22.
Как следовало из инструкции, «право самим решать свою судьбу» было предоставлено князьям только для того, чтобы сохранить их под контролем Политического департамента и его резидентов по крайней мере до 15 августа 1947 года. Маунтбэттен хорошо понимал, что выдвинутый им «Балканский план» – нереален в принципе. Сотни мелких индийских княжеств, долгие годы во всем зависевших от Британской Индии, не могли длительное время оставаться независимыми. Вот почему чиновники Политического департамента правительства Британской Индии, ранее склонявшие князей к объявлению независимости, в течение июня – августа 1947 г. успешно «разогнали» мелкие княжества по доминионам – в зависимости от воли их правителей и в соответствии с принципами «религиозного и географического тяготения». Это означало, что мусульманские княжества должны присоединиться к Пакистану, а индусские – к Индии. В результате к середине августа 1947 года независимыми оставались только два самых крупных княжества – Кашмир и Хайдарабад, а также крошечное княжество Джунагадх.
«Конфуз с Джунагадхом», по словам секретаря вице-короля, Кэмпбелл-Джонсона, произошел потому, что о нем просто забыли «в водовороте великих событий». Княжество Джунагадх, расположенное на полуострове Катхиавар, недалеко от Бомбея, управлялось мусульманским князем (навабом), хотя 82 % его населения составляли индусы. Понимая, что его железные дороги и порты являются неотъемлемой частью инфраструктуры Индии, 25 июля 1947 года правитель Джунагадха заявил об объединении с другими катхиаварскими княжествами и присоединении к Индийскому Союзу. Но 10 августа произошел дворцовый переворот: группа мусульман из Синда захватила власть, диваном стал Шах Наваз Бхутто, а наваб стал «пленником в собственном дворце». 15 сентября 1947 года Джинна одобрил подписанное навабом заявление о присоединении к Пакистану. Однако «в географическом и религиозном отношении», согласно инструкциям вице-короля, княжество «тяготело» к Индии. Но в конечном счете, в спор вмешался неутомимый Дикки Маунтбэттен, и в Джунагадхе был проведен референдум, в ходе которого большинство населения высказалось за присоединение к Индии (правда, это было уже значительно позже – 12 февраля 1948 года).
Случай с Джунагадхом, по-видимому, действительно произошел по недосмотру, хотя и оказался на руку многим. Но почему заявили о независимости Кашмир и Хайдарабад? Это уже не было случайностью. В индусском Хайдарабаде правитель был мусульманином, а в мусульманском Кашмире – индусом. Разумеется, первый предпочел бы присоединиться к Пакистану, а второй – к Индии. Но тут-то и начинались противоречия. Ведь большинство населения в Хайдарабаде составляли индусы, а в Кашмире – мусульмане. Таким образом, в случае с этими двумя княжествами, право князей самим решать судьбу своих подданных противоречило выдвинутому Маунтбэттеном принципу «религиозного тяготения». Именно поэтому, предоставив исключительные права князьям, англичане хотели сделать исключение для Хайдарабада и Кашмира. Хайдарабад должен был отойти к Индийскому Союзу, так как он все равно географически «тяготел» к нему, находясь практически в самом центре Индии и не имея даже выхода к морю! Кашмир же, наоборот, предполагалось присоединить к Пакистану – не столько «из принципа религиозного тяготения» (это было лишь предлогом), сколько из-за его особой военно-стратегической важности. Именно поэтому Маунтбэттен, до сих пор уважавший права князей, так «обидел» правителей Кашмира и Хайдарабада, предложив им «выявить волю народа». «Удавка» в форме референдума была заготовлена не только для махараджи Кашмира, но и для низама Хайдарабада.
Таким образом, правительству Индии фактически была предложена формула «Кашмир в обмен на Хайдарабад». Предполагалось, что в ходе референдума мусульманское население Кашмира выскажется в пользу Пакистана, а индусское население Хайдарабада – в пользу Индии. После столь упорного насаждения «теории двух наций», – думали англичане, – когда даже Индийский национальный конгресс был вынужден смириться с ней, согласившись на создание Пакистана, иначе и быть не могло! К тому же, Шейх Абдулла был в тюрьме, а значит в княжестве были все условия для проведения референдума по сценарию Маунтбэттена и Джинны! Вот почему спор вокруг Джунагадха – казалось бы, такая мелочь – приобрел особую важность. Согласившись на создание Пакистана (пусть даже под угрозой «Балканского плана»), Индийский национальный конгресс, по мнению англичан, признал «теорию двух наций». Присоединение к Индии индусских княжеств Джунагадха и Хайдарабада должно было стать еще одним аргументом в пользу этой теории. Если в ходе референдума в индусском Джунагадхе большинство населения выскажется за присоединение к Индии, это создаст прецедент для решения кашмирского и хайдарабадского вопросов таким же образом – в соответствии с «теорией двух наций». Кто бы мог подумать, что впоследствии Индия окажется настолько «непослушной», что нарушит эту формулу и станет претендовать не только на индусский Хайдарабад, но и на мусульманский Кашмир?
