[8]. Развитие коневодства наряду с умением конструировать конные повозки и колесницы, способствовало во II тысячелетии до н. э. сравнительно быстрому уходу арьев на восток.
Тилак пишет также, что арьи разделились на две ветви, но опять же названий этих ветвей не приводит, а упоминает только о раздельных божествах, которым стали поклоняться и приносить жертвы и те и другие. До сих пор точно не определено, когда именно и где они разошлись (если не были изначально разными).
Тилак мог иметь в виду разделение древних арьев именно на индоязычных и ираноязычных (первое название мы применяем здесь условно, так как в нашей науке оно пока не находит себе места). Полагая, что приуральские, уральские (как их считают, южноуральские) и зауральские племена арьев-андроновцев были ираноязычными, многие из исследователей упускают из вида упоминавшиеся уже выше поразительные схождения между славянскими языками (да и не только языками, но и другими явлениями культуры) и санскритом, как древним «предком» современных индо-арийских языков. Некоторые не находят места для предков славян ни в ямной, ни в срубной культурах, хотя в славянских языках меньше схождений с иранским, чем с санскритом.
По всей видимости, именно индоязычная часть древней общности арьев спускалась к югу параллельно (или вперемешку) предкам славян по землям Восточной Европы, почти не переходя за пределы Волги.
Судя по данным языка, единственно доказательного хранителя исторических фактов, пронесшего свои достоверные свидетельства через многие тысячелетия, картину передвижения с севера древних предков индоевропейцев можно себе представить как медленно движущийся поток, в котором вдоль восточной стороны («левой», как указывает Авеста) двигались, видимо, группы арьев, по средним землям Восточной Европы проходила волна славян, достигших впоследствии, как и арьи, Черноморского побережья, западнее этих групп лежали, вероятно, пути балто-славян, а крайней западной группой были предки будущих народов Западной Европы. Как бы примитивно ни выглядела эта схема, ее подтверждают факты дальнейшего расселения и исторического развития этих народов.
Если и сегодня вдоль южного побережья Балтийского моря в составе ряда западноевропейских народов сохраняются группы славян, то следует думать, что часть их продвигавшегося к югу массива могла отойти наряду с балтами к западу, обогнув это море. Задержимся здесь на миг и вспомним, что в трудах исследователей уже неоднократно подчеркивался тот факт, что варяги, призванные новгородцами на княжение, были не скандинавами и не германцами, а славянами из прибалтийской ветви. Их земля лежала у реки Неман, которую Ломоносов называет Руса, а летописи — рекой Русс и указывают, что «Словенск язык и Русскый един», а это означает, что варяги из Порусья, т. е. варяго-русы, были родственны новгородским славянам. Нет возможности восстановить пути и последовательность всех подобных древнейших передвижений, но, например, приход предков индоевропейцев к Черному морю засвидетельствован фактом расцвета в IV–III тысячелетиях до н. э. хорошо изученной Трипольской культуры на северо-западном его побережье.
Нам важно посильное выявление древнейших связей дальних предков арьев со столь же отдаленными по времени предками индоевропейских народов и (что для нас представляет особый интерес) предками славян. Точнее же будет их назвать не предками, а генетическими прапредками, как и следует воспринимать все упоминания о них в этой работе там, где речь идет о приполярном периоде их жизни.
Исследователи обнаружили в предгорьях Приполярного Урала и вдоль русла Печоры и ее притоков пещеры, которые служили в течение долгих веков молельными капищами. Раскопки выявили наличие в них инвентаря, указывающего на жертво-приносительные церемонии. В состав таких находок входят костные останки домашних и диких животных, а также наконечники стрел и копий, скребки и ножи, осколки керамических сосудов. Останки домашних животных (коров), ножи и керамику относят к раннему медно-бронзовому веку (конец III — начато II тысячелетия до н. э.) и, предположительно, связывают эти находки с расселившимися здесь предками финно-угорских народов, им же, предположительно, приписывают и многие каменные и костяные орудия охоты и рыболовства. Но при этом четко указывают на возможность унаследования этих вещей от предшествующего периода неолита, но не датируют их, сообщая лишь, что они составляют подавляющую часть находок. В описаниях также говорится, что в самых глубоких слоях почвы пещер обнаруживаются кости животных плейстоценового периода, а значит, пещеры не являются поздними карстовыми образованиями, и такой древний инвентарь мог принадлежать и более ранним их посетителям или жителям. Наличие обнаруженных костей древнейшей дикой лошади тоже, возможно, следует связать с развитием коневодства у арьев в V–IV тысячелетии до н. э. (Описание пещер и их инвентаря см.: Канивец В. И. Канинская пещера. М., 1964.)
