Что видим по этому поводу в Индии, стране, широко известной своим древним соблазнительным искусством? Можно ли найти какие-то духовные параллели, или все там сугубо приземлено? Камасутра гласит: «В начале Владыка всего сущего Брахма сотворил мужчин и женщин и дал им тысячу и одну заповедь, завещав жить по Дхарме, Артхе и Каме» («Приветствие Дхарме, Артхе и Каме»), где Дхарма – это закон достижения духовного совершенства, Артха – приобретение богатства и имущества и Кама – любовь, чувственные наслаждения и удовлетворение плотских желаний. И далее сказано: «Наслаждения столь же необходимы для существования и благоденствия тела, как и еда, и потому люди нуждаются в них очень часто. Более того, именно наслаждение проистекает из постижения Дхармы и Артхи. Просто из источника удовольствий и радостей земных надо черпать с умеренностью и осторожностью. Никто не отказывается от приготовления пищи из-за того, что на запах сбегаются нищие и начинают ее клянчить, и никто не прекращает сева из-за оленей, уничтожающих всходы» (ч. 1, гл. 2). Усилия «подтянуть» эрос до чего-то более возвышенного заметны в индийской религиозной философии весьма рано, еще в гимнах Ригведы, однако, как видно, сакрализация помогла мало, и в священных текстах явно проглядывает «Афродита пошлая». Вот разговор Лопамудры со своим мужем Агастьей (1. 179): «О Агастья! Я устала от твоего многолетнего круглосуточного служения богам: это порождает старость. Старость уничтожает красоту тела! О Агастья! Все древние хранители истины, говорившие истину богам, всегда оставались способными к совокуплению. Пусть муж идет к своей жене!» – «Хотя я предан молитве и воздержанию, однако – по этой или какой-нибудь иной причине – ко мне пришла страсть. Лопамудра, будь достойной способного к оплодотворению супруга. Пусть нетерпеливая жена наслаждается со спокойным и великодушным мужем». Но это, что называется, еще цветочки по сравнению с разговором Какшивана с Ломашей (1. 126): «Эта достойная красавица, подобно многодетной Накули, постоянно предается плотским удовольствиям. Сотни раз доставляла она мне наслаждения». – «Подойди и известным образом прикоснись ко мне. Не думай, что волосы на моем органе короткие, я длинноволоса, как овца из Гандхары, и пышнотела». Всемирно известные храмы в Кхаджурахо (X–XII вв.), равно как и иные сохранившиеся памятники, являют ряд весьма откровенных сцен из жизни небожителей и смертных, в том числе куда как противоестественных – с участием слонов и лошадей, а также вызывающе демонстрирующих свои «йони» женщин. Последнее толкуется теперь как стремление к самореализации (напр., Али и Табасумом Джавидами), но это уж смехотворно.
В лучшем случае это объясняется иллюстрацией космологического соединения Шивы и Парвати, что явно не исчерпывающе, т. к. не охватывает представленные барельефами и статуями групповой секс, содомию, взаимные женские забавы и зоофилию; но одно из местных философских речений не только дает объяснение всему этому, но и пытается сделать это даже в некоем платоновском ключе: «Чувственное удовлетворение гораздо раньше приводит к освобождению души, чем запрет на него». Якобы знание высших истин делает неуязвимой карму того, кто этим знанием обладает, и даже позволяет совершать тяжкие преступления и аморальные вещи – как в произведении Дандина «Приключения десяти принцев» (VII в. н. э.) философствует куртизанка Камаманьджари, соблазняя аскета Маричи: «Оставаясь наедине с мудрецом, она вела разговоры о целях человека и задавала умные вопросы по поводу высшего атмана. Однажды, когда они были совсем одни, заметив, что он уже совершенно покорен ею, она с улыбкой сказала: “Как глупы, однако, люди, что ставят артху и каму так же высоко, как и дхарму”. Подбадриваемая Маричи, который спросил: “Скажи же мне, дитя мое, чем же, по-твоему, дхарма выше артхи и камы?”, она начала было отвечать. Но застенчивость сковывала ее: “Благословенный, разве вам пристало узнавать от меня, в чем сила и в чем слабость трех целей человека? Но, в конце концов, это лишь еще один знак вашего благоволения ко мне, вашей рабыне. Так слушайте же! Разве не очевидно, что артха и кама не могут существовать без дхармы, тогда как дхарма, причина блаженства и освобождения, достижимая лишь сосредоточением на себе самом, не зависима от артхи и от камы. И в отличие от артхи и камы дхарме нет нужды опираться на внешние элементы. Стало быть, обогащенную видением реальности дхарму нисколько не стесняют действия, связанные с артхой или камой. И даже если ей причиняют ущерб, достаточно небольшого усилия, чтобы восстановить ее, и счастье, к которому приводит простое устранение этой ошибки, конечно, не будет малым. Таков пример страсти Брахмы к нимфе Тилоттаме. А множество супруг отшельников, обесчещенных Шивой! А игры Кришны с шестнадцатью тысячами женщин своего гарема! А Праджапати, который влюбился в собственную дочь! Ахалью соблазнил Индра; Сома обесчестил ложе своего учителя Брихаспати; Солнце совокуплялось с кобылицей, Ветер имел плотскую связь с супругой Кешарина; Брихаспати спал с супругой своего брата Утатхьи; Парасара соблазнил дочь рыбака, а его сын соединялся с женами своего брата; Атри занимался любовью с козой. И все хитрости, которые боги использовали против демонов, ни в чем не изменяли их дхарму: ибо такова была сила их знания. Поистине, когда дух очищен дхармой, страсть не прилипает к нему, как пыль не прилипает к облакам. Вот почему я считаю, что артха и кама не стоят даже сотой доли дхармы”. Слушая эту речь, мудрец чувствовал, как в нем закипает страсть: “Да, прелестница, ты судишь верно, когда говоришь, что у существ, обладающих видением высшей реальности, дхарма не может поколебаться от наслаждений этого мира. Что же до меня, то я с самого моего рождения живу в полном неведении относительно всего, что касается артхи и камы, и я должен понять, в чем состоит их природа, в каких условиях они осуществляются и какие плоды приносят”. Она отвечала: “Природа артхи – это стяжать, приумножать и сохранять то, что стяжал. Средствами ее осуществления являются земледелие, скотоводство, торговля, мирные договоры, войны и тому подобное. И ее плод в том, что мы можем подносить в дары людям, которые их достойны. Но что касается камы, то это контакт между мужчиной и женщиной, ум которых полностью поглощен чувственными объектами. Этот контакт рождает непревзойденное счастье. Условия, благоприятствующие каме, – это все, что в этом мире прекрасно и восхитительно. Что же до ее плода, это высшее сладострастие, рождающееся из взаимных ласк; сладостное даже в воспоминании, оно представляет для нас мотив гордыни; это наивысшее удовольствие, которое может быть дано чувствам, и его можно понять, только испытав на своем собственном опыте. Чтобы насладиться камой, самые выдающиеся люди предавались тяжелейшей аскезе, приносили дорогостоящие дары, вели ужасные войны и пускались в опаснейшие путешествия”».