С этой целью Маунтбэттен провел «разъяснительную работу» с махараджей Кашмира и с низамом Хайдарабада. В конце июня 1947 года, когда Шейх Абдулла и его сторонники все еще томились в заключении, вице-король на четыре дня приехал в Сринагар «на отдых», однако практически все это время провел в обществе махараджи. Политические силы Кашмира – от сторонников премьер-министра Рам Чандра Кака и реакционной индусской партии «Раджа Сабха» до Мусульманской конференции начали широкую кампанию в поддержку независимости княжества. На имя Маунтбэттена поступило множество телеграмм, к нему то и дело являлись делегации, и все требовали одного…
Но тут Маунтбэттен предложил махарадже совершенно противоположное: не делать никаких заявлений о независимости, а вместо этого «любым способом добиться волеизъявления своего народа и присоединения к одному из доминионов»23, и как можно раньше. К 14 августа, по итогам референдума, махараджа должен был объявить о присоединении княжества к Пакистану или к Индии и послать представителей в Учредительное собрание того или другого доминиона. Маунтбэттен даже пообещал, что Департамент княжеств готов дать заверение в том, что если Кашмир войдет в состав Пакистана(!), то это не будет расценено правительством Индии как недружественный акт24. Это было равносильно требованию войти в состав Пакистана, так как большинство подданных махараджи составляли мусульмане, которые, по мнению Маунтбэттена, просто не могли желать ничего другого. К тому же, главные противники присоединения к Пакистану и «теории двух наций» находились в тюрьме. Нетрудно было догадаться и о том, почему вице-король изменил своим предыдущим обещаниям о правах князей и предложил провести референдум именно в Кашмире и ни в каком другом княжестве – ведь едва ли махараджа-индус захочет по своей воле присоединиться к Пакистану.
Приезд Маунтбэттена произвел магическое действие на политические силы княжества. Большинство из тех, кто ранее выступал с петициями за независимость княжества, теперь стали ратовать за присоединение княжества к Пакистану. Только реакционные индусские организации и сторонники Рам Чандра Кака по-прежнему стояли за независимость – ведь присоединение к Пакистану означало бы «свержение тирании индусов», а присоединение к Индии – упразднение феодальных порядков.
Находившийся в тюрьме Шейх Абдулла внимательно следил за событиями в Кашмире и в Индии, так как его сторонники находили возможность оповещать его обо всем, что происходило в эти дни. Поэтому до него сразу же дошли известия о том, что британские власти и Мусульманская конференция Джамму и Кашмира единодушно высказались за независимость княжества, а вице-король предложил провести референдум по вопросу о дальнейшей судьбе княжества. Абдулла, который во времена английского господства был сторонником независимости, теперь интуитивно или сознательно поменял свои взгляды. 7 июня 1947 года газета «Хиндустан Таймс» (орган ИНК) опубликовала открытое письмо Шейха Абдуллы, которое ему удалось переправить из тюрьмы Бхадрава своему другу в Джамму. В нем Абдулла советовал махарадже присоединиться к Индийскому Союзу и не оставаться независимым, как того требовали Политический департамент и лидеры Мусульманской конференции Джамму и Кашмира. По некоторым сведениям, Абдулла неоднократно давал знать махарадже через своих эмиссаров, что если тот выполнит эти условия и освободит из тюрьмы членов НКК, то они будут готовы сотрудничать с ним.
Планы Маунтбэттена спутал Махатма Ганди, который приехал в Кашмир через два месяца после него, 3 августа 1947 года. Перед выездом из Дели он заявил: «Мой визит в Кашмир абсолютно неполитический и предпринимается просто во исполнение обещания, данного тридцать лет назад покойному махарадже Пратап Сингху». Тем не менее, визит все же имел политическое значение. Племянник махараджи Пратапа Сингха, нынешний правитель княжества Хари Сингх, возможно, и сам начинал понимать, что англичане используют его для каких-то своих целей и предпринимал отчаянные усилия, чтобы сохранить свой трон. Именно поэтому он явно искал поддержки у лидеров ИНК. Ганди сказал махарадже, что тот слишком оторвался от своих подданных и не пользуется их доверием, но посоветовал «завоевать расположение народа», если тот еще хочет оставаться правителем. С этой целью Ганди рекомендовал ему отправить в отставку ненавистного многим премьер-министра, Рам Чандра Кака, и освободить лидеров НКК во главе с Шейхом Абдуллой.
Разговор Махатмы Ганди с Хари Сингхом проходил при закрытых дверях, поэтому лишь некоторые его детали стали известны широкой публике. Это дало повод сторонникам Мусульманской лиги заявить, что именно тогда была заключена сделка между махараджей и Ганди, в результате которой последнему удалось склонить махараджу к присоединению к Индии. Ведь глава кабинета махараджи, Рам Чандра Как, выступал за независимость княжества, а Шейх Абдулла, напротив, считал необходимым присоединение княжества к Индии, или хотя бы заключение союза с ней. Но детали их беседы остались тайной, поэтому неизвестно, действительно ли речь шла о вхождении княжества в состав Индийского Союза, или о гарантиях его независимости от Пакистана со стороны Индии… В руководстве Индийского Национального конгресса многие действительно вын