Следует указать, что выявляемые наукой культурные и языковые схождения между финно-уграми и арьями относятся к древним контактам с зауральскими ираноязычными арьями, известными под названием андроновцев (прямыми потомками которых признаются скифы-кочевники Юго-Восточной Европы). В науке существует предположение о том, что арьи появились в Иране и Индии из областей Передней Азии, но оно не выглядит достаточно обоснованным, так как даже такие явления природы, которые описаны в древнеиндийской литературе (уходящей своими корнями в глубину тысячелетий), не прослеживаются в указанных областях. По данным антропологии наш ведущий ученый В. П. Алексеев также решительно присоединялся к точке зрения, что прародина индоевропейцев находилась на севере, а не в Азии. (Этногенетические аспекты антропологического изучения. Южной Азии. М., 1990.)
После появления книги Елачича в России не выходило из печати других откликов на труд Тилака — полярная теория не привлекла широкого внимания исследователей. (Монографию автора данной статьи «Индуизм» можно, пожалуй, считать первой у нас попыткой дать расширенное толкование его труда и подкрепить его утверждения ссылками на работы археологов, историков и лингвистов, освещающих прямо или косвенно проблему возможности связать корни индоевропейцев с крайним севером.) Вскоре эта попытка нашла свое подтверждение в работе литовского ученого А. Сейбутиса, опубликовавшего насыщенную новыми материалами статью «Миграции послеледникового человека как отражение изменений экологической обстановки» (Научные труды вузов Литовской ССР, серия «География», VIII, 1982). Автор датирует максимум ледникового оледенения XVII–XX тысяч лет тому назад, указывает, что в это время племена индоевропейцев сначала расселились на севере Русской равнины, а впоследствии началось перемещение оттуда групп людей. Он признает, что Веды «былисочинены далеко на севере». И в Ригведе и Авесте есть описания природы этих земель. Он указывает также, что расположение и названия рек, упоминаемых в Ригведе, можно возвести к гидрографической картине Русского севера в эпоху отступления последнего ледника и что «арктические сюжеты ригведского образца должны скрываться и в фольклоре других восточных индоевропейцев, в частности, в первую очередь балтов и славян».
Он писал: «К обстоятельному рассмотрению и оценке природного фонда Ригведы первым приступил выдающийся индийский ученый Б. Г. Тилак… чрезвычайно пристально с надлежащей ответственностью взялся за эту работу… изучил сравнительную мифологию, тексты Ригведы сопоставил с астрономическими, геологическими и археологическими фактами…» А. Сейбутис тут же настоятельно указывает на предшествующую его статье работу литовского ученого и путешественника А. Пошки, который был поражен открытиями Тилака и после поездки в Индию писал в 1967 году, что «…по сохранившимся сегодня обычаям, молитвам, традициям возможна гипотеза, что Веды были сочинены далеко на севере в эпоху последнего межледниковья, и в связи с похолоданием климата их сочинителям приходилось отступать на юг».
А. Сейбутис пишет, что «Б. Г. Тилак свою теорию об арктической родине Ригведы обосновывал на заре развития ледниковой теории. Следует отдать должное этому великому ученому за столь смелую и далеко идущую гипотезу, которая, однако, до сих пор не получила более широкого признания».
Да, к великому сожалению, арктическую теорию Б. Г. Тилака и особенно его мысль о том, что истоки Ригведы связаны с последним межледниковьем, обходили и обходят стороной и европейские переводчики, и аналитики Ригведы, и неуклонно идущие по их стопам наши отечественные санскритологи, из-за чего тормозится и весь процесс сопоставления ведических реалий с индоевропейским и, в частности, со славянским язычеством. Счастливым исключением следует признать работу С. В. Жарниковой, составившей обширный список русских северных рек с выявлением возможности расшифровки их исконного значения через санскрит[9].
Археолог Н. Членова не соотносит свои материалы с книгой Тилака, но приводит некоторые данные, прямо или косвенно поддерживающие его соображения, как, например: «В настоящее время есть веские основания предполагать, что люди срубной и андроновской культур были иранцами по языку». И далее она пишет, что «наиболее важные совпадения ареалов срубной и андроновской культур с ареалом древнеиранских и индоарийских гидронимов, проникновение… срубно-андроновских памятников далеко на север, от Мокши и Камы до верховьев Урала» (Волга и Южный Урал в представлениях древнейших иранцев и финно-угров во II — начале I тысячелетия до н. э. Советская археология, № 2, 1989).