удрость, и Майтрейю — грядущего Будду. Отдельно находится храм богов-покровителей (гонкханг). В нем хранятся ритуальные принадлежности, маски, оружие.
На более высоком уровне, как правило, располагаются апартаменты настоятеля монастыря и верховных лам (зимчунг). Ниже по горе, на первый взгляд хаотически, разбросаны кельи монахов. Безусловно, из-за сложностей рельефа эта общая структура может нарушаться, и у каждого монастыря есть свои особенности.
Чтобы подобраться к монастырю, нам пришлось свернуть с дороги, идущей вдоль реки Спити, и ехать по серпантину наверх, через поселок, мимо нового небольшого монастыря. Сам поселок Данкар некогда был столицей Спити, а подземная часть форта Данкар, от которого остались лишь руины, использовалась как тюрьма. «Оказалось, что эта столица — всего десять домишек, прилепившихся на высокой скале. Дома, правда, чистые, порядочно выстроенные из камня со множеством маленьких окон», — писала Верещагина более ста лет тому назад. С той поры мало что изменилось. Сам монастырь, построенный в конце XVI века в честь победы князей Спити над ладакхцами, Верещагину не впечатлил. Зато меня очень.
Это один из самых красивых монастырей Спити и Ладакха. А какой с его крыши открывается вид на долину! Прямо под ногами, в нескольких сотнях метров, сверкающие серебром реки Пин и Спити, а над головой трепещущие на ветру флажки — лунгта.
Флажки вывешиваются гирляндами и чередуются по цвету: белые, желтые, красные, зеленые, голубые. (Почему пять цветов и что они символизируют, можно легко догадаться, вспомнив мой рассказ о ступах: это и пять элементов, и пять Будд, и в цветовой форме исполненная мантра «Ом мани падме хум»).
Это самая известная мантра в буддизме. Дословно она переводится с санскрита как «О! Драгоценность [в цветке] лотоса!». Как поясняет Его Святейшество Далай-лама XIV, «мантра — олицетворение чистоты тела, речи и ума Будды. Второе слово (мани — „драгоценность“) соотносится с бодхичитта — стремлением к Пробуждению, состраданием и любовью. Третье слово (падме —„цветок лотоса“) соотносится с мудростью. Четвертое слово (хум) олицетворяет неделимость практики (метода) и мудрости».
На флажках помимо мантр могут быть нарисованы мандалы, изображения Будд и Бодхисатгв, а также Коня Ветра, несущего на спине драгоценность, символ буддийского учения — камень Чинтамани. Ветер, развевающий флажки, оживляет слова, написанные на них, а это вносит гармонию в мир.
Колючие волосы солнца
лезут в мои глаза,
тонкие пальцы луны
ласкают мою кожу,
я пытаюсь быть здесь и сейчас
в потоке всегда и везде,
никого я еще не спас,
приближаясь по бурной воде
к мельнице, чьи жернова
даже время в пыль разотрут,
но трепещут мои слова,
словно флажки на ветру.
Мы много времени провели на крыше, любуясь пейзажем в свете уже идущего к закату солнца, а затем в сопровождении полного улыбающегося монаха с модной небольшой бородкой посетили монастырский музей, стены которого были увешаны предметами утвари прошлых веков, принадлежавших местным жителям, а также новыми изделиями в традиционном стиле, которые можно купить. Было также много стендов с описанием природы края и его традиций, но мои спутники не позволили мне изучить повнимательнее эти стенды, справедливо заявив, что картинки я и дома в книжках посмотрю.
Монах рассказал нам, что монастырь постепенно разрушается: дождей стало больше, образуются протечки, которые портят старинные фрески. Зимой, как выяснилось, в монастыре почти никого нет, и цифра 150 монахов, указанная в одном из путеводителей, сильно преувеличена.
На обратном пути нам стало везти: около въезда в Казу Тоня и Носов нашли батарейки, водитель купил солярку, а возле отеля нас ждал джип, который привез починенное колесо. Но на это раз света не было уже во всем городке. Мы пошли на ужин в полной темноте, освещая дорогу налобными фонариками, и ужинали при свечах.
Когда вернулись в отель, неожиданно включились все лампы. Почему-то это произвело впечатление на собак, они начали лаять и не могли остановиться, поэтому мы засыпали под собачье многоголосье.
Утром перед отправлением из Казы посетили местный монастырь школы Сакья, открытый ровно год назад. Собаки уже не лаяли, пели птицы, и к их голосу примешивался звон колокольчиков и скрип молельных барабанов, закрученных проходящим мимо стены мани жителем поселка. Естественная музыка и никаких раздражающих слух звуков.
Часть 5Лахул и Ладакх
На перевал Кунзум мы поднялись еще в первой половине дня и быстрее, чем в прошлый раз спускались, — ручьи пока не стали реками. Катя мечтала побывать на озере Чандратал, и я подумал, что, обогнув вершину справа от перевала, мы сможем хотя бы увидеть его сверху. Поэтому мы втроем, Сева, Катя и я, предприняли небольшой двухчасовой пеший поход: траверсом вдоль склона и с небольшим превышением обогнули гору. И действительно, далеко в ложбине увидели маленькое синее пятнышко — озеро. Но гораздо больше завораживала панорама снежных вершин и ледников на противоположной стороне долины.
