е Матхур и часть Пенджаба; царь Филоксен Аникет дал им отпор и, возможно, даже объединил под своей властью обе половины индо-греческого царства, но затем напор с двух сторон – индийцев на востоке и скифов-саков на западе, захвативших Гандхару и Таксилу около 80 г. до н. э. и временно отбитых греками до 55 г. до н. э., привел к постепенной гибели индо-греческих государств.
Одним из редких свидетельств той эпохи является так называемая Колонна Гелиодора или Колонна Гаруды (Гаруда – мифический индуистский царь птиц (на нем летает бог Вишну), враждущий с Нагом (Найей) – царем змей; официальный герб Таиланда, Индонезии и… Республики Алтай) в Видише, около знаментой Санчи в Мадхья-Прадеше, датируемая 113 г. до н. э. Высеченный на ней текст все объясняет: «Эта колонна Гаруды была воздвигнута для Бога богов Васудевы бхагаватой Гелиодором, сыном Диона и уроженцем Таксилы, прибывшем в качестве посла от великого греческого царя Антиалкида к царю-спасителю Касипутре Бхагабхадре, находящемуся в благоденствии на 14‑м году своего правления»; обратите внимание, насколько «натуразиловался» грек Гелиодор, объявивший себя «бхагаватой», то есть поконником Васудэвы-Кришны.
Интересно китайское сообщение о том, что некий Инь Мофу – царь Юн-Кюй (т. е. «яванов»), обычно отождествляемый с царем Гермеем (возможно, мужем дочери Филоксена Каллиопы), еще державшийся в Парапомисадах, заключил союз с китайским полководцем Вэнь Чжуном, управлявшим пограничной областью в западном Ганьсу, против завоевателей, «индо-скифов», как о том повествуется в хронике Ганьсу (гл. 96 А), и вернул престол, став вассалом китайского императора и получив от того символы власти – печать и ленту. Далее сообщается о том, что потом Инь Мофу перебил конвой китайского посла (кстати, еще его отца Ву-Ти-Лао, в котором Тарн видит сакского царя, китайцы обвиняли в том, что он некогда убил их послов), и хоть и присылал потом своих послов с извинениями, они не были приняты – «императору посоветовали не замечать их» и отнестись как к простым торговцам. Так что китайцы прервали дипломатические отношения, однако и сами на войну не отправились, так как было представлено возражение о больших трудностях, которые ожидали войско во время преодоления гор и боевых действий, мудро позволив царству неблагодарного Гермея погибнуть под ударами врагов. Впрочем, все это версия, есть мнение, что эта история, происшедшая в действительности, случилась лет на 30 позже и связана уже с каким-то индо-скифским правителем.
Хронологически гибель частей индо-греческого царства выглядит примерно так: часть Восточного Пенджаба и Матхур – утеряны к 95 г. до н. э., захвачены индийскими раджами; Арахозия и Гандхара утеряны к 70 г. до н. э., захвачены саками; Паропамисады утеряны к 70 г. до н. э., захвачены юэджи; Западный Пенджаб утерян к 55 г. до н. э., захвачен саками; остаток Восточного Пенджаба утерян к 10 г. до н. э., захвачен саками. Последним индо-греческим царем обычно называют Стратона II, предполагаемого правнука Менандра. Впрочем, ничто не может исчезнуть «разом»; индо-греческое царство могло быть ликвидировано как самостоятельная держава, однако отдельные крохотные царства греков в качестве вассальных индийцам или кушанам еще могли существовать – по кольцу-печатке известен царь Северной Гандхары I в. н. э. Теодам, веком позже наемники-яваны участвуют в боевых действиях индийских междоусобиц, а гречанок индийские раджи нанимают… стражницами в свои гаремы (об этом – в следущей главе). Греческие полисы в Индии продожают существовать – например Буцефалия, а монеты Менандра еще ходят в обращении в 60 г. н. э., как зафиксировано в «Перипле Эритрейского моря» (16, 47): «За Баригазой в глубине материка проживают многие народы: аратрии, и арахузии, и гандарайи, и народ Проклаиды, где расположена Александрия Букефалия. А за ними очень воинственный народ бактриан, [живущих] под управлением царя, владеющих собственной территорией. И Александр, отправившись из этих мест, дошел до Ганга, оставив позади Лимирику и южные части Индии; с тех пор и до настоящего времени в Баригазах ходят старые драхмы с выбитыми [на них] греческими буквами символами правивших после Александра Аполлодота и Менандра».
