь, а если жрецы их время от времени меняют, то как удается им сделать это незаметно для сотен паломников, ежедневно взбирающихся к полудню на вершину горы, чтобы своими глазами увидеть, как поедают специально приготовленный рис из серебряных тарелок или прямо из ладоней жреца две огромные величественные птицы?
Впрочем, согласно бытующей здесь легенде, они не совсем птицы, а два святых отшельника, братья, заспорившие когда-то, чей бог выше и сильнее. Сам Шива явился им, чтобы разъяснить бессмысленность этого спора, но не сумел убедить строптивцев и, разъяренный, проклял их обоих и превратил в двух орлов. Но настанет однажды день, кончится действие проклятия Шивы и братья сбросят обличье птиц и вновь превратятся в людей – не заложено ли здесь заранее удобное объяснение на случай, если вдруг прекратятся ежедневные таинственные визиты двух орлов к поднебесному храму великого Шивы?
Полдень давно прошел и торопиться мне было не к чему, да и сил уже совсем не было. Добравшись до широкой площадки, я вздохнул с облегчением. Это был лишь промежуточный финиш, так как под прямым углом к только что преодоленному отрезку пути уходила вверх точно такая же порция крутых и высоких ступеней, но здесь, в тени большого разлапистого дерева, растущего прямо из каменного пола площадки, можно было отдохнуть и перевести дыхание.
Не тут-то было! Сидевшая под деревом молодая нищенка в изношенном до бесцветности сари встрепенулась, услышав мои шаги, чпок-чпок-чпок – наподдала по голым попкам мельтешивших у ее темных ног малышей и вот они уже окружили меня и тянут извазюканные крохотные ладошки, и канючат на непонятном языке, не сводя с меня ослепительно прекрасных глаз. Сжав жалкое подаянье в кулачке, они стремглав бросились к матери, отрешенно смотревшей куда-то вдаль, и вот они уже снова возятся у вытянутых босых ее ног и все семейство потеряло ко мне всякий интерес.
Каждая ступенька была, казалось, выше и горячей, чем предыдущая. Высоко вдали маячила следующая площадка и, как в тяжелом сне, полностью повторяла только что виденную – такое же разлапистое дерево, растущее из растреснутого камня, такая же, леопардовыми пятнами, тень и даже точно такая же нищенка с полуголыми детьми, сидящая в этой тени.
Сзади, изредка переговариваясь тихими голосами, нагоняли меня, ступая почти на четвереньках, шесть или семь молодых паломниц. Единственный среди них мужчина шел как ходят горцы – прямо и бережно. Они обогнали меня, и мы сочувственно улыбнулись друг другу.
От неправдоподобного зноя и полной безветренности в голове гудело, перед глазами сквозь выщербленные временем ступени крутились разноцветные круги.
Не доходя до следующей площадки табунчик паломниц рухнул прямо на обжигающие ступени; я докарабкался и плюхнулся рядом, их предводитель гордо и одиноко стал над нами, всматриваясь из-под серого от пота тюрбана в нестерпимо густую синеву высокого неба.
Я приглядывался к попутчицам. Тяжело дыша, поблескивая украшениями в ноздрях и ушах, измочаленные вечной жарой, выжженные безжалостным солнцем, они слабо перешучивались, прикрывая свободным концом простеньких сари свои начисто выбритые, абсолютно голые головы. Таков обычай – совершающий паломничество полностью сбривает волосяной покров, как бы расставаясь со всеми грехами. Обычай распространяется даже на крохотных детей, и трогательна выглядят их головенки как маковые коробочки, стукающиеся о костлявые плечи родителей. Расстаются со своими роскошными волнистыми прическами и женщины, превращаясь в какие-то марсианские существа. Любопытно, что при некоторых центрах паломничества вовсю процветает индустрия производства париков из этих состриженных кос; оттуда их частью вывозят в Европу, а частью продают на месте – в Тирупати, богатейшем храме Юга. Я сфотографировал стайку по-сиротски бритых паломниц, с завистью рассматривающих в лавчонке великолепные иссиня черные парики.