На этот раз мы не задержались в Батале, а остановились в Чарту, где пили чай вместе с живущими в палатке при дхабе израильскими покорителями окрестных камней. Почему они практиковали именно такой тип скалолазания, на мой взгляд весьма скучный, я не понял. Мы переехали реку, и как только ответвление, ведущее к Ротангу, осталось позади, началась действительно хорошая дорога.
Горы становились все зеленее, появились хвойные деревья, сады и огороды, террасами спускающиеся к реке. Мы двигались вдоль реки Чандра до слияния ее с Бхагой (Чандра после слияния с Бхагой становится Чандрабхагой, а также приобретает еще одно, более известное имя — Ченаб), чтобы оттуда снова начать подъем наверх, до Кейлонга, столицы Лахула. В наших планах было остановиться там на день, а затем продолжить дорогу через перевалы в Лех.
В Кейлонге останавливаются на ночь автобусы «Манали-Лех», но сам город и его окрестности стоят того, чтобы провести здесь не один день. Автобусы, как правило, забиты до отказа, и билеты на дальнейший путь рекомендую купить сразу же, в день приезда.
В поселке Сису притормозили возле небольшого индуистского храма и, пока наш водитель совершал пуджу, гуляли вдоль яблоневого сада. В Кейлонг мы прибыли уже в сумерках. И перед нами стоял выбор: идти в гестхауз с громким названием «Гора Меру», все его недостатки и достоинства мы с Тоней уже знали по прошлому путешествию, или же искать новое место жительства поближе к месту высадки — улице над городом или улице чуть ниже — на The Mall. Выбрали второе. «Гора Меру» была всем хороша, но ведущая к ней дорога из центра в прошлый раз пахла как тысяча общественных туалетов. Здесь же просто стояла пыль.
Два года тому назад мы были в Кейлонге во время фольклорного фестиваля. Гостей в город понаехало столько, что хозяевам «Горы Меру» пришлось поставить палатку на крыше. К счастью, мы прибыли за день, когда места еще были. И трое суток на большом стадионе без остановки играла музыка, выступали местные и приезжие коллективы, начиная от профессиональных и заканчивая школьными. Вход на трибуны был свободным, и весь стадион жители окрестных деревень заполнили до отказа.
А для тех, кто не захотел идти на стадион, на одной из полян давали представление нелегалы: нищие уличные акробаты, два мальчика и девочка лет двенадцати, у которых в качестве подручных музыкальных инструментов была обычная посуда.
В это время вся Молл превратилась в шумный базар. Дхабы по обе стороны были забиты народом, а по улицам расхаживали совершенно удивительные персонажи, увешанные барабанами или разноцветными детскими игрушками. Иностранных гостей в городе почти не было — большинство путешествующих по дороге из Леха в Манали или из Манали в Лех в Кейлонге, как правило, надолго не останавливаются.
В поисках порядка
Мы тепло распрощались с Лаб Сингхом и снова расселились по разным, но находящимся рядом отелям — часть из нас предпочла номер с душем внутри, телевизором и прочими удобствами за 600 рупий, а мы сняли небольшие комнатки за 150, туалет и душ были общими на несколько номеров и находились в конце коридора. Зато с террасы открывался вид на долину. Весь поселок расположен на крутом склоне довольно узкого ущелья, и, чтобы пройти к нашим номерам со стороны дороги, нужно было спуститься в подвал и уже через него выйти на террасу. Под нами ступенями располагались крыши домов, а дорога оставалась где-то за спиной. Напротив стояли горы, на вершинах лежал снег, а внизу зеленели поля и леса. И золотыми каплями в этой зелени казались крыши монастырей.
Инфраструктура места была исключительной: возле входа в наш отель находились магазинчики со всем, в чем нуждались Тоня и Носов: очень плохими батарейками, темными очками и водой в бутылках. В соседнем доме на радость части нашей экспедиции обнаружился алкогольный магазин. В дополнение к этому на втором, точнее первом со стороны улицы и третьем с противоположной стороны, этаже нашего отеля располагалась отличная уютная дхаба. Поэтому, плотно поужинав, мы отметили парой рюмок прибытие в славный Кейлонг и отправились по комнатам спать.
Однако посреди ночи меня разбудило какое-то шевеление на террасе, за стеной нашей комнатухи, и русский мат. Я знал, что Носов почти не употребляет ненормативную лексику. Да и с кем бы он стал ругаться? Я мысленно возмутился: даже в Кейлонге, где «наши» не останавливаются, нам снова повезло на русских соседей, причем на самый мерзкий, бесцеремонный тип туристов, гадящих повсюду и «гудящих» по ночам.
Под звуки какой-то пьяной разборки я снова провалился в сон, но ненадолго. На этот раз разбудил грохот. Тоня тоже проснулась и открыла дверь. В коридоре стоял Носов Баба.