Надписи на архитектурных объектах и монетах свидетельствуют, что греческий язык существовал в Индии еще несколько столетий; некоторые греческие слова, особенно касающиеся образовательного и военного дела, вошли в санскрит, например: тростинка для письма (καλάμι, κάλαμος – kalamo), чернила (μελάνι, μέλαν – mela), дощечка для письма (πύξινον – pustaka), флейта Пана – «сиринга», она же мина (подкоп под стены) (σύριγγα – surunga), удила (χαλινάρι, χαλινός – khalina), военный лагерь (κάμπον – kampana), верблюд (καμήλα – kramela или kramelaka). Не исключено, что древнегреческая драматургия если и не породила индийские пьесы (некоторые утверждают и такое, но уж религиозных действ в Индии не могло не быть издревле), но, несомненно, оказала на них влияние. Много параллелей проводится с драматургией Калидасы (между II в. до н. э. и VI в. н. э.). Несмотря на то что некогда греки занимали в индо-греческом царстве привилегированное положение, о чем мы ранее упоминали, крах их государственности постепенно, путем смешанных браков, привел их к «индианизированию», как этот процесс метко назвал Тарн, а буддистами они стали уже гораздо раньше. «Сама» Индия довольно неодобрительно отнеслась к этой эпохе, «сказав» в пророчестве задним числом («Матсья-пурана», 273, 25–33): «Будут здесь яваны, (лишенные) дхармы и камы, и артхи; с ними земли смешались повсюду и варварскими большею частью стали. И в то время как они сменяют друг друга, подданные подвергнутся мучениям, а цари будут алчными и преданными лжи. Все арии и варвары повсюду будут уничтожаться Калкином, и везде появятся злодеи и приверженцы иных вер (намек, в первую очередь, на буддистов. – Е.С.). И когда исчезнет царский род, Калиюга («Век бедствий». – Е.С.) дойдет до предела, ученые люди не будут иметь подаяния в эпоху упадка дхармы. И жить будут все люди у ручьев и в горах, не имея прибежища, трепещущие, охваченные ужасом. Когда исчезнут царские династии, люди, лишенные привязанностей, покинутые всеми братьями и родственниками, не знающие ни варн, ни ашрамов, ни благочестия, питающиеся листьями, кореньями и плодами, одетые в длинные листья и шкуры, будут бродить по земле, разыскивая пропитание», – аналогичные причитания с упоминанием греков см. там же: 50, 72–76, а также в «Махабхарате», III, 186, 24–32. Что ж, индийский взгляд на вещи тоже имеет право на существование.
Итак, следует согласиться с У. Тарном, что история индо-греческого царства оказалась более важна для изучения истории эллинизма, нежели для собственно индийской истории, в которой она – всего лишь эпизод, от силы упоминаемый вскользь. Тарн видит в индо-греческих царях Евтидемидах, завоевателях и политиках, куда более талантливых и самостоятельных правителей, нежели, к примеру, пергамские Атталиды, искусно лавировавшие меж Египтом, царством Селевкидов и Римом, – просто последние более известны. Английский ученый считает, что Евтидемиды вполне заслужили такого же изучения и памяти, что и прочие четыре династии эллинистических царей – Птолемеев, Селевкидов, Антигонидов и Атталидов (примечательно, что гибель индо-греческих царств фактически совпала по времени с падением последнего эллинистического царства – птолемеевского Египта).