Последнее, о чем надо упомянуть, чтобы не заслужить обвинения в смешении «кислого с пресным» и несоблюдении хронологии, что пример храмов в Кхаджурахо иллюстрирует более поздние верования индусов – шиваизм, а еще точнее – шактизм (однако мы не видим серьезных причин – вспомните гимны Ригведы, – чтобы этот более поздний феномен не подходил нам для иллюстрации сказанного). Поясним коротко, о чем ведем речь. Дело в том, что вера в «классическую» брахмаистскую троицу, где главный бог – творец Брахма, Вишну – бог-хранитель, Шива – бог-разрушитель, в Индии эволюционировала так, что подручные Брахмы заслонили его, и господствующим течением стал вишнуизм, в котором также произошли странные изменения: стал почитаться не столько сам Вишну, сколько одно из его земных воплощений – Кришна (колесничий Арджуны из «Бхагаватгиты»). Шиваизм стал религией «низов», тоже эволюционировал (Шива стал и творцом, и хранителем, и разрушителем), приобрел многие откровенные черты шаманизма и с течением времени выделил из себя шактизм, в котором особо почиталась Шакти, супруга Шивы и в то же время олицетворение его физической и психической энергии – впрочем, возможно, здесь мы видим слияние шиваизма с древними доарийскими культами богини-матери; соответственно, большим уважением пользовалось все, связанное с союзом этих двух божеств, включая всю описанную ранее порнографию. Эротика (порой весьма жесткая) характерна для всей истории индийского искусства: вспомним танцовщицу из Мохенджо-Даро (III тыс. до н. э.), капитальную якшиню из Дидарганджа (III в. до н. э.) – мечту поэта, рельефы в Санчи (III–II вв. до н. э.), любовные пары на капителях колонн и рельефах фасада пещерной чайтьи в Карле, примечательные тем, что груди женщин больше их голов (III–I вв. до н. э.), якшиню из Матхуры (II в. до н. э.), образцы прикладного искусства из Беграма (I–II вв. н. э.), якшинь из Бутхесара (II в. н. э.), рельефы Нагарджунаконды (II в. н. э.), росписи Аджанты (VI в.), цейлонских апсар из Сигирии (V в. н. э.) и даже довольно целомудренное искусство Гандхары (напр., рельефы из Буткары, божественные пары Кубера-Харити и Фарро-Ардохшо, дионисийские барельефы и т. д.). Все не перечислишь, да и ни к чему. Даже вот в Азиатском музее Корфу оказался компромат на слоноголового бога Ганешу, доселе удачно прикидывавшегося скромником, философом-книжником: он со своей подругой придумал нецелевое применение хобота.
С другой стороны – нелегко представить, но в той же Индии в начале второй половины I тысячелетия н. э. все это проникло даже в такое поистине бесстрастное учение, как буддизм, образовав течение Ваджраяны («Алмазной колесницы»), иначе – тантрического буддизма – правда, будем справедливы, есть в классической «Истории обращения Нанды» («Удана», III, 2) эпизод, когда Будда, чтобы обратить Нанду, показал ему красоту 500 небесных апсар и пообещал, что они все станут его, но это типичный для Будды «педагогический» трюк, когда он «уловлял» людей на крючок их страстей. Началось все с визуализации Будды и божеств, затем, через протест против усиления монашества и выхолащивания им сути учения Будды, последовало заявление о том, что путь удовлетворения всех страстей тождествен пути их пресечения, и началось! «Очистка сознания» проводится через взбудораживание пучин бессознательного, а чем удачнее их взбудоражить, если не половым инстинктом? Более того, высшее блаженство, достигаемое его удовлетворением, приравняли к нирване. Махаянская доктрина пробуждения сознания из соединения метода и сострадания, мудрости и пустоты привела к отображению обретения состояния Будды в виде совокупляющихся пар. Естественно, согласно «Алмазной колеснице», йогины (мужчины) осуществляли все это на практике с мудрой (женщинами), выдавая за ритуал посвящения, да и позже не давшими монашеского обета последователям это не запрещалось такими тибетскими авторитетами, как Атиша (XI в.) и Цзонкхапа (XIV–XV вв.). Отличие от индуистского шактизма было чисто теоретическим: женская энергия шакти активна, буддийская праджня – женское начало, премудрость, интуирование реальности и природы сансары как пустоты – пассивна.