На сем достаточно, тем паче что лично автора эти обоснования, приведенные до историко-художественного отступления, как-то вовсе не убедили, ибо, по сути, одинаково глупо и давить в себе человеческую природу, скатываясь до психических и физических расстройств, и оправдывать свою порочность высокопарными псевдофилософскими рассуждениями, да и Геродот – древнейший из западных авторов, писавших об Индии, чье сочинение до нас дошло, – сухо констатировал в своей «Истории» (III, 101): «У всех названных индийских племен половое общение совершается открыто, как у скота». Правда, и наш друг Платон «вообще объявил, что женщины должны быть общими», как ужасается Секст Эмпирик в III книге своих «Пирроновых положений» (205), но мы-то знаем, что он сделал это не для потворства разврату, а для упрочения своей тоталитарной протофашистской государственной «пирамиды», где, как было упомянуто ранее, дети и родители не знают друг друга – чтоб каждый взрослый видел в «чужих» детях своих детей и заботился о них, и наоборот, чтоб в каждой взрослой паре молодежь видела родителей и относилась к ним с заботой и почтением. Древняя Индия знала культовую проституцию «девадаси» – «рабынь бога», отдававшихся за деньги, а также певших и танцевавших в честь божества. Арриан (ок. 86 – ок. 160 гг.) сообщает в своей работе «Индия» (гл. 17): «Женщины у индийцев вообще весьма скромные, не могут поддаться соблазну ни за какие блага, но если предлагают слона, то женщина принимает его и отдается дарителю. Сойтись с мужчиной ради слона у индийцев не считается позором, но признается почетом для женщины удостоиться слона за свою красоту». Наш знаменитый путешественник и горе-купец Афанасий Никитин (ум. ок. 1475 г.) писал в «Хожении за три моря» (так в оригинале, хотя более распространена форма «Хождение»): «А женки ходят с непокрытой головой и голыми грудями… В Индийской земле гости останавливаются на подворьях, и кушанья для них варят господарыни; они же гостям и постель стелют и спят с ними. Хочешь иметь с той или иной из них тесную связь, дашь два шетеля, не хочешь иметь тесной связи – дашь один шетель; ведь это женка, приятельница, а тесная связь даром – любят белых людей… В Бидаре… женки все бесстыдные… А женки Бута (принято считать, что Будды, но Никитин, пишущий об изваяниях, скорее всего, ошибается, не шибко глубоко разбираясь в басурманских верах; наверняка здесь имеется в виду Шива; какие ж у Будды «женки»? – Е.С.) вырезаны голыми и со стыдом… В Индии как малостоящее и дешевое считаются женки: хочешь знакомства с женкою – два шетеля; хочешь за ничто бросить деньги, дай шесть шетелей. Таков у них обычай… В Пегу… жены их со своими мужьями спят днем, а ночью они ходят к чужеземцам и спят с ними; они [жены] дают им [гостям] жалованье и приносят с собой сладости и сахарное вино, кормят и поят ими гостей, чтобы их любили. Жены же любят гостей – белых людей, так как их люди очень черны. И у которой жены от гостя зачнется дитя, то ее муж дает жалованье, и если родится белое, то тогда гостю пошлины 18 денег (русская «деньга» («денга») возникла из ордынской монеты еще в XIV в., с XVI в. имела конкретную стоимость – полкопейки, и находилась в обороте вплоть до царствования Александра II, при котором называлась денежкой. – Е.С.), а если родится черное, тогда ему ничего нет; а что пил да ел, то ему было законом дозволенное». Ну, теперь становится понятнее, чье дитя было в люльке у Чампы в известном советско-индийском фильме 1958 года, тем паче что сам Афанасий искренне признается: «Месяц март прошел, и я месяц не ел мяса, заговел в неделю с бусурманами и не ел ничего скоромного, никакой бусурманской еды, а ел 2 раза в день, все хлеб да воду, и с женкой связи не имел».
Интересную теорию приводит известный французский санскритолог Ш. Маламуд, комментируя упомянутую ранее историю Камаманьджари и Маричи: в этом произведении отображены многочисленные рассказы древности о небесных нимфах-апсарах, соблазнявших праведников-риши по повелению самих богов: дело в том, что риши, благодаря аскезе, накапливают сверхъестественный жар – тапас – и получают большое могущество, так что даже вмешиваются в дела богов. Так риши получаются если уж не врагами, то соперниками богов, чья деятельность становится лишенной смысла, коль скоро риши могут все предвидеть, разрушить намерения богов. Появление апсары вводит их в грех и сбивает с пути истинного, вместе с семенем (вовсе не обязательно попадающим в лоно апсары) уходит и их мощь.
В общем, индуизм не выдержал плотского искуса и не поднялся до Платоновых высот развеществленного эроса. Но не одним же философам есть место в этом мире; как прекрасно описал древний поэт жен ланкийского демона Раваны («Рамаяна», кн. 5):
Их множество было, с небесными девами схожих.
В роскошных одеждах они возлежали на ложах.
Полночи для них протекло в неуемном веселье,
Покуда красавиц врасплох не застигло похмелье.
Запястья, браслеты ножные на сборище сонном
Затихли и слух не тревожили сладостным звоном.