К сожалению, в отличие от вышепоименованных, индо-греческие цари не оставили по себе подробных хроник правления – то есть они наверняка были, их не могло не быть, но гибель царства предопрелелила и утрату архивов, литературы и т. д. – и как следствие – гибель исторической памяти. Одно счастливое исключение – «Вопросы Милинды» (часть первой книги которых обнаружена даже в египетской Александрии и еще пара стихотворений). Однако камни, на наше счастье, куда более долговечны; и если б не запечаленное в них индо-греческое искусство, пожалуй, весь рассказ о сгинувших царствах греков в далекой Индии выглядел бы не чем иным, как призрачной марью.
Глава 4Греко-индийское искусство Гандхары
Для изучения греко-буддийского искусства мы возьмем один из самых «греческих» регионов бывшего индо-греческого царства – Гандхару; то, что будет сказано относительно нее, отчасти применимо, хоть и в меньшей степени, к прочим областям, некогда подвластным Менандру. Оговоримся сразу: то, что дошло до нас из культурного наследия Гандхары, представляет гораздо более пеструю смесь, ибо к ней в различные эпохи добавлялись прочие инородные элементы – вначале персидско-бактрийские (вспоминаем происхождение индо-греческого царства от Греко-Бактрийского), а затем – сакско-кушанские (влияние погубивших индо-греческие царства захватчиков). Разделить все это на составляющие условно возможно, но, пожалуй, ни к чему: плавильный котел эллинизма работал вовсю, и подобного произошедшему в ту эпоху культурного взаимопроникновения мир еще не ведал. Не так уж важно, как и когда та или иная черта проникла в гандхарское искусство, важно, что получилось и куда пошло далее.
Знаменитое искусство Гандхары, во-первых, несомненно расцвело на греко-македонской городской основе, и, во-вторых, было по большей части своей буддийским. За первое надо «благодарить» греков, обосновавшихся там со времен Александра Македонского, о чем мы уже достаточно рассказали ранее, за второе – царя Ашоку, «обратившему» Гандхару. В свое время, когда он был царевичем, именно восстание в гандхарской Таксиле косвенно проложило ему путь к престолу – наследник Сусима не смог с ним справиться, и тогда Биндусара, царь-отец, отправил в мятежную провинцию Ашоку. Силой и дипломатией царевич смирил Таксилу, и находившийся при смерти Биндусара с согласия (или под давлением) своего совета решил передать власть ему, в обход своего неспособного старшего сына, чуть позже погибшего при неудачной попытке овладеть отцовским престолом.
Индийский ученый Д. Косамби удивляется, размышляя над буддийским искусством: «Первоначальное учение буддистов уделяет существенное место и придает особое значение положению о том, что человеческое тело состоит из “нечистых веществ”, способных вызывать лишь чувство отвращения. Монах должен был постоянно перебирать в уме внутренние составные элементы своего физического естества, размышляя над их отталкивающими свойствами. Ему рекомендовалось проводить больше времени вблизи обнесенных оградой мест, куда обычно складывали мертвецов, и наблюдать, как хищные птицы, шакалы и черви поедают разлагающиеся трупы. Но никто никогда не заподозрил бы этого, глядя на великолепные образцы буддийского искусства. Множество изображений бодхисаттв, увенчанных короной, ослепительных красавиц в роскошных, но едва прикрывающих наготу одеяниях и их великолепных возлюбленных составляют единую непрерывную художественную традицию от Гандхары и Бхархута до Аджанты и Амаравати. Ни разлагающихся, полусъеденных трупов, ни прокаженных нищих с гноящимися язвами – нет ничего, что могло бы нарушить спокойную гармонию роскошных барельефов и великолепной фресковой живописи и напомнить монаху о доктринах основателя буддизма. Не находят отражения в искусстве и постоянные лишения, которые испытывал бедняк-крестьянин (памара): монах мог жить за счет