Мы так долго сидели вместе на древних ступенях, устремленных ввысь, постепенно приходя в себя, что успели подружиться, и мне перестали казаться странными их инопланетные черепа, я привык к ним и даже стал находить привлекательными эти маленькие круглые головки (и первая женщина непаломница, которую я потом увидел, показалась мне отвратительно волосатой), но двинулся в путь их молчаливый повелитель, поднялись и они, сверкнули прощальные улыбки, и вот уже высоко и далеко мелькают их крепкие босые ноги, а я все сижу и не могу заставить себя подняться.
Вершина оказалась не пиком, на котором чудом каким-то примостился грубый прямоугольник храма, а неизвестно откуда взявшимся новым миром со своими пространствами, переходами, небольшими спусками и даже со своим, невидимым миру, с земли, подъемом еще выше, не знаю куда. Справа, пугающе близко чернел храм и еще одна, но уже короткая лестница вела на площадку возле него, а слева курчавились деревья, желтели дорожки, и яркими пятнами светились сари многочисленных паломниц.
«Моя» лестница упиралась в утоптанный пятачок, занятый совершенно неожиданным в этой загадочной выси явлением цивилизации – белой каталкой с прохладительными напитками. Ловкие услужливые руки протянули мне стакан, цокнули открывателем и в стакан опрокинулась тяжелая коричневая жидкость.
– Вам, может быть, со льдом? – И на мой растроганный кивок продавец сунул руку в чрево своей каталки, отломил там кусок нечистого льда и ткнул его пальцем в стакан. По поверхности жидкости стало расползаться сероватое пятно. Но мне было не до брезгливости – я пил как белый медведь, только что пересекший Сахару, когда из-за деревьев выскочили мои давнишние попутчицы.
– Скорей, скорей! – закричали они, нетерпеливо махая руками, – идите скорей, они летят!
Я посмотрел на часы. Чудо, неслыханное чудо – впервые за много столетий орлы запоздали на три часа, и я сподобился именно в этот момент подняться к ним навстречу.
– Скорей, скорей – умоляли гологоловые создания, нервно оглядываясь назад, где внезапно зашевелилась и завздыхала толпа паломников.
Честное слово, мне очень стыдно сейчас в этом признаться, но я так устал от бесконечного подъема, мне так не хотелось тащиться еще куда-то – ну что я, орлов, можно подумать, не видел?
Я допивал второй стакан, когда навстречу из-за деревьев потекли довольные, умиротворенно переговаривающиеся люди.
– Прилетели?
– Прилетели, прилетели, – радостно подтвердил блаженненький старец; представив себе, что сейчас, на земле, эти таинственные священные орлы выглядят, наверное, точно так же, как их собратья в любом зоопарке, я двинулся прочь от опротивевшей вдруг каталки, но чьи-то сильные пальцы властно сжали мое запястье. Странный человек, горбатый и мигающий, потащил меня за руку прочь от лужайки, с которой расходились паломники. Немой, догадался я. Мы рывком преодолели ступени, ведущие на площадку у храма, пустую каменную проплешину, обнесенную зубчатой стеной; немой повелительно, но с поклоном, подволок меня к промежутку между двумя обветшалыми зубцами и, радостно замычав, отпустил мою руку. Увидев, что я знаю теперь, зачем мы пришли сюда, он добро и неожиданно улыбнулся всем своим темным, детским лицом – и исчез.
Я остался один на площадке; с левой ее стороны высилась примитивная кладка кубического храма, а все остальные нависали зубцами, как сторожевая башня, над невидимой за ними долиной. Камни были раскалены так, будто, поднявшись на эту высоту, вы стали ощутимо ближе к солнцу, но на том месте, куда поставил меня немой, в узкий промежуток между зубцами врывался мощными порывами ветер и холодил разгоряченное тело. Спасибо тебе, незнакомый друг, не прошло и минуты, как все утраченные силы вернулись ко мне, и мускулы налились небывалой бодростью.
Вцепившись в высокий крошащийся зубец, я осторожно выглянул вниз;. Только с самолета, зависшего на месте, можно увидеть такое. Ни лестницы, по которой надо добираться сюда, ни самой горы – лишь огромная тарелка планеты, край которой хоть и далеко, но отчетливо виден в космическом желтом пространстве.
Земля, пятнистая от лесов и полей, кое-где бугрясь у горизонта просвечивающе голубыми горами, широко стекала где-то дождливыми, где-то солнечными просторами своими к маленькому индийскому городку у подножия черного храма, над которым, совсем близко от меня, хлопал на ветру длинный хвостатый флаг великого Шивы.