Так озеро, полное лотосов, дремлет в молчанье,
Пчела не жужжит, лебединое смолкло ячанье.
На лица, как лотосы, благоуханные, некий
Покой опустился, смежая прекрасные веки.
Раскрыть лепестки и светило встречать в небосводе,
А ночью сомкнуться – у лотосов нежных в природе!
…
И впрямь ослепительны эти избранницы были.
Как с неба упавшие звезды-изгнанницы были!
Уснувшие девы, прекрасные ликом и станом,
Раскинулись, будто опоены сонным дурманом.
Разбросаны были венки, дорогое убранство,
И кудри свалялись, и тилаки стерлись от пьянства.
Одни растеряли ножные браслеты с похмелья,
С других соскользнули жемчужные их ожерелья.
Поводья отпущенные кобылиц распряженных, —
Висят поясные завязки у дев обнаженных.
Они – как лианы, измятые стадом слоновьим.
Венки и подвески разбросаны по изголовьям.
Округлы и схожи своей белизной с лебедями,
У многих красавиц жемчужины спят меж грудями.
Как селезни, блещут смарагдовые ожерелья —
Из темно-зеленых заморских каменьев изделья.
На девах нагрудные цепи красивым узором
Сверкают под стать чакравакам – гусям златоперым.
Красавицы напоминают речное теченье,
Где радужных птиц переливно блестит оперенье.
А тьмы колокольчиков на поясном их уборе —
Как золото лотосов мелких на водном просторе.
И легче в реке избежать крокодиловой пасти,
Чем власти прельстительниц этих и женственной страсти.
Цветистых шелков переливчатое колыханье
И трепет серег вызывало уснувших дыханье.
Раскинув прекрасные руки в браслетах, иные
С себя дорогую одежду срывали, хмельные.
Одна у другой возлежали на бедрах, на лонах,
На ягодицах, на руках и грудях обнаженных.
Руками сплетаясь, к вину одержимы пристрастьем,
Во сне тонкостенные льнули друг к дружке с участьем.
И, собранные воедино своим властелином,
Казались гирляндой, облепленной роем пчелиным, —
Душистою ветвью, лиан ароматных сплетеньем,
Что в месяце «мадхава» пчел охмелили цветеньем.
И Раваны жены, объятые сонным покоем,
Казались таким опьяненным, склубившимся роем.
Тела молодые, уборы, цветы, украшенья —
Где – чье? – различить невозможно в подобном смешенье!
…
В объятьях властителя ракшасов спали плясуньи,
Певицы, прекрасные, словно луна в полнолунье.
В серьгах изумрудных, в душистых венках, плетеницах,
В подвесках алмазных узрел Хануман лунолицых.
И царский дворец показался ему небосводом,
Что в ясную полночь блистает светил хороводом.
Плясунья уснувшая, полное неги движенье
Во сне сохраняя, раскинулась в изнеможенье.
Древесная вина лежала бок о бок с красоткой,
Похожей на солнечный лотос, плывущий за лодкой.
Уснула с манкукой одна дивнорукая, словно
Ребенка баюкая или лаская любовно.
Свой бубен другая к прекрасным грудям прижимала,
Как будто любовника в сладостном сне обнимала.
Казалось танцовщица с блещущей золотом кожей
Не с флейтой, а с милым своим возлежала на ложе.
С похмелья уснувшая дева движеньем усталым
Прильнула своим обольстительным станом к цимбалам.
Другая спала, освеженная чашей хмельною,
Красуясь, подобно цветущей гирлянде весною.
Прикрывшую грудь, словно два златокованых кубка,
Красавицу сон одолел – опьяненью уступка!
Иной луноликой – прекрасные бедра подруги
Во сне изголовьем служили, округлы, упруги.
Уснув, музыкантши, – как будто пред ними любимый, —
Сжимали в объятьях адамбары, флейты, диндимы.
И, на удивленье пришельцу, глядящему в оба,
Одно бесподобное ложе стояло особо.
Красы небывалой и нежного телосложенья
Царица на нем возлежала среди окруженья,
Бесценным убором своим из камней самоцветных,
Сверканьем огнистых алмазов и перлов несметных
И собственным блеском сиянье чертога удвоив.
Мандодари – звали владычицу здешних покоев.
Была золотисто-смугла и притом белолица,
И маленький круглый живот открывала царица.
Сверх меры желанна была эта Ланки жилица!
Закончим этот раздел тоже стихами – но уже европейскими. Луис де Камоэнс (ок. 1524–1580 гг.), великий бард Португалии и открытия Васко да Гамой (1460–1524 гг.) морского пути в Индию, в своем эпосе «Лузиады» весьма причудливо связал обе наши темы – Индию и Афродиту небесную Платона – по крайней мере, таково мнение греческого ученого Периклиса Хаджикириакоса: «Сходный мотив о Небесной Венере можно найти в поэме “Лузиады”. Знаменитое эпическое произведение португальского поэта Луиса де Камоэнса было впервые опубликовано в 1572 году. И снова здесь мы видим Афродиту как воплощение небесной любви. На райском острове богини герои поэмы вознаграждены «Божественной Любовью». Однако в поэме «Лузиады» остров Афродиты, который «где-